Купи меня (СИ)

Кот не сдвигается с места. Презрение в его глазах обещает нам медленную и мучительную смерть, если его сейчас же не покормят. Угрозы перемежаются проклятьями на кошачьем молчаливом языке.
Но Грант уже разводит мои ноги, отодвигает доску и, надавив на мою поясницу, без слов просит немного прогнуться.
Кот в то же время обещает сгрызть мне лицо следующей ночью, и все это одним только взглядом.
Но эрекции Гранта плевать на нечеловеческие страдания домашнего питомца, и вот, он уже во мне. Ахаю, выгибаясь сильнее.
— Чарльз! — мой первый стон мог бы довести любого другого мужчину до белого каления, но не Гранта.
— Подождет.
«Это тебе дорого обойдется», — читается в янтарных глазах с узким зрачком. Мы оба пожизненно внесены в черный блокнотик худших хозяев мира. Окончательно.
Голодный, но не сломленный Чарльз мягкой пружинистой и бесшумной походкой покидает кухню.
Слава богу, Господи. Хотя ночью будет лучше проверить все засовы перед тем, как ложиться спать.
Выгибаюсь глубже, наконец-то наслаждаясь утренним спонтанным сексом на полную катушку. Повезло, ничего не скажешь. Еще ничего не приготовила, а уже получила свое вознаграждение.
Хлесткие удары отзываются учащенным сердцебиением, сбитым дыханием и я вскрикиваю, захлебываясь стонами. Грант больно впивается в мои бедра, тараня все сильнее, с каким-то странным ожесточением и яростью. Это не ненависть, что-то другое. Наслаждение, граничащее с отчаянием. Одержимая потребность.
От быстрого ритма, глубоких толчков, не могу продержаться и минуты. Скребусь ногтями по гладкому камню, теряя себя в этом сильно внезапном наслаждении. В первый вечер я надеялась, что мне хватит одного раза, чтобы насытиться им. Насладиться навсегда. Наивная.
Роняю голову на сложенные перед собой руки, и Грант через мгновение едва не падает сверху. Упираясь одной рукой о столешницу, склоняется над моей спиной. Целует плечи. Лопатки. Ведет пальцами по ребрам. Благодарит, ласкает.
После секса.
Каменею.
Сердце ухает в желудок, а в горле разрастается ком. Я должна уйти, обнимашки после секса это не мое. Точно.
— Мне надо в душ, — кое-как говорю осипшим голосом.
— Да… — Грант продолжает целовать. — Мне… тоже. Сейчас…
Он прижимается к моей лопатке губами. Обжигает долгим влажным поцелуем. И наконец-то выпрямляется. Выскальзываю из-под него, якобы случайно избегая смотреть в глаза.
Бегу к себе, ныряю в душевую кабинку. А потом слышу крик, от которого каждый гвоздь в доме принимается вибрировать.
— ЧАРЛЬЗ, МАТЬ ТВОЮ!
Оборвав внутреннюю рефлексию на полуслове, выбегаю из душа, обмотавшись одним полотенцем. Несусь на крик по коридору второго этажа и впервые вижу спальню Гранта, замерев на пороге его комнаты.
Разгадка такого громкого негодования становится ясна сразу же. Глаза аж слезятся от острой кошачьей вони, которую источает огромное темное пятно на кровати Гранта.
— А я говорила, что надо было его покормить, — замечаю.
В меня тут же летит подушка. Слава богу, хотя бы сухая. Следом еще одна. Выбегаю из спальни, задыхаясь от смеха и уворачиваясь от еще одного перьевого снаряда, который пролетает чуть выше головы.
Скатываюсь с лестницы на первый этаж, но снаряды у Гранта не заканчиваются. Прячусь за диван и тянусь к диванной подушке, чтобы ответить.
Грант уже внизу, держится за перилами лестницы. Прицеливаюсь, когда он решает сделать бросок до дивана. Кидаю.
И Грант с грохотом падает на спину, взмахнув руками. Моя подушка до него даже не долетела. Но упал он по-настоящему.
— Адам! — вылетаю из своего укрытия, позабыв обо всем.
Грант кривится от боли, но при этом давится смехом.
— Чертова лампа, — выдыхает. — На осколке поскользнулся.
— А я говорила, что надо было убрать вчера, — говорю раньше, чем думаю.
— Говорила она! — рычит и тянет меня на себя. — Много ты говоришь!
Плюхаюсь ему на грудь, а полотенце сползает куда-то на талию. Влажные волосы падают на лицо Адама, который лежит подо мной и продолжает улыбаться.
— Следующие три дня буду лежать здесь, — говорит. — Я так треснулся задницей, что кажется, уже никогда не встану. Будешь навещать меня? Приносить еду?
 
— Только навещать?
Господи, я мурлычу.
— Мне нравится ход твоих мыслей. Наклонись.
Я наклоняюсь, и он ведет губами по моей голой груди, а после обхватывает сосок, дразня его языком.
— Мы так никогда не позавтракаем.
— К черту. Завтраки никуда не денутся.
Упираюсь руками об пол по обе стороны от его головы, перекинув ногу. Грант обхватывает мои бедра и вжимает в себя. Он снова готов, а я снова его хочу.
Подгоревшие омлеты действительно могут подождать. Они-то будут всегда, а вот нас через три дня уже не будет.
Я хочу быть далеко от него, но он всегда рядом. Хочу уйти или оттолкнуть, но он только притягивает ближе. Каждая минута. Каждый вдох. И биение сердца. Все, что сейчас у меня есть, принадлежит Гранту.
Даже я.
По контракту. Да, ведь был контракт… Вот почему я все-таки поднимаю его с пола и тяну к дивану. Где поворачиваюсь спиной, потому что так привычнее. Так спокойнее.
Он ведет рукой по моему позвоночнику, а после ниже, по внутренней стороне бедер, и одним движением уничтожает все рабочие попытки возвести чертовы преграды между нами.
Он знает о шрамах. Он уже знает обо мне больше, чем все остальные клиенты.
Прикосновения к остаточным шрамам растекаются под кожей жаркой лавой, но не пугают, и я стону еще громче. А он наклоняется ниже и целует. Каждый поцелуй горит на коже, пригибая меня все ниже к дивану. Извиваюсь и дрожу, раскрываясь перед ним, но упрямо не сдвигаюсь с места. Только так. Вы сами выбрали эту позу, мистер Грант, и меня она полностью устраивает.
Ахаю, когда он касается языком. Дует. Прикусывает губами и тянет. Я не могу, не могу так… Лавина нежности накрывает тяжелой лавиной, растекаясь под кожей жидкой карамелью. Я кусаю собственную ладонь, чтобы не стонать в полный голос, а он продолжает. Не останавливается. Добавляет руки на моих бедрах. И я превращаюсь в натянутую струну.
Под его лаской, когда его длинные пальцы скользят по моему телу, я совершенно не умею отключаться. Не фокусироваться на ощущениях, как раньше, просто позволяя делать это со мной. С ним не выйдет. Я главная скрипка в этом акте, которая поет только под его руками.
Дразнит, пробует, доводит до изнеможения. Царапаю ногтями обивку и хныкаю, касаясь щекой бархатистой ткани:
— Хочу тебя, Адам…. Хочу. Сейчас.
Позволяет себе довольную улыбку. А я тону в его ярких синих глазах, потому что так на меня очень давно уже никто не смотрел.
И потом он дает мне то, что нужно. Снова.
А потом еще раз в бассейне, после завтрака, в котором мы купаемся уже нагишом. И когда после покрывает кожу кремом. Просто невозможно остановиться. Каждую минуту. Я плавлюсь от его прикосновений, и не могу сделать без них ни один вдох. Будто весь мир перестал существовать. Будто он стал моим кислородом.
Грант вдавливает меня в шезлонг, и я изворачиваюсь и, как вампир, впиваюсь зубами в синюю жилку на его предплечье. Пробую языком и губами на вкус кожу. И жмурюсь оттого, какая она соленая и горячая. Самозабвенно облизываю и кусаю его, пока сам Грант снова во мне, потому что сдержаться никто из нас не может и это все равно бесполезно.
Губы горят хоть от таких поцелуев. А чтобы было наверняка — после я опускаюсь перед ним на колени. Облизываю, изучаю, целую, движениями языка доводя его до того же изнеможения, что и он меня. И я не знаю, что мне нравится больше.
Его вкус, запах наконец-то везде. Я пропахла им насквозь. Его вкус на моем языке ощущается, как самое правильное, что только может быть.
 
Я засыпаю на том же шезлонге, укрытая тонким парео, а Грант поднимается в свою оскверненную спальню. Просыпаюсь от хлопка. Это Грант швыряет свой двухметровый матрас на газон, переводит дух и тащит дальше, за пределы распахнутых ворот. Меня не покидает ощущение чего-то неправильного, но я все еще наполовину сплю. Мысль ускользает из рук, как юркая рыбка, глаза сами собой закрываются, хотя я из последних сил стараюсь смотреть на раскрытые ворота, уверенная, что мое беспокойство связано именно с ними. Но почему — я не знаю.