Князь Никто (СИ)

— А ведь этот дом подходит даже лучше, чем все другие-прочие! — воскликнул я и попытался вскочить. Но Вилим твердой рукой усадил меня обратно за стол. — Вроде бы Никита Демидов и Яков Брюс особой дружбы не водили, но поговаривали, что начало состоянию Демидовых помог положить как раз-таки великий чернокнижкник. С каким-то там особым набором секретов рудознатцев и черной металлургии…
— Ты не отвлекайся от своей тарелки, — сварливо проговорил Вилим.
— Да, конечно, — я послушно замолчал и принялся торопливо запихивать в себя почти безвкусную мешанину. Странно, вот он вроде специи какие-то на моих глазах в это варево сыпал, но почему же тогда оно кажется даже не соленым?!
До Конного переулка мы добрались почти к вечеру. Вместе с продуктами заботливый Вилим принес мне кое-каких вещей, так что больше я не смотрелся оборванцем. Темные брюки, белая рубашка и жилетка сделали меня похожим скорее на ученика старшей школы. Одежда все равно была мне велика, но уже не настолько, чтобы требовалось подворачивать рукава и затягивать складки ремнем. Правда теперь моя худоба еще больше бросалась в глаза. Надеюсь, странноватая кормежка Вилима быстро исправит этот недостаток…
Конный переулок был тихим и довольно благопристойным, несмотря даже на соседство с Сенной площадью. Попасть в заброшенную усадьбу Демидовых с этой стороны возможности не было — рядом с парадными доходного дома, отгородившим заброшенную роскошь от глаз любопытных прохожих, дежурили неулыбчивые охранники с явно военной выправкой, а сами двери были сработаны на совесть, и в каждой из них красовался новенький шведский замок.
Зато поплутав по лабиринтам дворов со стороны набережной Мойки, мы оказались возле ряда запертых каретных сараев, взобраться на которые было несложно даже для Вилима. А нависающие ветви буйно разросшихся кленов скрывали нас от взглядов тех, кто может выглянуть в окна соседних домов.
Даже странно, что мы с приятелями ни разу не догадались забраться в это странное место. А ведь мы любили выбирать для своих дружеских попоек разные заброшенные дворцы, особняки и усадьбы.
Кустистые розы, покрытые измельчавшими от отсутствия ухода цветочками, разрослись до угрожающих размеров, колючие плети заползли на дорожки из покрытого трещинами узорчатого мрамора.
И яблони… Усыпанные красными и золотистыми плодами. Они хаотично разбросали свои ветви, и сейчас уже сложно было сказать, как именно выглядел этот небольшой сад в те годы, когда Демидовы закатывали здесь роскошные балы, литературные вечера и устраивали для гостей всяческие представления.
Я потрогал перила знаменитой чугунной лестницы. Сейчас это уже не было такой роскошью, как в те годы, когда Григорий Демидов начал это строительство. Но тогда потратить такое огромное количество металла просто для того, чтобы показать, что у тебя очень много денег, считалось… Да ладно, зачем я сам перед собой морализаторствую? Люди всегда демонстрируют свое превосходство, как умеют. А что до Демидовых… Думаю, когда этот род неожиданно возвысился, занявшись неблагородным делом добычи руды и выплавки металлов, вся аристократия захлопала крыльями, заклеймила Демидовых выскочками. Наверняка кто-то даже пытался сделать так, чтобы роскошные приемы разбогатевших кузнецов игнорировали. Но получилось все равно так себе. Но дворянское достоинство Демидовы так и не получили. Их могущество было основано только и исключительно на деньгах. Насколько я знаю, их род все еще не угас, просто интересы их окончательно сместились из Петербурга на Урал и в Сибирь.
— Надо же, какое богатство они бросили… — задумчиво проговорил Вилим, останавливаясь в самом низу изящно изогнутой чугунной лестницы. — Странно, что до сих пор не разграбили полностью. И лестницу эту не распилили и по частям не вынесли.
— Да, странно, — согласился я, проводя рукой по здоровенному железному шару, покрытому облупившейся белой краской. — Может быть, Демидовы какое-то проклятье после себя оставили?
— Ни разу не слышал, — буркнул алхимик, вытаскивая из сумки громоздкий фонарь в металлическом корпусе. — Это аристократы любят после себя потусторонний мусор разный оставлять. А Демидовы были работяги с Урала. Первый так вообще простой кузнец, в Петербург чуть ли не пешком пришел. Это потом они научились носить шелка, бархат и пудреные парики.
 
— Император мог даровать им и дворянство, и магию, — сказал я, отводя колючие ветки от входа в просторный нижний зал между колоннами. — Но почему-то этого не сделал.
— Не сделал, — эхом повторил Вилим. Луч голубоватого света от его фонаря вспорол густой мрак нижнего зала. На земляном его полу все еще были заметны длинные полосы, пересекающие практически все внутренне пространство. У дальней стены высилась груда белых продолговатых предметов, похожих на кукол с массивными головами, только без рук и без ног.
— Кегельбан, — пояснил Вилим. — Демидовы привезли это развлечение из Европы, но оно так и не прижилось. Только здесь и играли.
Почему-то мы здесь разговаривали тихо, почти шептом. Будто опасались разбудить спящих или потревожить охрану, которой не было.
— Думаю, это место отлично подходит для наших целей, — сказал я, когда мы снова вышли на улицу и остановились у основания лестницы. — Можно установить тигель прямо на земле между колонн. Окон нет, свет туда не проникает даже днем, значит будет очень просто обставить явление призрака. Даже моей примитивной магии хватит.
— Мы должны здесь сначала все осмотреть, — строго сказал Вилим. — Здесь три этажа и два флигеля. Даже сейчас кто угодно может затаиться и слушать наш разговор.
— Что-то мне подсказывает, что здесь никого нет, — сказал я, поднимаясь на несколько ступенек. — Если бы тут поселился один бродяга, то уже через неделю его до самой крыши заполонили эти вонючие отбросы общества. Они же как тараканы…
— И это меня тоже немного беспокоит, — Вилим решительно направился наверх. Подумав, я пришел к выводу, что он прав, а я слишком тороплю события.
Мы потратили несколько часов, обходя бесконечные залы, комнаты, галереи, гостиные, спальни, курительные комнаты, салоны и прочие помещения. Время уже оставило на внутреннем убранстве свои следы — барельефы потрескались и частично обрушились, дубовые панели рассохлись, кое-где их перекосило, то ли от влажности, то ли еще от чего. В паркете зияли щели.
Но почему-то дом не был разграблен. На месте была мебель, в гостиных стояли рояли и клавесины, кое-где в гардеробах на плечиках даже висели какие-то запыленные тряпки. Возможно, когда-то они были даже роскошными… Интересно, почему, когда дома покидают люди, они так быстро начинают приходить в упадок? Уверен, что те же самые панели на стенах пожили бы без изменений еще несколько сотен лет, если бы дом остался обитаемым. И толстенькие ангелочки с барельефов продолжали бы порхать под потолком. И мраморная мозаика на полу бальной залы не раскрошилась бы.
— Не понимаю, — сказал я, когда мы добрались до самой верхней комнаты в мансарде. — Мы обошли весь дом. Никого не встретили, здесь нет даже следов, что кто-то сюда забирался. Кажется, как Демидовы здесь все побросали, так оно и лежит с тех пор нетронутое.
— Возможно, твои слова про связь первого Демидова с Брюсом имеет под собой какие-то основания, — Вилим провел пальцем по запыленному стеклу и выглянул в медленно погружающийся в жемчужные сумерки белой ночи яблоневый сад. — Подобные необъяснимые фокусы очень в его духе.
— Прятать тайное в очевидном? — я хмыкнул. Скорее чтобы скрыть некоторую тревогу, чем недоверчиво.
— Именно так, — серьезно кивнул Вилим. — Причем это никак не касалось магии. Ни примитивной, ни глаголицы, ни родовой. Он мог положить битком набитый кошелек на видном месте посреди толпы, а все просто ходили мимо, не обращая на него никакого внимания. Он не становился невидимым. Он становился… неважным. Очевидной, привычной, несущественной частью мира. Чем-то таким, на что не обращают внимания. Скользят равнодушным взглядом и все. Может быть, с этой усадьбой та же история?