Дай мне любить тебя (СИ)

Поднимаюсь на ноги — внутри дикая пустота и слабость. В грудь будто кол вонзили. В машину сажусь и глаза закрываю, опуская голову на руль.
Я м*дак, ничуть не лучше своей мамаши. И сейчас я впервые делаю все правильно. Хватит лжи и притворства. Хватит ошибок и забивания дыр чужими, ненужными чувствами. Пора стать открытым, пора разочароваться во всем, чтобы начать что-то новое и правильное.
* * *
— Ну и как тебе, понравилось, да? — голос был хриплым, сорванным. В то время как внутри все вибрировало, дрожало от адреналина, гуляющего по крови. Он закрыл лицо, свернувшись на грязном полу в клубок. Такой жалкий кусок никчемности, трясущийся от страха. Не хочет ведь сдыхать, цепляется, бл*ть, за свою гребаную жизнь.
— Не надо, Илья, — рыдает как сучка последняя. Ручонками своими закрывается от меня.
— Не надо? — присел рядом, сжимая в руках биту. — Не надо? — наклонился к нему, едва ли не на распев протягивая. — Так она тоже говорила «не надо», падаль ты больная. Она тоже жить хотела, она замуж за меня хотела, а ты сука что сделал?
Всхлипывает, когда я встряхиваю его за шкварник. Грязный, вонючий ублюдок, кусок гниющей плоти. Он улыбается, оголяя окровавленные зубы.
— Я все семь лет с этим чувством, думаешь, ты напугал меня? Давай, убей меня, Верховский, и сделаешь только лучше. Потому что я за*бался каждый день быть сожранным самим собой. Я за*бался, потому что у меня болит все… ты ведь даже не знаешь, какая это агония-я-я-я…
Я был в шаге от убийства.
— Ты не знаешь, какая это агония — не видеть ее семь долбанных лет, — прорычал сквозь зубы. — Ты не знаешь, как это, когда твоя девочка со слезами на глазах рассказывает про весь ад, который она перенесла! — удар. Он стонет, пытаясь закрыться.
— Ты не наешь, какой это ад, когда ты понимаешь собственную никчемность! — удар.
— Когда мог, но не сделал ничего, потому что жил все это время в кругу ублюдков и мразей! — удар. Он пытается отползти, а я как маньяк следую за ним. Каждый нерв напряжен, взбудоражен.
— Когда самую большую мразь считал своей матерью! Х*й ты что знаешь об агонии, и убивать тебя я не стану!
Выпрямился в полный рост. Покрутил в руках биту. Выбить из него жизнь — это лучший кайф, который я смог бы получить. И внутри меня распирает от этого желания. Но я хочу, чтобы эта крыса сдыхала медленно. Я хочу, чтобы он мучился, чтобы умолял о смерти, а она все не приходила. Швырнул в сторону биту.
Вытянул из кармана шприц. И опустился рядом с ним.
— Сначала я вколю тебе это дерьмо. Ты же, спидозный ублюдок, слишком поздно узнал о своей болячке да? Не лечился, запустил свой ВИЧ…
В его глазах больше не было ничего кроме страха.
— Так вот, теперь еще и наркоманской крысой будешь. Крысой, которую долбит ломка. Каждый день. Вот только наркоты ты не получишь, потому что остаток жизни проведешь за решеткой.
Я делаю выпад к нему, он отскакивает.
— Это было семь лет назад, никто не посадит меня! — с истерикой. Кричит, а сам понимает, что посажу. Зарою на всю катушку.
— Так я и не говорю, что за это, малыш, — с улыбкой наблюдаю за его ползаньем на карачках по грязному полу.
— Верх! — раздается за спиной. Ко мне подходит Заур. Вижу в стороне от него спецназ и Орлова. Нужно остановиться. Иначе я не разорву этот круг.
Киваю полковнику, и тогда его люди окружают ублюдка.
— Идем Верх, достаточно… — хлопает по плечу Зу.
Стараюсь не думать, не сомневаться. Гоню прочь все возможные «если».
Вытягиваю из кармана пачку сигарет, зажимаю одну межу губ. Мы выходим на улицу. Я слышу, как он воет, когда ему ширяют эту дрянь. Затягиваюсь рвано никотином. Руки трясутся, в голове все еще туман.
— Легче стало? — Заур устраивается рядом на капот тачки.
Качаю головой. Внутри все полыхает. Все еще яростью накрывает, будто волнами. И с каждым часом только хуже становится, только хлеще.
— И не станет, — произносит Заур. Обернувшись, встречаюсь с ним взглядом. Зу неспешно затягивается сигаретой, напряженно смотря куда-то впереди себя.
 
— Я тоже думал, что легче будет, когда сделал самую главную ошибку в своей жизни. В итоге потерял ее, заставил столько кругов ада пройти нас обоих…
Я не знаю всей его истории, но кое-что он рассказывал мне. И судя по тому, что мне известно — Заур с Сами прошли не меньше дерьма, чем мы с Викой.
В этот момент из здания выводят скрученного Никиту, утрамбовывают его в автозак. Орлов направляется к нам.
— Правильно сделал, что не порешал его, — он протягивает мне руку для пожатия.
— Проследи, чтобы встретили его там с почестями.
Полковник ухмыляется.
— Не переживай, отжарят урода как надо. Любители есть… До суда вряд ли дотянет.
Кивнул, докуривая сигарету, выбросил бычок.
— Спасибо, брат.
Орлов кивнул. Они смотрели на меня с жалостью, и это бесило. Но сейчас мне было плевать. Я хотел возмездия, с остальным разберусь позже.
Как только Орлов с бойцами уехал, снова в груди пусто стало. Все это время грел адреналин, предвкушение мести. А теперь — я не знал куда деть себя. Что делать дальше.
— Ты где сейчас обитаешь?
Пожал плечами.
— В клубе.
Зу кивнул.
— Поехали к нам, Сами ужин приготовила.
— Спасибо, брат, но я мимо. В меня сейчас и кусок не влезет, я сам как наркоман при ломке.
Он ничего не ответил. А я благодарен ему был за то, что не отговаривает.
— Я пробил тут по каналам своим. Вот, — он потянулся к задней дверце машины и достал из салона пачку бумаг.
— Что это? — внимательно посмотрел на врученную только что папку.
Заур нахмурился.
— Врачебная тайна…
Я открыл папку, увидел какие-то выписки, анализы.
— Это Викины документы. Она лечится в одной из столичных клиник. Все как надо — антиретровирусная терапия, анализы в норме. У нее ВИЧ, не СПИД. Учитывая то, что она держит свой организм в норме, у вас и ребенок здоровый родится, и она до старости проживет. И ты в безопасности в полной будешь.
Тут же по горлу кислота поднялась. Разъедающая, удушающая.
Швырнул обратно в машину документы, потер устало лицо.
— Ты не понимаешь.
Он выглядел раздраженным.
— Мне плевать, понимаешь? Даже если я сразу же заражусь, даже если через месяц сдохну, мне похер. Я хочу быть с ней.
— Так почему ты не с ней? — спросил абсолютно спокойно.
Я засмеялся. Только смех мой был похож на вой бездомного пса.
— Ты бы видел ее лицо. Она убегала от меня, она так кричала. Ей больно, когда я рядом, понимаешь? Она ненавидит меня. Я не хочу больше делать ей больно…
Он покачал головой.
— Ты идиот, Илья.
Нах*й этот разговор. Иначе сейчас сцепимся волками голодными.
Сорвался к машине. Он схватил за плечо.
— Погоди ты.
Откинул его руку. Заур выставил ладони вперед.
— Слушай, ладно. Уж я то знаю точно, как делать больно любимой и как сломать все до руин. Но даже из разъ*банного города можно построить рай, понимаешь? Плевать, что было. Плевать, что вы имеете сейчас. Самое главное это то, что нужно вам. Ей нужен ты, Илья… Она убегает, знаешь почему? Потому что любит тебя, потому что ты — ее главная боль. Она же похоронила себя, потому что тебе жизнь не хотела портить. Она думает, типа, я больная, а у него все впереди. Она боялась признаться тебе, потому что не хотела быть отвергнутой, понимаешь? Просто езжай к ней и будь с ней рядом. Даже если она против, Илья. Не повторяй моих ошибок, ты ведь знаешь, сколько времени мы с Сами были в разлуке…
— Она не примет меня. Ты ее знаешь. Это ведь все из-за меня случилось. И эта вина — она разъедает кислотой внутренности. Она душит, она бл*ть делает из меня овоща. К вечеру мне настолько х*ево, и я нажираюсь до беспамятства. И только тогда есть небольшая передышка. Но с утра все повторяется вновь. Я не знаю, как в глаза ней смотреть…Это я сделал с ней, понимаешь? Я…
Он поймал мою шею, сжал пальцы, в глаза смотря.