Станция плененных (СИ)

Будьте ост… жны… ш-ш-ш… п..зд… отпрв… естся…
— Ну вот, — произносит девушка, пытавшаяся связаться с машинистом, — просто связь барахлит.
Ее подруги согласно кивают, и поезд начинает движение.
Я знаю, что будет дальше, но все равно не могу перестать нервничать. Если кто-то из них сейчас выйдет, то на этом все и закончится. Спасения с этой станции нет. Если попробую задержать их, хоть чем-то помочь, то лишь усугублю свое положение, а пунцовопятный начнет скакать от радости и приговаривать «А я вам говорил!».
Нет, помогать нельзя.
От собственного голоса, произнесшего это в голове, начинает мутить.
Я просто позволю кому-то из них погибнуть?
Даже не попытаюсь их спасти?
Неприятное чувство распространяется внутри, словно я на экстремальном аттракционе. Если я ничего не сделаю, кто-то умрет… Но, может, на следующей станции никто и не выйдет? Эта мысль придает мне уверенности. Не факт ведь, что кому-то нужно на ней сойти, так? Повезет, если так, а если нет?..
Когда поезд начинает замедлять ход, выезжая из тоннеля, мой страх только усиливается. Я смотрю на своих попутчиков и замечаю, что некоторые из них действительно собираются выйти из вагона. Что же делать?..
Что мне делать?..
Поезд останавливается, и все двери открываются.
Люди начинают выходить.
Не делайте этого…
Вам нельзя выходить на этой станции…
Но я не могу им этого сказать. В лучшем случае они покрутят пальцами у своих висков и все равно сделают по-своему. В худшем… они-то мне уже ничего не сделают. А вот те, кто останется в вагоне, и вскоре начнет понимать, что что-то не так… вот от них можно будет ожидать чего угодно. И я решаю молчать, стиснув зубы, сжав кулаки. Заглушая собственный внутренний голос, пытающийся образумить меня, ведь… от меня сейчас зависят чужие жизни.
Но я молчу.
Я не смогу… не могу их спасти.
Станция выглядит знакомо, и это абсолютно нормально, ведь я множество раз выходил на ней, делая пересадку на свою ветку. И хотя я знаю, что это не та же самая станция, не могу не восхититься теми, кто сделал эту подделку. От оригинала ее не отличить.
Мне становится интересно, что же на этой станции такого… страшного? Воспоминания захлестывают меня и я возвращаюсь в тот день, когда чуть было не стал первой жертвой этого поезда. Если бы не Тоха… меня бы в живых уже не было. Но страшного на первый взгляд на станции ничего нет. Кроме того, что она пустынна. Заметил ли это кто-то?
Пассажиры из моего вагона, желавшие выйти на платформу, уже вышли из поезда и… пытаются понять, что же не так. Да, пусть ваши головы работают, пытайтесь понять, что не так. Что вас настораживает? Отсутствие сотрудников метрополитена? Отсутствие патрульных? Отсутствие людей? Думайте, что не так.
Но они не могут понять. И поэтому направляются к неработающим эскалаторам, объединяясь в поток с людьми из других вагонов.
Я повторяю себе, что не могу их спасти. Что если попытаюсь… лишь наврежу себе. Да, звучит как слабое оправдание, но если они поймут, что я причастен к тому, что вскоре произойдет… что они со мной сделают?
Если со мной что-то случится, кто поможет Саше?
Кто защитит его?
Кто поможет ему вернуться домой?
Я не могу рисковать своей безопасностью ради незнакомых мне людей.
Мне жаль. Мне, правда, очень жаль.
Простите меня. Если сможете.
Вагонные двери закрываются. Поезд уже привычно для меня дергается вперед, начиная движение. Вскоре он разовьет скорость и полностью скроется в темноте очередного тоннеля. И я готовлюсь услышать рокот истошных криков тех, кто остался на платформе.
Но вот первый вагон покидает станцию. За ним второй, третий, четвертый. Пятый. Шестой, седьмой. И, наконец, мой, восьмой. Последний вагон. Мы в тоннеле. И когда в окнах вагона не отражается ничего, кроме отражений оставшихся внутри пассажиров, я не слышу того, что уже смирился услышать.
На оставшейся позади станции никто не кричит.
  
Фаза седьмая — Монстр
 
В голове назойливо пульсирует вопрос: «Что происходит?».
 
От одной только мысли, что что-то пошло не так, бросает в холодный пот, хотя внутри тела разгорается настоящий пожар. Разве на станции, оставшейся позади, люди не должны кричать? Должны. Так было со мной. Так было в рассказе Нины. В двух известных мне случаях из трех. Они кричали. С ними там что-то происходило. Что-то страшное… настолько ужасное, что взрослые люди истошно крича, безуспешно пытались попасть обратно в поезд.
Но на этот раз… на этот раз что-то пошло не так.
Хотя мои попутчики ничего не заметили.
Они продолжают заниматься своими делами: девушки болтают, женщины и мужчины что-то листают в памяти своих телефонов, кто-то из них дремлет. Пьяница продолжает сопеть. Никто из них и не догадывается о том, что только что чуть… не случилось.
Начинаю размышлять — лишь бы отвлечься от собственного страха: как бы они отреагировали на крики тех людей?
Испугались бы? Да, наверняка бы испугались.
Попытались бы разузнать, что произошло? Спорный вопрос.
Что бы что-то узнать, нужно вернуться назад, а в сложившейся ситуации это попросту невозможно. Нет пути назад из этого капкана, в который они угодили, сами того не подозревая.
Качаю головой, от собственных размышлений мне становится только тошнотворнее, и запоздало ловлю себя на мысли, что делать этого не стоило. Чувствую на себе чужой взгляд и знаю, кому он принадлежит. Пунцовопятный продолжает сидеть в углу, буравя меня своими огромными на выкате глазами. Пунцовые пятна на его лице уже розоватого оттенка, но мне от этого не легче. Нужно постараться не обращать на него внимание. Глядишь, и сам потеряет ко мне всякий интерес.
Опускаю взгляд в пол, вагон утопает в ярком белом свете потолочных ламп. И стоит только мне подумать о свете, как в висках начинает неприятно покалывать.
Следующая остановка одна из самых опасных — встреча с тоннельным монстром… или монстрами?.. По сути, не столь важно, один он или их несколько. После этой остановки наши ряды заметно поредеют. И как бы прискорбно мне не было этого признавать, мне и самому следует соблюдать осторожность.
Во рту начинает горчить.
Но какова вероятность, что эта встреча… да и сама остановка, произойдут? Можно ли доверять своим знаниям, или следует положить на интуицию?
И словно в насмешку надо мной, поезд вновь останавливается в тоннеле.
— Что, опять стоим? — На этот раз возмущается женщина. — Да что же это такое?!
Она массирует виски, видимо от духоты и позднего времени у нее раскалывается голова. А всем известно, что люди, страдающие от мигрени, крайне раздражительны.
Женщина встает с места и направляется к кнопке для связи с машинистом. Возможно, считает, что третья попытка буде более удачной, чем предыдущие две.
— Да почему не работает?! — произносит она, с силой вжимая копку в стену. — Давай же, отвечай!..
Это уже больше походит на истерику, чем на раздражение. Но никто — в том числе и я — не собирается ее успокаивать или убеждать, что все будет хорошо, а ей следует немного отдохнуть.
Правда некоторые подходят к дверям и пытаются разглядеть хоть что-нибудь в темноте тоннеля. Но и от этой затеи никакого толка.
А тем временем становится все жарче.
В прошлый раз тоже было жарко. Невыносимо. Удушливо.
Но в прошлый раз было лето, а сейчас?..
Оглядываю людей, одеты они легко, но все-таки сдержанно. Спросить бы у них, какой сейчас день и месяц, да буду походить на сумасшедшего. А мне этого не надо.
Просьба…х-х-х…пассажиров…занять…х-х-х…места…и…ш-ш-ш…сохранять спокойствие…х-х-х…
Голос машиниста для всех, кроме меня, звучит ободряюще. Словно глоток прохладной воды в знойный день в центре города. Но если другие, сделав этот глоток, чувствуют себя лучше, и даже успокаиваются, веря, что вскоре все придет в норму и они, наконец, станут ближе к дому, я же готов от этого глотка захлебнуться.