Вор весны (ЛП)

— Возможно, я захочу стать врачом. Или шить костюмы из кожи. Как только освоишь это ремесло — открываются безграничные возможности!
Он в ужасе смотрит на меня. Мне хочется рассмеяться, но вместо этого я решаю быть с ним честной.
— Я понятия не имею, кем хочу стать, но чувствую, что не узнаю, пока не попробую все. Эй, не мог бы ты вызвать свинью или что-нибудь в этом роде? Я могу попрактиковаться на ней в наложении швов…
— Я не вызову тебе свинью.
— Почему нет? Их кожа ближе всего к человеческой…
— Это грязно и мерзко.
— Ты буквально убил человека два дня назад.
— Чисто, — говорит он оскорбленно. — Очень чисто.
Мне приходит в голову, что другой парень — Арес, кажется? — возможно, сделал бы это не так чисто. Думаю, к тому моменту, как упал на пол, мужчина был уже мертв.
Пытался ли Аид избавить его от боли? Или я пытаюсь утешить себя тем, что не живу с убийцей? Или, по крайней мере, не хладнокровным.
Эта мысль заставляет меня вздрогнуть, особенно когда я думаю об его арсенале, о количестве приемов, которыми он владеет, чтобы убивать чисто.
— Я отнесу их в свою комнату, — резко говорю я, вставая и собирая книги в руки. Она из собачьих голов рычит на меня, когда я прохожу мимо. Аид заставляет ее замолчать.
— Конечно, — говорит он, придерживая дверь.
Я запираюсь в своей комнате на остаток дня, пытаясь читать и не считать часы, поглаживая Пандору, когда терплю неудачу и в том, и в том. Как раз перед сном в мою дверь раздается стук. Я не спешу отвечать на него.
К тому времени, как я добираюсь до двери, его уже нет, но остался небольшой сверток. Я разрываю его.
Это набор для наложения швов — из тех, с которыми можно практиковаться на искусственной коже.
Кто, черт возьми, этот парень?
Глава 7
Больше недели я избегаю его, торчу в своей комнате и в подземном саду, читаю, вяжу и упражняюсь в стежках, пока кожа не становится исполотой и перешитой, а салфетки и плохие шарфы не покрывают каждую поверхность моей комнаты.
Думаю, он может вызвать практически все, что ему захочется, используя свои силы. Сомневаюсь, он приложил много усилий, чтобы достать этот комплект. Не то что достать Пан.
Не понимаю. Зачем делать для меня все это?
По общему признанию, я настоящий монстр.
Очень странный, вдумчивый монстр.
Так откуда же взялись эти слухи?
Если только он не умеет лгать, и все это — часть какой-то сложной игры, чтобы заставить меня полюбить его. Это кажется более вероятным объяснением.
Но я не хочу, чтобы это было правдой.
К концу второй недели мне становится скучно. Моя комната завалена брошенными рисунками и бумажными цветами. Я никогда раньше ни с кем так долго не не разговаривала, и тишина начинает действовать мне на нервы. Аида нигде нет, и я не знаю, что бы я ему, в случае чего, скажу. Я обнаружила, что его нет большую часть дня. Он уходит рано и возвращается поздно, почти нигде, кроме своей комнаты, не проводя время.
Интересно, пытается ли он избегать меня, или просто устает после своих дел.
Что он там делает?
Знаю, он предупреждал меня не выходить наружу, но он не запрещал этого прямо, да и путь открыт. Мои пальцы опускаются на блестящие черные ручки прежде, чем я успеваю сдержать их. Двери невероятно высокие и зловещие, с вырезанными костями и вороньими перьями.
Но не заперты.
Только взгляну, говорю я себе. Лишь один взгляд. Просто посмотрю, что там.
Я вздыхаю. Папе следовало меня назвать Пандорой.
Я распахиваю двери и оказываюсь в колоссальной подземной пещере, освещенной теми же кристаллами, что и дворец, и жуткой люминесцентной рекой, заросшей тростником. Вокруг темно и холодно. Пещера, как кусок пчелиных сот, выдолблена десятками, сотнями проходов, ведущих неизвестно куда, из некоторых течет вода. По туннелям разносится странный звук, похожий на вой ветра и вопль человека. Этот звук отдается у меня мурашками по спине.
 
Я медленно продвигаюсь вперед. Осторожно. Я не одна в этом месте. Проходы кто-то патрулирует наверху.
Нет, не кто-то. Что-то. Стражи — ожившие скелеты. И вода…
В ней нет тростника. Предметы, дрейфующие по течению имеют грубые очертания людей, но так, словно кто-то оторвал их от бумаги. Только лица выглядят настоящими.
Настоящими и напуганными.
Мой желудок сжимается, тело охватывает холодный, болезненный озноб.
— Человек, — произносит холодный голос позади меня, — что ты делаешь в этом месте?
Я поворачиваюсь на него, настолько пораженная, что сама чуть не сваливаюсь в реку. Это высокое, худое существо, одетое в длинные серые одежды, с лицом, похожим на гниющий воздушный шар, натянутый на череп. Он почти полностью состоит из костей, скрепленными лишь тонкими полосками кожи, пустые глазницы смотрят на меня с чем-то похожим на безумие.
Он наклоняет голову, когда я проглатываю свой крик.
— Прости, — говорит он холодным, хриплым шепотом, — я забыл надеть чары…
Он щелкает своими костлявыми пальцами, и на его месте появляется молодой мужчина в накрахмаленном костюме. Он выглядит почти красивым, но что-то в его лице все так же напряжено, словно чары знают, что это лишь маска.
— Кто… кто ты?
— Я Перевозчик, — говорит он. — Кто ты?
— Персефона, — я думаю о том, чтобы сказать ему, что я гостья Аида, но так ли это? Полагаю, это лучше, чем «ухоженная пленница на свободе».
Перевозчик внимательно смотрит на меня своими льдисто-голубыми глазами. Интересно, он Перевозчик, Харон, из древних легенд, или это тоже титул, передаваемый из поколения в поколение? Он не похож на фейри и все же способен использовать чары.
— Неужели мир прожил так долго, что теперь время движется вспять, а не вперед? — спрашивает он.
Я хмурюсь.
— Что?
— Персефона, — говорит он. — Я знал ее.
— Я… я не она.
— Нет, — говорит он, втягивая воздух вокруг меня, ты пахнешь смертной, а Персефона была богиней.
— Аид… Аид сказал мне, что богов не существует.
— Аид существует не так долго, как я. Возможно, Древние не были богами, какими вы, смертные, видите их, но с таким же успехом они могут и быть ими.
— А ты? — спрашиваю я, надеясь, что голос не дрожит. — Кто ты?
— Такой же древний, как они, но не один из фэйцев. Что-то другое. Камень, обретший плоть. Сущность земли. Не фэец. Не человек.
— Это, должно быть, одиноко.
— Одиноко, — повторяет он, словно никогда раньше не слышал этого слова. — Полагаю, так и есть. Я не знаю.
— Тебе никогда не было одиноко?
— Земля не умеет чувствовать.
— Ничего? Никаких… вообще никаких эмоций? Никакой боли?
— Никаких эмоций, — медленно произносит он, — и никакой боли.
Для меня это не похоже на существование.
— Что ты здесь делаешь, смертное дитя?
— Я искала Аида, — ложь. Но он, конечно же, принимает ее, так как привык, к тем, кто может говорить только правду.
— Сегодня он продвинулся довольно далеко, — говорит Перевозчик. — Иди по центральной тропинке, и, возможно, найдешь его.
— Что он делает здесь весь день?
— Почему ты не спрашиваешь?
Хорошее замечание. Мне в голову приходит внезапная мысль.
— Что ты знаешь о других девушках, с которыми он, э, развлекался здесь?
Мгновение он смотрит на меня.
— Они не были похожи на тебя.
— В каком смысле?
— Их глаза были пусты.
Я подавляю дрожь.
— Он причинял им боль?
— Так они говорили.
— Но, по-твоему, он делал это?
— Какая у него может быть причина для обмана?
Не знаю, но чувствую, что она должна быть.
— Зачем ему тащить их сюда, если он не хотел причинить им вреда? Что еще он мог от них получить?
Долгое время Перевозчик молчит.
— Что любой человек получает от общества другого?