Имперская жена (СИ)
Оставалось лишь улыбаться и склонять голову перед его положением:
— У вас прекрасные осведомители, ваше сиятельство… Да, мой мудрый отец, наконец, смирился с моим нежеланием вступать в брак, и пожаловал мне юридические свободы. Конечно же, с позволения Императора. В чем я и спешу выразить его величеству свою благодарность. В будущности лишь четвертым сыном есть свои плюсы, ваше сиятельство — от меня ничего не ждут.
Кажется, он впрямь помрачнел:
— Ирия будет огорчена… Но это, по крайней мере, не лишает ее надежды… как женитьба… — Он помолчал, сверля меня здоровым глазом. — Я рад, что смогу избавить ее от слез.
— Мне жаль, ваше сиятельство, но я должен поторопиться. Мне назначено. Непозволительно заставить Императора ждать. А дочь вы, без сомнения, сумеете утешить. Купите нечто драгоценное. Как водится — нет ничего лучше от женских слез. Мое почтение, ваше сиятельство.
Я, наконец, развернулся и спешно пошел к порталу. Но намек, который скрывали его последние слова, заставил насторожиться. Намек или все же совпадение? Сложно верить в совпадения, если к ним приложил руку Опир Мателлин. Он вынюхивал, все время вынюхивал. И если он каким-то образом докопается до истины до оглашения нового дома, то под ударом окажется не только моя жена, но и я сам. Он костьми ляжет, чтобы не допустить нашего укрепления в Совете — слишком высоки ставки. И что-то мне подсказывает, что стоит ждать визитов… Необходимо обязательно посоветоваться с отцом.
А пока нужно вытерпеть Императора.
36
Я все еще не верила, что Индат здесь, рядом. Снова и снова искала ее глазами, едва упустив из вида. До вчерашнего дня я не могла даже вообразить, насколько мы приросли друг к другу. Это пугало. И делало меня уязвимой. Отец иногда говорил, что люди, которых любишь, делают тебя слабым. Мне всегда казалось, что он лишь прятался за этими словами, в силу характера боясь выразить по отношению к нам хоть что-то. Но сейчас остро понимала, что, к сожалению, он был прав. Но на Альгроне не от кого было таиться, и говорил он это скорее по какому-то своему внутреннему убеждению, чем по необходимости. А здесь стоило опасаться даже стен, в которые я была заключена.
Сейчас я особенно остро чувствовала это заключение. Настолько, что меня будто выворачивало от необъяснимого внутреннего протеста. Моя жизнь на Альгроне была скучной и серой. Простой и незатейливой, как вездесущие камни этой планеты. Большую часть времени мы с Индат проводили в комнате или на балконе, когда ветер, образовывающийся под кислородным куполом, не швырял в лицо мелкую, как пудра, пыль, липнущую к коже. А единственными развлечениями, кроме чтения и постоянных игр в глупые загадывания, были подвиги стянуть в кухне что-то вкусное или спуститься в заброшенные штольни прямо под домом. И не получить от отца, разумеется. Наше пространство было меньше этого имперского дома, но я чувствовала себя свободной. А теперь… теперь было нечем дышать. Я задыхалась. Замирала от каждого шороха.
Индат доедала мой ужин. От постоянного внутреннего беспокойства, с которым я не могла справиться, кусок не лез в горло. Я даже до сих пор не попробовала капанги, которые неизменно подавали высокой горкой с крошечными серебряными вилочками. А Индат распробовала их так, что едва не теряла разум. Вот и сейчас она уже доедала целое блюдо. Виновато посмотрела на меня:
— Попробуйте, госпожа! Это просто необыкновенно!
Я покачала головой, и Индат поникла. Ей было стыдно есть в одиночку. Она прожевала очередной румяный плод, который слегка попискивал на зубах, отстранилась от блюда:
— Я ведь его видела вчера…
Я подняла голову:
— Кого?
— Перкана…
Она согнулась еще ниже, и я готова была поклясться, что Индат краснела. Белые прожилки на ее лице стали менее различимы. Но, тут же, вскинула остренький подбородок, глаза загорелись. Она вскочила, пересекла комнату, привычно опустилась мне в ноги и поглаживала колено, заглядывая в лицо снизу вверх:
— Чудо, правда, госпожа моя? Встретиться здесь, на этой огромной планете. Удача один на миллиард! Разве это не судьба?
Я натянуто улыбнулась:
— А он тебя тоже видел? И узнал?
Индат еще сильнее залилась краской, стала багровой:
— Узнал, госпожа, и очень обрадовался. Мы даже немного говорили… — она мечтательно закатила глаза. — Какой же он красивый, госпожа. А еще добрый. И честный.
Я погладила ее жесткие кудри:
— Наверное, лучше было бы тебе забыть о нем, Индат. Не мечтать.
Она даже вздрогнула, в глазах мелькнул ужас:
— Почему, госпожа? Вы не позволяете?
Я покачала головой:
— Что ты. Я позволю все, что сделает тебя счастливой. Но… он чужой раб, Индат. Раб этого отвратительного Марка Мателлина. Здесь мы бессильны. Это просто невероятная случайность. Скорее всего, вы больше никогда не увидитесь. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Чтобы ты страдала.
Индат уткнулась носом в мои колени, и я поняла, что она прячет улыбку:
— Ему позволено выходить в город, госпожа. Он может разыскать меня. Так и сказал.
Я отстранилась, какое-то время смотрела в ее восторженное лицо:
— Как, Индат? Мы даже сами не знаем, где находимся. Он просто солгал, чтобы не расстраивать тебя.
Она яростно покачала головой, сжала мою руку, вцепилась так, что стало больно:
— Адресный чип, госпожа. Тот, что он дал по ошибке.
Я отдернула руку — одно упоминание уже вселяло тревогу:
— Ты ведь надежно спрятала его? Надежно?
Она кивнула и вновь улыбнулась:
— Его нужно просто вставить в галавизор. И тогда Перкан сможет вычислить наше местоположение с того устройства, к которому он привязан. И все. Мы даже не будем его активировать. А потом я верну чип ему. Так будет еще лучше. Надежнее, чем прятать в саду! А потом, кто знает, может…
Я подскочила, чувствуя, как меня бросило в жар:
— Не смей! Слышишь, Индат?
Она смотрела снизу вверх перепуганными глазами.
— Не смей, Индат! Ты сама видела этого человека из галавизора, слышала, что он говорил. Будем считать, что этого чипа нет. И никогда не было! Ты слышишь?
Она виновато опустила голову:
— Да, госпожа моя…
Я понимала, что она едва сдерживает слезы. Я опустилась рядом, тронула ее руку:
— Индат, хорошая моя… Ведь ты понимаешь, что это не прихоть. Мы здесь совсем одни. И мы должны быть очень осторожны, ты слышишь?
Она молча кивала.
— Пообещай мне. Прошу. Пообещай, что в руки не возьмешь этот чип.
Индат утерла нос:
— Обещаю, госпожа.
Я обняла ее, но чувствовала, что Индат отстраняется. Кажется, она тайно лелеяла эту мысль со вчерашнего дня и считала ее восхитительной. Судя по всему, теперь она представляла восхитительным все, связанное с этим рабом. Индат по уши влюбилась. А я даже не могла понять: хорошо это или плохо. Хорошо, что ее сердечко на это способно, ведь это, наверное, так естественно. Но полюбить того, с кем не можешь быть вместе… Это напоминало трогательные книги о несчастной любви, которые мы читали по ночам. Там всегда был грустный конец. Я не хочу, чтобы Индат страдала.
Я тронула ее кудри:
— Пойдем в купальню. Здесь столько воды — мы в жизни столько не видели. Поплаваем. Я прикажу принести конфет.
Она лишь кивнула:
— Как прикажете, госпожа моя.
Я никогда не видела ее такой обиженной. Нам нечего было делить, не на что обижаться. Теперь я чувствовала себя даже виноватой, потому что пренебрегла ее интересами. Но Индат не глупая, должна все понимать… Хотя, мама говорила, что влюбленная женщина может поглупеть на глазах. Даже самая настоящая умница.
Между нами висело неприятное напряжение. Индат что-то щебетала, стоя по пояс в горячей ароматной воде, но я отчетливо понимала, что она делает это только потому, что так надо. Она рабыня — ей не положено обижаться. Она старательно намыливала мне спину, руки, я утопала в сладком запахе имперского бондисана. Но чувствовала себя в этот момент пронзительно одинокой. Еще хуже, чем вчера, когда нас разлучили. Теперь мне казалось, что я предавала ее чувства ради своих целей. Гнала эти мысли, понимая, что это сентиментальная глупость, но все равно ощущала вину.