Князь Никто (СИ)

Я распряг лошаденку, имевшую вид понурый и несчастный. Наполнил ее кормушку, долил в поилку свежей воды. И перевел дух. До заката у меня оставалось немного времени, можно было потратить его, чтобы найти, наконец, где Пугало хранил свои сбережения. А заодно может и собственный тайник обнаружить.
Глава 7. Кое-что о деньгах и подходящих аргументах
Я убедился, что мое побитое жизнью одеяло все еще прикрывает единственное окно на улицу, сотворил несколько светящихся шариков и запустил их под потолок. Чтобы понять, где тут могут быть тайники, требовалось много света и подумать.
Итак, просторный зал, явно задумывавшийся как каретный сарай или что-то подобное. Грубая перегородка отделяет «хозяйственную» часть — с загоном для лошади, моей «спальней», уборной, местом хранения повозки и инструментов. В дальней части — черная дверь, ведущая такой узкий переулок, что не всякий взрослый там сможет протиснуться.
«Парадная» часть труповозной конторы Пугала состояла из нар, практически сразу за входными-въездными воротами, и бюро с когда-то весьма презентабельным стулом. Дощатые нары были такого размера, что там вольготно и с комфортом можно было разместить около тридцати трупов. А если немного потеснить, то и до полусотни. Видимо, с расчетом на эпидемии или уличные войны жуликов и бандитов. Еще вдоль стен стояло три больших обшарпанных сундука. На двух из них замка не было, а вот третий был закрыт на новенький блестящий висячий замок с знаменитым клеймом, похожим на птичью лапу. Шведский замок. Говорят, при виде такого воры грустнеют и идут своей дорогой, потому что подобрать отмычку к такому невозможно. В чем там фокус, я никогда не знал и не разбирался, я и более простой замок не открою без ключа. Использование отмычек в наш университетский курс не входило. Поэтому с него я и решил начать.
Просунул в щель сундука узкий конец той самой металлической палки, которая уже помогла мне вскрыть бюро, и хваленый замок вместе с петлями оказался на полу. Совершенно нетронутый и все еще запертый, разумеется.
Я распахнул крышку и осмотрел содержимое. Интересно, что из этого хлама оказалось достойным дорогущего шведского замка? Вышитая по краю скатерть, явно старая, в пятнах. Музыкальная шкатулка. Тоже старая. У балеринки на крышке отломана нога. Я покрутил колесико. Зазвучала нежная мелодия привязчивой песенки про милого Августина. Шахматы. Доска явно фабричного производства, и вот фигурки самодельные. Выполнены нарочито грубо, но с таким мастерством, что у даже выражения лиц у пешек легко себе представить.
Чем дальше я вынимал предметы из сундука, тем больше понимал, что это такой «ларь памяти». Некоторые вещи были женские, и парочка детских. Похоже, когда-то у сварливого Пугала все-таки была семья.
Взяв в руки резную детскую погремушку, я почувствовал некоторую неловкость. Будто как тать вторгаюсь в чью-то частную жизнь, которая никак меня не касается. Трогаю то, чего не должны касаться чужие руки. Прости, Пугало. Я правда не со зла.
Подавив порыв немедленно сложить весь этот трогательный, но бесполезный мусор обратно в сундук, я все-таки довел дело до конца. Подобные сундуки сплошь и рядом имели двойное дно. Где как раз и может прятаться самое интересное.
Не прогадал. Простукал дно рукоятью найденного в этом же сундуке сломанного ножа, обнаружил, что звук слишком звонкий. Поддел одну из дощечек.
Ага, а вот это уже похоже на какую-то добычу. Прочный кожаный мешочек, намертво перемотанный шнурком. Развязать сходу не получилось, так что я, не задумываясь, перерезал его обломанным лезвием.
Золотые часы на толстой золотой цепи. На крышке была выгравирована дарственная надпись, но кто-то варварски зацарапал имя получателя. Два перстня, с изумрудом и рубином. Три тяжелые золотые монеты с знаком Всеблагого Отца. Я усмехнулся. В такие вот кругляши храмовники переплавляли разное пожертвованные им золотые предметы, а потом хранили их в подвалах и криптах.
Сунул находки себе в карман и сложил остальные вещи обратно в сундук. Закрыл крышку. Надо будет поискать ключ от этого замка. Неплохая вещь, может пригодиться.
 
Я вышел на середину комнаты и еще раз осмотрелся. Итак, где бы я прятал свои сбережения, если бы был Пугалом?
Через пару часов обшаривания и простукивания углов, мне удалось обнаружить три тайника. Самый простой — на задней стенке бюро был приклеен конверт с ассигнациями на общую сумму шесть сотен рублей. Всего после беглого обыска я стал богаче на семьсот двадцать два рубля. Не бог весть что, конечно, но для начала неплохо. Во всяком случае, можно сменить эти убогие тряпки, место которым на ближайшей помойке, на пристойный костюм.
Я погасил светляков и выглянул в окно. Почти темно. Время к полуночи. Пора было идти в «Три сороки».
Ночной Петербург разительно отличается от дневного. Даже летом, когда темнота практически не сгущается, разве что ненадолго, примерно в районе полуночи. Но нежная акварель белых ночей лишь чуть-чуть смягчает темную изнанку имперской столицы. В десять вечера пушка на Петропавловской крепости бабахает, и город как будто напяливает уродливую маску, чтобы неузнанным творить всякие непотребства. Или скидывает, как знать…
Причем неважно, где именно ты встретил ночные часы — на чопорной Дворцовой набережной, шумном Невском или покрытых копотью и гнилью трущобах вокруг Сенной площади. Разительная перемена все равно набросится на тебя, как рыночный зазывала на свежего посетителя.
Вяземская Лавра днем выглядит местом унылым и убогим. Оно полно тоскливых глаз, неприкаянных детей, безысходности и печали. Прохожие прячут друг от друга взгляды, и только заунывное нытье попрошаек нарушает дневной покой этого места. Интересно, у кого они здесь выпрашивают подаяние? У таких же бедолаг, как и они сами? Я слышал, что среди петербургских нищих существует табель о рангах, и чем выше твой статус, тем «жирнее» место для попрошайничества можно выбрать. Значит ли это, что те, кто просят подаяние внутри стен Вяземской Лавры нагрешили настолько сильно, что ничего более прибыльного для них не нашлось? Или у этих убогих какие-то совсем другие задачи?
Я вышел на улицу и тщательно запер дверь. Тот, кто строил этот дом, отлично продумал момент, что отсюда может как выезжать карета, так и выходить человек. И чтобы человеку выйти, необязательно было открывать ворота. Для этого была предусмотрена небольшая дверь-калитка, вырезанная прямо в одной из створок. Правда, соседний дом построен так близко, что выехать из ворот могла только совсем крошечная повозка, вроде нашей…
Было темно. С разных сторон Вяземской Лавры раздавались развеселые нетрезвые выкрики. Где-то горланили песню на неизвестный мне мотив, но явно фальшиво. Визгливо и манерно смеялись шлюхи. Я тенью скользнул вдоль кирпичной стены, не особо опасаясь за свою жизнь или кошелек. Все мои сбережения были относительно надежно рассованы по разным углам конторы, а жизнь… Ну, ее не так просто отнять. Да и незачем. Нынешний мой внешний вид неотличим от тех ночных тараканов, которые выползают с закатом в поисках зазевавшихся подвыпивших прохожих, за чей счет можно было бы поживиться. Да и не ищет местная шпана добычи в этих убогих стенах. Уходит на промысел в более перспективные районы, сюда возвращаясь только затем, чтобы отпраздновать успех или обмыть неудачу.
Черный вход в «Три сороки» был открыт. За дверью на трехногом табурете сидел здоровенный детина с каким-то очень детским лицом, и гонял грязноватым пальцем фишки «пятнашки». Услышав скрипнувшую дверь, он потянулся к прислоненной рядом с табуретом к стене дубинке, но, увидев меня, хватать ее не стал, только буркнул что-то, видимо означающее приветствие.
Я прошел по коридору и осторожно постучал в дверь Соньки-Арфистки. И пока там несколько секунд царило гробовое молчание, я успел подумать, что до сих пор не знаю, почему ее называют Арфистка. Никакой арфы в ее комнате не было. Разве что она прятала инструмент за шторой из бусин…