Имперская жена (СИ)
Я едва заметно покачала головой:
— Мне не за что, ваша светлость. Это вы меня оскорбили.
Он какое-то время сверлил меня взглядом, наконец, отстранился, убрав руку:
— Что ж… шанс у вас был — помните это.
Рэй поднялся направился к двери. Обернулся у порога:
— Я хочу вас, даже не стану это скрывать. Но не питайте чрезмерных иллюзий, госпожа — это мало что изменит.
Я смотрела, как его чернильная мантия исчезла в дверях, но перед глазами поплыло, зажгло щеки. Слезы все же настигли меня. Все, все, о чем я сосредоточенно думала накануне, рассыпалось в пыль. Теперь я уже не чувствовала такой смелости, такой решимости. Теперь я была почти уверена — он превратит мою жизнь в кошмар.
22
Мама была права — утро многое расставляет по местам. Уже не чувствовалось в груди такой остроты. Сначала чудилось, что все было просто дурным сном, но с каждым мгновением пробуждения реальность накрывала, будто ложилась на плечи тяжестью. Но сейчас я воспринимала ее с обреченным спокойствием. Вновь принялась раскладывать все по полочкам, убеждать себя, что надо приспосабливаться. Я не могла ничего изменить. Если этого не мог даже Рэй Тенал… Если бы мог — сделал не мешкая. Я в этом не сомневалась.
Но раздирала дикая обида. Он думал обо мне гораздо хуже, чем было на самом деле. Относился как к какой-то ловкой преступнице. Но я не преступница! И я ни в чем не виновата!
Индат привычным жестом погладила мою руку:
— Он просто не знает, какая вы. Если бы узнал — относился иначе. Вас же невозможно не любить, госпожа.
Я нахмурилась, потому что Индат едва не выбила слезу — хватит слез, этой ночью их было предостаточно. Я молчала. Медленно шагала по гравийной садовой дорожке, щурилась на закатный солнечный свет, пробивавшийся сквозь кроны исполинских бондисанов. Сорвала пурпурный цветок и покручивала в пальцах, наблюдая, как окрашивается кожа, будто проступает кровь. Бондисан — самый имперский цветок. Безобидное растение для высокородных и опасный яд для остальных. Индат тоже потянулась за цветком, и я тут же ударила ее по руке:
— Никогда не смей их трогать. Поняла? Не прикасайся!
Индат виновато опустила голову:
— Они такие красивые, госпожа…
Я кивнула:
— Как и все здесь… Но никогда не забывай, Индат, что все имперское — только для имперцев. — Я усмехнулась, покручивая цветок: — Пожалуй, вот это — единственное имперское, чего я могу коснуться. Остальное — не для меня. Я здесь чужая.
Я без сожаления отшвырнула цветок и направилась к маленькому фонтану в самом центре крошечного садика, чтобы помыть руки.
— Они обо всем судят по себе, Индат. Похоже, ему даже в голову не приходит, что кто-то может быть честен. Что кто-то мог не посчитаться с высокородством. И он охотно поверил бы, если бы я солгала, если бы созналась во всем.
— Может, стоило сознаться?
Я тряхнула руками, разбрызгивая мелкие капли:
— Я уже думала об этом. Но это не выход. Я не хочу сознаваться в том, в чем не виновна. Что тогда останется от меня?
Индат лишь кивала.
Я обтерла руки о платье, не думая о том, как это выглядит со стороны:
— Если бы только я могла увидеть маму. Услышать голос. Если бы могла поделиться с ней… Она бы дала хороший совет.
Черные глаза Индат заговорщицки заблестели — я прекрасно знала это выражение. Дернула ее за руку:
— Что?
Та лишь кивнула:
— Пойдемте в дом, госпожа.
Я не возражала, позволила себя увести. Индат закрыла дверь, проверила замок. Плюхнулась на пол и принялась шарить тонкой рукой под резной тумбой на витых ножках. Наконец, что-то вылетело с легким шуршанием, и я увидела на каменном полу «таблетку» стационарного галавизора.
Индат тут же подскочила, опасливо покосилась на дверь и подняла прибор. Протянула мне:
— А чип у нас есть.
— Где ты это взяла?
Она улыбнулась:
— Лазала вчера по дому, пока вас не было.
— А если спохватятся?
Индат пожала плечами:
— Не должны — там еще есть. Зато вы сможете увидеть матушку. Главное — чтобы он был исправен.
Я расцеловала ее в обе щеки:
— Какая ты у меня умница.
Внутри все запело — мне было плевать на запрет Императора. Невозможно запретить пообщаться с матерью, это противоестественно. И, кроме того — Император об этом не узнает. Никто не узнает. Это будет нашей тайной.
Я посмотрела на часы:
— Убери пока — на Альгроне смена суток. Они спят. И я не хочу, чтобы видел отец. Свяжемся утром.
Индат с пониманием кивнула, но едва успела затолкать галавизор обратно под тумбу, как на пороге появилась Вария. Управляющая церемонно поклонилась, а я вся сжалась, не понимая, чего ожидать — я не звала ее.
— Госпожа, для вас подарок.
Мы с Индат, не сговариваясь, переглянулись, наблюдая, как рабыни внесли поднос, на котором громоздился высокий непрозрачный колпак из жидкого стекла. Узорный и искристый, будто внутри заключалась морозная стужа. Поставили на столик у окна и вышли. Я вновь посмотрела на управляющую:
— Подарок? — я ждала подвоха. — От кого?
Вария покачала головой:
— Не знаю, госпожа. Велено передать.
Я вновь посмотрела на Индат. Та была напряженной, сосредоточенной. Она кивнула и сделала шаг в сторону подноса:
— Вы позволите, госпожа?
Я поспешно покачала головой:
— Не смей. Встань рядом.
Еще не хватало рисковать моей Индат! Кто знает, что эти люди могли засовать под колпак?
Та тут же послушалась. Я посмотрела на управляющую:
— Откройте, лучше, вы.
Вария без опаски шагнула к столику, двумя руками подняла колпак, и тут же в воздухе разлился терпкий запах шоколада. Индат охнула от восторга. Я тоже едва не охнула, но, к счастью, сдержалась. На плавающей вращающейся подставке возвышался острый конус из круглых необернутых конфет, украшенный невиданными живыми цветами. Вокруг легко клубился искристый пар, превращая всю композицию во что-то поистине волшебное.
Индат открыла рот. Я тоже едва не открыла, но, к счастью, сдержалась. Сглотнула мгновенно выступившую от восхитительного запаха слюну, посмотрела на Варию:
— От кого это?
Та покачала головой:
— Не знаю, госпожа. Ничего не сказали. Но, может, прилагается послание.
Оставалось лишь кивать:
— Благодарю. Вы можете идти.
Управляющая поклонилась и закрыла за собой дверь.
Индат стояла у конфет, как заколдованная, с остекленевшим взглядом. Не помню, чтобы видела ее когда-нибудь настолько пораженной. Я, наконец, тоже подошла:
— Ну, видишь что-нибудь? От кого?
Та молча покачала головой, не отводя взгляд от пирамиды. Я тоже вгляделась, но не было никакого намека на записку — лишь конфеты и цветы. На корабле мне присылал конфеты отвратительный Марк Мателлин. Не хочу гадать.
Я протянула руку. Едва пальцы коснулись искристого тумана, он дрогнул, собрался четким ровным прямоугольником. И я увидела проступившие буквы:
«За ваш прерванный сон».
23
То, что Император назначил аудиенцию мне одному, без отца, говорило о многом. И обещало многое. Ради этой чести стоило битый час торчать в императорской приемной. Надеюсь, сюрпризов не будет… Впрочем, я прекрасно понимал, чего от меня ждали — благодарности. Она, без сомнения, будет. В том объеме, в котором понадобится. Главное — не сделать ошибку. Император капризен. Порой раздражителен настолько, что все расположение можно загубить одним неверным словом. Если бы знать, что она сделала?.. Что сказала? Чем все испортила? Мы еще не связаны, но в глазах Императора я уже был ответственен за ее ошибки. И сколько их будет еще?
Когда открылись гербовые двери, я увидел де Во. Императорская рука, тень, порой, разум и язык. Он мог быть опаснее Императора, и единственный, кто имел на него влияние — его жена. Говорят, когда-то он отказался от мантии Великого Сенатора, впервые в истории, но приобрел несравнимо. Порой де Во значил больше, чем Великий Сенатор Пион, императорский кузен. Мой дед винил де Во в смерти своей дочери, тетки Вереи, которую я никогда не знал, но отец не разделял это мнение. Впрочем, мой отец всегда чуял выгоду. И было выгодно не разделять.