Соломка и Зверь (СИ)
Он помолчал.
— Я сейчас совсем пустой внутри.
— Не понимаю…
— Сейчас так пусто внутри, будто… что-то тяжёлое вынули, вырезали скальпелем — и во мне теперь столько пустоты, как широкое поле — хоть танцуй, хоть засевай.
— Я что-то чувствую к тебе, Гнат.
Его руки, казалось, сжались ещё крепче.
— И не знаю, что с этим делать. Это чувство… оно слишком огромное, чтобы не замечать. Оно расползается, становиться всё больше… у меня не получается справиться с напором такой силы и…
— Не нужно ничего делать. Пусть оно будет. Пожалуйста. Я… Скажи, я тебе нужен?
Соломка даже подняла голову, заглядывая ему в лицо. Разве этот вопрос требует ответа? Но он сглотнул и повторил:
— Раз ты там, на арене, попросила о помощи именно меня, значит, я…
В его глазах впервые появилось нечто неожиданное — зыбкая неуверенность, что… Но неужели? Более твёрдого и упёртого человека Соломка в жизни не встречала! И не ожидала однажды выяснить, что ему не безразлично, о чём она думает, как его воспринимает.
— Я вышла на арену за тобой, — категорически сказала Соломка.
— Значит, я тебе нужен?
И снова растерянность…
— Разве ты не знаешь, что очень мне нужен? Это ведь так очевидно.
— Очевидно для кого? — он чему-то усмехнулся. — Нет, не знаю. Я убил твоего отца. Какой девушке захочется быть с убийцей?
— Не говори больше о прошлом. Моя соседка, Ванилия, она всё рассказала. О Ленсуазе. На твоём месте… я бы тоже захотела отомстить. Или нет — убрать угрозу, чтобы больше никто невинный не погиб. Я всё детство стыдилась, что у меня такой отец. И всё же… он отец. Поэтому проще оставить всё в прошлом, не заставлять меня выбирать сторону.
Его голова словно потяжелела, откидываясь на спинку, а глаза закрылись.
— Это был самый страшный вопрос в моей жизни. Если бы ответила иначе, посмеялась бы, ты… ты была бы его дочерью.
— Ты нужен мне настолько, что я поднялась на арену, хотя безумно боялась. В жизни бы не рискнула туда выйти, знала бы заранее. Но пожалуйста, хватит об отце. Я — не он.
— Я тоже что-то к тебе чувствую. Что-то важное.
Глубокий вздох.
— Давно?
Может, стоило помолчать, но не получалось. Соломка хотела знать всё.
— Давно? С того самого первого момента, — шепотом сказал он. — Когда я тебя увидел. И даже немного раньше. Когда впервые почувствовал твой запах.
— Запах отца?!
Он вздохнул ещё глубже, но не тяжело, а действительно, свободно:
— Да. Знаешь, что было самым сложным… там? В бункере, когда приходил твой отец?
Разговаривать об отце, бункере и вообще о событиях прошлого совершенно не хотелось, но нарывы нужно вскрывать сразу — иначе они портят жизнь годами.
— Нет, — ответила Соломка. — Расскажи.
— Он не сразу появился. К тому времени нас было тридцать пацанов, уже обработанных захватчиками до первого этапа перекидывания. Зубы лезли первыми и голову словно разрывало. К тому времени они ещё не сообразили заставлять организм вырабатывать гормон, перекрывающий боль и мы боялись опытов до паники. Каждый, кто входил в клетку, нёс боль и страх. А потом однажды вошёл он, Соринов. От него пахло… так вкусно, так по-домашнему, как будто он часть моей семьи, понимаешь? Но оказалось, он пришёл совсем не для того, чтобы меня спасти. А потом он делал… свою работу, продолжал опыты — и я, тогда мне было десять, я не мог понять — как… как это может быть — как запах родного человека совмещается с тем, что он с нами делает? Как человек, который пахнет домом, может делать со мной такое? Откуда этот обман? Это издевательство над самым святым? Это было просто неестественно, от этого становилось не просто печально — это словно наружу выворачивало. Предательство в чистом виде.
— Тебе сложно вспоминать?
— Да. Но и забывать нельзя.
— Я пахну как он, да? Тебе сложно с этим смириться? Прости.
Гнат повернул голову и улыбнулся.
— Смириться? Последние месяцы я мечтал о твоём запахе. И думал, что сильный, раз могу держаться подальше от тебя. Думал, это и есть сила. Так глупо. Но я хорошо усвоил, что человек с родным запахом меня всё равно оттолкнёт. А то и будет мучить, день за днём, смотря прямо в глаза и оставаясь невозмутимым. Вначале я пытался… угодить ему, пытался ему понравиться. Рассказать, что он мне как отец. Я даже назвал его однажды папа.
Кровь Соломки заледенела, столько ужаса было в рассказе. Ребёнок, который надеется найти семью, быть не одним на этом жестоком белом свете. И результат этой жалкой попытки, о котором она уже знала.
— Он так смеялся тогда, так искренне хохотал! А потом снова… все процедуры начались снова. Он любил наблюдать за моими изменениями, говорил, я его любимчик. Он хорошо меня научил тому, что люди, которые пахнут домом, не пустят меня и на порог. Что я никому не нужен.
Соломка обхватила его голову руками, заставляя смотреть себе в глаза.
— Ты так важен, что даже не могу описать. Когда не стало мамы, я превратилась в тень, но выжила. Если из моей жизни исчезнешь ты, я растаю. Может не сейчас, через месяц, два, но растаю. Представляешь, как ты мне нужен?
Гнат молча буравил её глазами, в которых, казалось, мелькает нечто, похожее на одобрение.
Наконец, он подался вперёд, опустил голову, прижимаясь щекой к её голове и сказал:
— Обними меня.
Меланья с удовольствием просунула руки ему под мышки и сцепила в замок за его спиной. Теперь всё будет хорошо. Зверь укрощён. Наверное… Пусть даже на время. Впрочем, дело не в укрощении, а в способности договориться. Он будет теперь слушать — и слышать. Он поймёт, что Соломка откажется скорее от воздуха, чем от него, и привыкнет к этой мысли. И станет счастлив.
Потом Гнат обхватил её затылок рукой и развернул к себе, и поцеловал — медленно, легко, наслаждая каждым мгновением происходящего. Без тени злости. Ничего похожего на самый первый, злой и отчаянный поцелуй.
От этих лёгких прикосновений внутри словно зарождалось тепло, которое со временем начинает жечь, требуя чего-то большего.
Соломка прижала ладони к его спине, сквозь ткань хорошо чувствовалось тепло, но этого было слишком мало. Пальцы дрожали от желания прикоснуться к коже.
Он молча подвинулся, позволяя запустить руки под ткань. Горячая гладкая кожа как шёлк текла по ладони. Меланья с упоением гладила его спину, то и дело запуская пальцы под ремень — и прикосновения дарили ей не меньше удовольствия, чем ему.
Наверное, она бы и не вспомнила, что несколько часов назад была категорически против того, к чему сейчас шло. Но так же как пришли, силы неожиданно оставили Соломку. Руки расслабились, когда она отстранилась и лицом уткнулась ему в плечо.
— Извини. Конечно, мне хочется продолжить. Но я так жутко хочу спать. Такой день сумасшедший… Некрасиво, да?
Гнат тихо рассмеялся.
— Конечно, спи.
— Не хочу домой идти.
— Не нужно идти домой. Спи у меня.
Он ссадил её на пол и провел на второй этаж. Соломка растянулась на его кровати, кутаясь в толстое одело и блаженно улыбаясь.
— А ты не хочешь спать? — спросила сквозь зевок за секунду до того, как вырубиться.
— Попозже.
Ещё раз вздохнув, Соломка заснула.
* * *
Вопрос на повестке дня стоял следующий — могли ли люди создать и использовать какие-нибудь новые технологии, способные перевесить имеющиеся в арсенале Племени вооружение? Каким образом они смогли удержать Каспи?
Доклад выглядел весьма оптимистично — пленение Каспи обусловлено неудачным стечением обстоятельства — он был пьян и не готов к нападению, его вырубили большой дозой наркоза и держали в отключке постоянно. При текущем уровне развития человеческой науки способов удержать оснащенного зверя у людей нет. Правда, маленькое уточнение — считается, что среди ученых НИИ, разрабатывающих новые источники энергии на основе технологии инопланетных захватчиков, переданной Племенем, не появился умелец, в тайне разрабатывающий очередной вид оружия. Стоит появиться малейшей возможности использовать источник иными способами, как люди ею воспользуются.