Станция плененных (СИ)

— Приглядись, — говорю я шепотом, чтобы идущий впереди нас Вано ничего не услышал. — Не глупи и делай, что тебе говорят. Понял?
Тоха кивает и, замечая у прошедшего мимо мужика автомат, бледнеет.
Я же к людям с оружием отношусь спокойнее, навидавшись их за годы жизни. И все же меня настораживает царящая в лагере атмосфера напряженности.
Оказавшись в столовой, я ощущаю в груди странное чувство, похожее не то на тоску, не то на ностальгию. В подобных столовых я ел в школе, в армии, затем в институте. Работая в банке, бегал на перекус в соседнее кафе на бизнес-ланч за триста пятьдесят рублей, но чувство общности людей, трапезничавших бок о бок, везде было одинаковым. И это место исключением не стало.
В веренице очереди мужчины и женщины — преимущественно, все же мужчины — передвигая подносы по металлическим прутьям, заказывают у стоящих на раздаче розовощеких поварих неопределяемого возраста первое-второе-третье. Первым, судя по тому, что плавает в тарелках у проходящих мимо меня людей, суп-лапша, возможно, с курицей. В обеденных тарелках — гречка, в стеклянных вазочках какие-то салаты, добротно залитые не то майонезом, не то сметаной. В граненых стаканах или чай или шиповник.
— Давайте, парни, не стойте столбами, — говорит Вано, махнув кому-то в толпе рукой. — Встретимся позже.
— Где? — спрашиваю я.
Потому что такие вопросы следует уточнять заранее.
— Да ты не боись, Костян, — улыбаясь, произносит Вано. Он хлопает меня по плечу и разворачивается, намереваясь уйти. — Я вас двоих потом сам найду.
И он действительно уходит, попутно здороваясь со своими знакомыми. Только вот странное дело…мало кто из них рад встречи с ним.
— Ладно, подкрепиться и в самом деле стоит.
Тоха находит металлический шкаф с чистыми подносами и идет в его сторону. Я, чуть помедлив, следую за ним. В общем и целом до нас никому нет дела. Во всяком случае, я не замечаю на себе заинтересованных взглядов, будто появление новичков в лагере обыденное дело, случающееся каждый день. Но внешний вид некоторых людей намекает мне на то, что так думать не следует. Уж слишком потасканными они выглядят для тех, кто оказался здесь только недавно.
Тоха передает мне поднос грязного бордового цвета, и мы встаем в очередь, неторопливо продвигающуюся вперед. В руке я крепко сжимаю выданную карточку на обед. Мне кажется, что вряд ли кто-то накормит меня, если я ее потеряю.
И вдруг сквозь звон посуды и гамон разговоров я слышу высокий девчачий голос.
— Костя!
Он раздается откуда-то впереди и все люди в очереди как по команде поворачивают в мою сторону головы, будто уже знают, что «Костя» — это я.
Я пытаюсь отыскать взглядом того, кто позвал меня, и быстро замечаю машущую мне рукой Вику. Она стоит по другую сторону раздачи, со странной косынкой на голове и белом фартуке, но целая и невредимая, если не считать посиневший подбородок. Ее губы растягиваются в широкой улыбке, и неподдельная радость на ее лице заставляет меня покраснеть.
— Даже в такой ситуации умудрился найти себе девушку, — говорит Тоха, недовольно цыкая. — Ничего с универа не изменилось.
Не стану оправдываться, я всегда был популярен у противоположного пола. Но находить себе девушку в «такой» ситуации я точно не планирую.
Мы подходим к Вике, она протягивает нам тарелки с супом.
— Я так рада вас видеть, — произносит она.
На ее глазах наворачиваются слезы.
— Тебя устроили на кухню? — спрашивает Тоха. — Хорошее место.
— Да, неплохое. Хотя я так устала, что хочу лишь спать. Но я рада, что вы двое в порядке. — Вика поочередно одаривает нас своей улыбкой. — Я так волновалась за вас! Где же вы?..
Договорить ей не дают недовольные застоем очереди люди. Они возмущаются и просят…требуют, чтобы мы прекращали кокетничать и топали дальше. А ведь это «кокетство» не заняло и пары секунд.
— Ой… Я к вам чуть позже присоединюсь, хорошо? — наспех проговаривает Вика, извиняясь перед остальными. — Приятного аппетита.
Хоть она так и сказала, но у еды нет никакого вкуса. Это я понимаю, когда мы садимся за свободный стол, и я пробую суп. Смотрю на Тоху, на его лице написаны те же мысли, что и у меня. Оглядываюсь на остальных. Другие едят за обе щеки и даже не морщатся.
 
Уже привыкли?
— Ты правда думаешь, что это все взаправду?
Я отодвигаю в сторону тарелку с супом, есть это подобие еды невозможно. Привычно оглядываюсь по сторонам. Почему же никому до нас нет дела? Никто даже не косится на новые лица. Перевожу взгляд на зону раздачи. Вика, улыбаясь, протягивает людям в очереди тарелки с первым блюдом их обеда, о чем-то коротко переговаривается с незнакомцами. По ее виду и не сказать, что она пережила прошлой ночью.
— На шутку это мало похоже, — наконец отвечаю я.
Тоха свою тарелку тоже отодвигает, но предпринимает попытку съесть гречку.
Я предлагаю заранее обговорить нашу с ним легенду, ведь тот факт, что мы с Тохой знакомы дольше нескольких часов, как мне кажется, уже понятен. Врать не стоит, рано или поздно любая ложь выйдет наружу и случится это в самый неподходящий момент, но кое-что в своей биографии нам предстоит подправить, чтобы оказаться полезными, но не привлечь к себе излишнего внимания.
— Ты думаешь, мы здесь надолго увязнем?
— Посмотри на вон тех людей. Сидят у входа, — произношу я вместо ответа, кивком головы указав на группу из пяти мужчин. — Думаешь, они здесь недавно?
Тоха осторожно оборачивается, боясь, что кто-то заметит его повышенный интерес.
Мужчины лет сорока скооперировавшись у входа в столовую, как и многие другие, едят свой обед, негромко обсуждая какую-то общую тему. Небритые и грязные, словно вернувшиеся из недельного похода, они так же, как и мы, новички, не вызывают у окружающих и капли заинтересованности.
— Черт…
Тоха ссутулится и отворачивается от них.
— Если мы здесь надолго, то нужно понять, как себя вести, чтобы для таких, как они, — я вновь киваю в сторону «грязнуль», — не стать мишенью. Понимаешь?
Кивает, потому что понимает.
И я понимаю. В сравнении с этими мужиками мы маменькины сынки, хлюпики, не знающие жизни. В армии такие были, и если им везло, то на них просто не обращали внимания. А если не везло…
Дальнейший обед мы проводим в тишине, подмечая, что мало кто остается в столовой для «поболтать», стоит только их тарелкам опустеть. Может, занимать столы, если уже все съел, здесь не принято? Но никто ничего нам не говорит. Может, видят что мы — новые лица, и решают не вмешиваться в наше перевоспитание.
Странно. Все это место очень странное.
И люди в нем странные.
  
Воспоминание седьмое — Сообщники
 
По прошествии некоторого времени ряды в столовой редеют. Люди, отобедав, уходят по каким-то своим делам, разговоры стихают, сходя на нет. Мы с Тохой продолжаем сидеть, ожидая, когда за нами придут. Женщины с зоны раздачи начинают уборку. Одни протирают пустые витрины серыми от нестираемой с них грязи тряпками, другие гремят посудой, складывая грязные кастрюли и тарелки в мойки. В воздухе начинает витать запах хлорки.
— Мы ведь не можем сами отсюда уйти? — спрашивает у меня Тоха, поглядывая на выход. — Или можем?
В наших тарелках давно остывшая еда начинает подсыхать, на поверхности остывших супов образуются жировые круги. Теперь это подобие обеда выглядит еще непригляднее, чем когда продукты были горячими. Впрочем, с отсутствием людей в столовой и сама столовая выглядит как помещение морга. На белом кафеле, которым выложены стены и пол, белесыми бликами отражается свет от длинных потолочных ламп.
— Черт, как же это бесит, — ударив кулаком от безысходности, выдыхает Тоха.
Но и теперь никто не обращает на нас внимание. Что опять же очень странно. Где это вообще видано, чтобы поварихи и буфетчицы не высказывали свое фирменное «фи» на тех, кто смеет шуметь в их обители? Они же хуже библиотекарш. Я смотрю на зону раздачи, там никого нет. Кроме нас еще несколько человек продолжают сидеть за столами, лениво переговариваясь на интересующие их темы.