Вор весны (ЛП)

— Который из них?
— Я не уверен.
— Сколько их было?
— Тринадцать, включая оригинал и меня.
— Это довольно высокий оборот, учитывая, как долго вы все должны жить.
Он пожимает плечами.
— Многие из них уходят на пенсию, передают огненную корону кому-то другому. Или, знаешь ли, кто-то их убивает.
— Зачем убивать кого-то ради этой роли, если люди так стремятся уйти от нее?
Глаза Аида темнеют.
— Власть. Легко думать, что ты хочешь этого, когда у тебя этого нет. — Он вызывает шар ярко-синего пламени и пристально смотрит на него, пока он танцует вокруг его длинных, заостренных пальцев.
— А ты?
— Что я?
— Ты хотел власти? Тебе нравится иметь его сейчас?
Его пламя становится ярче.
— Я просто хотел не быть бессильным, — говорит он, и на мгновение я думаю о маленьком мальчике в белом тронном зале, съежившемся под взглядом Ареса. — И теперь я больше никогда не хочу быть бессильным. И несмотря на все то, что ты можешь видеть во мне хорошее, я сделаю почти все, чтобы сохранить это.
Я сглатываю, стараясь не думать об этой женщине-фейре.
— Почти все.
— Да, почти все. По крайней мере, у меня есть хоть какая-то мораль.
Я думаю о том, чтобы спросить, о чем он, но не решаюсь. Я слишком боюсь того, каким будет его ответ. Я боюсь, что он мне понравится меньше.
Я также боюсь, что он мне понравится еще больше.
Я возвращаюсь к искусству.
— Мозаика не очень похожа на греческую, — замечаю я.
— Это потому, что мы больше не греки, больше нет. Мы или, по крайней мере, наши предки путешествовали повсюду, вдохновляясь легендой за легендой, прежде чем прочно привязались к языческой мифологии. Мы сохраняем названия или их часть как отсылку к нашему наследию, но все остальное имеет тенденцию быть немного более кельтским.
— Как Самайн, — говорю я.
— Кровавые жертвоприношения и все такое. — Он морщится. — Пойдем, я могу показать тебе другие места.
Некоторое время спустя мы останавливаемся в другой пещере. Он был вырезан в виде чего-то, напоминающего храм, с колоссальными колоннами из корней и куполообразным расписным потолком. Это идеальный круг, и что-то золотое и замысловатое проходит по каменному полу, сияя светом.
— Транспортное кольцо, — говорит он. — Или, по крайней мере, главное из них. Это место — настоящий лабиринт, и эти гоблины всегда находят способы проникнуть внутрь.
— Может быть, тебе следует нанять больше кого-то другого, кроме воинов-скелетов, для охраны ваших залов.
Он свирепо смотрит на меня.
— Я не могу доверять никому другому.
Это кажется больной темой, поэтому я решаю оставить ее. У меня, вероятно, были бы проблемы с доверием, если бы друг заставил меня убить моего отца, чтобы я могла править Преступным миром.
Хотя, наверное, я бы все равно взяла Либби с собой.
Аид достает из кармана сложенное письмо и бросает его на трибуну в центр круга. Он сгорает в пламени и исчезает.
— Почтовый ящик, — объясняет он.
— Ты можешь вызывать вещи здесь, внизу, но не можешь их послать?
— Верно.
— Это кажется странным.
— Я думаю, это еще один способ напомнить царствующему Аиду, кто на самом деле контролирует ситуацию.
Я вздыхаю.
— Знаешь, я всегда питала слабость к Аиду из старых мифов.
Он недоверчиво моргает.
— Ты что делала?
— Он причиняет наименьшее зло, и я имею в виду наименьшее количество неприятностей любому из Богов, был самым верным своей жене, не сделал ничего, чтобы заслужить изгнание в подземный мир, и постоянно является злодеем практически в каждом греческом пересказе. Это действительно несправедливо.
— Ты очень увлечена этим.
— Ты должен познакомиться с моим отцом, — выдыхаю я. «— Он буквально написал книги на эту тему. Ты знаешь, кто на самом деле злодей?
— Зевс? — предполагает Аид. — Гера? Определенно, Гера.
— Практически все остальные. И эти тоже, определенно. Но какие неприятности доставляет Афродита! И Афина — не заставляй меня начинать с Афины.
— Но…
— Она прокляла женщину за то, что ее изнасиловали. Изнасиловали. Не круто, Афина, не круто. А Посейдон? Настоящий насильник. Мгновенный злодей. Аид не сделал ничего из этого!
 
— У тебя, кажется, много мнений по этому поводу.
— Мне очень жаль. — Я пользуюсь моментом, чтобы осторожно вдохнуть и выдохнуть. — У меня не так много возможностей поговорить об этом с людьми моего возраста.
Аид приподнимает бровь.
— Ты забываешь, сколько мне на самом деле лет.
— Нет, это не так. Ирма сказала, что ты примерно того же возраста, что и я, или что-то в этом роде.
— Ирма… — Он стонет. — Эта женщина не может держать рот на замке.
— Она многого не сказала, — добавляю я. — Почему ты хотел, чтобы я думал, что ты очень старый?
— Я не знаю. Я подумал, что это может заставить меня казаться более дерзким и загадочным.
Я вздыхаю, наполовину смеясь.
— Ирма сказала, что никто в Высшем дворе не ведет себя так, как они сами.
— Я не знаю. Афрон — а это Афродита, кажется, очень довольна собой, а Дион — Дионисис, как и раньше, — счастлив, пока есть вечеринка. Я не думаю, что им вообще есть что скрывать.
— Но ты знаешь?
Он вздыхает.
— Это больше то, что я должен защищать, — говорит он и протягивает руку. — Пойдем со мной.
Следующий пролет долгий, и я чувствую, что мы спускаемся, вниз, вниз, в чрево Подземного мира, даже ниже, чем Врата.
Мы останавливаемся в пещере, противоположной той, что с золотым кругом, в темном месте тени, гладком и пустом. Дюжина скелетов-часовых сидят по бокам, а ворота охраняет чудовищная собака с блестящей черной шерстью. Аид достает из кармана три собачьих лакомства и бросает по одному в каждый рот. Их зубы размером с мои предплечья.
— Что это за место? — Спрашиваю я, и по мне пробегает холодок. Это похоже на кладбище, но в то же время… не кладбище. В центре находится еще один круг, пульсирующий слабой пурпурной энергией.
— Я так понимаю, ты знакома с историей о Кроносе?
— Титан, — говорю я ему. — Отец большинства великих греческих Богов. Съел своих детей. Никто из них не был особенно рад этому.
Он не смеется.
— Титаны были божественными существами. Я все еще не уверен, можно ли их назвать богами, но никакое смертное оружие не могло убить их. Они были непобедимы. Всемогущи. Когда Зевс восстал против своего отца Кроноса, он не смог победить его. Поэтому он и остальные придворные заточили их здесь, в самой глубокой яме Тартара.
— Но… какое это имеет отношение к тебе?
Он дотрагивается до своей груди.
— Я единственный, кто может его открыть. Я не знаю, когда и почему это было решено. Возможно, все так, как ты говоришь; Аид доставлял меньше всего хлопот. Но это обязывает. Даже Гера не может его нарушить. Только Аид может открыть врата в Тартар.
— Но… зачем кому-то понадобилось освобождать группу чрезвычайно могущественных богоподобных существ?
— Не все довольны тем, насколько послушными стали фейри, — объясняет он. — Многие упивались бы шансом вернуть мир таким, каким он был, заставить смертных съежиться перед нами.
Я делаю глубокий вдох.
— Неблагой двор.
Он кивает.
— И не только они. Есть много членов Благого Двора, которым понравилось бы немного хаоса.
— Как Арес, — говорю я. — Твой брат.
Аид морщится.
— Да.
Я начинаю понимать, почему Эметрия хотела, чтобы Аид правил вместо нее, почему она могла навязать ему это, думая, что его отец умирает и следующий выбор может иметь ужасные последствия.
Хотя я все еще не уверена, что смогу простить ее.
— Что ж, это невероятно весело, — говорю я так бодро, как только могу. — Покажи мне что-нибудь еще красивое, прежде чем мы уйдем, а потом пойдем обратно.
На секунду я подумал о том, чтобы назвать это домом. Я думаю, Аид тоже заметил это, небольшую паузу, прежде чем я заговорила, но он ничего не говорит об этом, снова поднимая меня на руки. Он ведет меня обратно в пещеру, которую мы посетили накануне, теперь залитую светом. Я почти вырываюсь из его объятий, чтобы броситься в центр всего этого, купая свои бледные руки в водянистом солнечном свете. Я едва чувствую тепло под пузырящимся мостом между мирами, но это не имеет значения. Кажется, у меня вырвался стон.