Князь Барбашин (СИ)

Входа в гавань отряд достиг к полудню. Корабли, оставив минимум парусов, начали осторожно маневрировать, приближаясь к внешнему рейду.
Вход в незнакомый порт всегда вызывает волнение. Тем более, что вход в датскую столицу стерегут многочисленные песчаные мели. Однако на "Новике", на котором был поднят личный прапор князя, имелся опытный кормщик, который уже ходил сюда на торговых лодьях. Вон он, застыл возле рулевого.
По мере приближения к городу здания на берегу словно бы обрастали деталями. Но не они притягивали взор бывшего гардемарина. Причалы, мосты, многолюдные узкие улицы тесно застроенных жилых кварталов и корабли, корабли, корабли. Они были повсюду. Стояли бок о бок у причалов, крутились вокруг якорей на рейде, шли к городу или наоборот, выходили из него на морской простор. Их было так много, что, казалось, и самого моря не разглядеть среди деревянных корпусов.
Но ведь по-другому и быть не могло. Король Кристиан II, стремясь сделать столицу ещё богаче, распорядился сделать Копенгаген единственным импортным портом Дании, а также перенести туда управление по взиманию зундской пошлины, чем вызвал возмущение феодалов. Пока ещё тихое, но это до поры до времени. А стоит королю оступиться, и гнев этот прорвётся сквозь вымученные улыбки.
С трудом отыскав пустующее место, "Новик" пришвартовался в гавани Копенгагена и стал дожидаться таможенников, которые не заставили себя долго ждать. Что ж, таможенное племя, наверное, одинаково во всех портах. С каким азартом они бросились выворачивать трюма "Новика" и штудировать судовые бумаги и как быстро сдулись, едва компанейский приказчик посеребрил их старания. Посуетившись для порядка ещё немного, таможенники покинули борт шхуны, а спустя некоторое время по спущенным сходням поднялся одетый словно иноземец Сильвестр Малой, увидеть которого тут Тимофей вовсе не ожидал. Но раз главный приказчик оказался здесь, значит и сам визит был запланирован давно. Интересно, что же князь задумал в этот раз?
* * *
Если честно, то Андрей вовсе не ожидал, что Малой прибудет в первый же день их прихода. При отсутствии нормальной связи трудно спланировать действия на долгую дистанцию. Но, оказалось, что это они пришли позже, чем главный приказчик Руссо-Балта прибыл в датскую столицу.
Понимая, что письма письмами, а год пространствовавшему по Европе Малому есть что рассказать, князь велел помощнику заняться кораблём и принести вина и еды в кают-компанию, после чего вместе с Гридей и гостем оккупировал последнюю, велел никого внутрь не пускать.
Разлив по кубкам рубиновое вино, он плюхнулся на стул и посмотрел на Малого:
– Ну, рассказывай…
Что сказать, год у бывшего студента выдался весьма насыщенным.
Прибыв по осени в Любек, он, чтобы не терять времени даром, отправился в путешествие. Спустившись по каналу Штекниц в Эльбу, он достиг Ганзейского города Гамбург, из которого с последними судами отправился в Брюгге. Однако город, весьма удачно расположенный на пересечении многих европейских торговых путей, ему не понравился, тем более что князь оказался прав, и гавань Брюгге сильно обмелела. Зато он смог воочию увидеть, что же это такое слышанная только по словам князя биржа.
Ознакомившись с тем, как состояли дела в хиреющем Брюгге, Малой, следуя рекомендациям князя, отправился в Антверпен. Впрочем, эти рекомендации были нужны скорее для подтверждения знаний и компетенций его нанимателя, чем для выбора конечной точки, ведь то, что Антверпен лидирующий город в морской торговле было на слуху ещё до того, как он приехал в Гамбург. И это больше всего удивляло Сильвестра. Как князь, до встречи с ним не покидавший Русь, знал об этих делах больше, чем он, проведший в Европе несколько лет, да и потом немало занимавшийся торговыми делами во время службы у великокняжеского наместника? И ведь при этом ещё не считал себя знающим, честно сказав, что он 'знает, как это в общем, а ты должен понять, как это в частностях'.
 
Теперь, посмотрев на работу биржи ганзейского Брюгге, он понял, откуда ноги растут у всех этих компанейских векселей, а заодно и то, что имел ввиду князь, говоря про частности. И ведь верно! Многое из того что они нагородили можно было сделать куда проще. Что ж, тем интересней ему стало.
Антверпенская биржа представляла собой площадь, окружённую рядами купеческих лавок. Местные купцы широко использовали сделки купли-продажи по образцу, когда вместо всей партии однородного товара, покупателю предъявлялась лишь его часть. Купленный же товар в полном объёме он получал на биржевом складе или прямо в порту. Сама же биржа выступала гарантом соответствия образца представленного товара и всей партии. Но больше всего Сильвестра подивила практика приобретения товара и оплата части груза вперёд, ещё до того, как сами корабли прибудут в гавань. Ведь при этом сильно возрастали риски, поскольку в морях случаются шторма и пираты. Но главное, это то, что товары здесь можно было продать или купить не по бартеру, а за деньги. Правда и здесь наличных денег хватало не всегда. Зато вникая в особенности местной торговли (заявив себя как представителя из далёкой, но весьма интересующих местных заправил Руси) он познакомился ещё с одной биржей. Фондовой. Она, конечно, ещё только формировалась, но уже сейчас бойко ходили первые облигации на предъявителя, поручительством которым служили подписи известных лиц и компаний, а погашение предусматривалось за счёт определённых будущих доходов. А ведь кроме них купцы наряду с использованием уже знакомых ему векселей применяли и, как он узнал, итальянский опыт долговых обязательств со сроком уплаты в определённый срок.
Поняв, как много ему необходимо узнать и усвоить, Малой буквально схватился за голову. Но отступать было не в его правилах. Тем более что время у него было.
Через пару месяцев, более-менее освоившись, Сильвестр стал подмечать наиболее ходовые товары. Оказалось, что испанцы и португальцы для постройки своих кораблей в огромных количествах скупали тут смолу и лес, привезённые из Прибалтийских стран, а так же произведённые в других частях Европы холсты, сукно и скобяной товар. А сами прямиком из Индии, Америки, центральной и южной Африки везли пряности и другие экзотические товары, за которые тот же влиятельный купеческий дом Фуггеров платил в Антверпене огромные суммы полновесного серебра.
Познакомился Сильвестр и с ухищрениями, что предпринимали купцы, дабы обойти кой какие христианские нормы, вроде запрета на ростовщичество. Тут либо использовали иудеев, на которых не действовал официальный церковный запрет, либо применяли кучу сложных кредитных схем, вроде страхования морских грузов, где процент представлял собой премию за операционный риск.
Ну и, разумеется, не забывал прицениваться к товарам и считать возможную прибыль, заодно подыскивая тех, кто готов покупать русские товары напрямую, а не через ганзейские руки.
Месяцы, проведённые в этом современном Вавилоне, дали Сильвестру куда лучше понять, что хочет получить князь от своей компании. И стало наглядно понятно, почему балтийскую торговлю он называл не иначе, как песочницей для детей. Посвятивший жизнь дьяческой службе, Сильвестр в душе всё же оставался сыном купца, и теперь его купеческая натура просто взыграла желанием окунуться в местные реалии не как гостю, а как полноправному участнику. Ведь не особо сильно наглея (за сильно князь мог и головы лишить), здесь можно было озолотить и князя и озолотиться самому.
И когда пришло время покидать гостеприимный (особенно для того, у кого есть товар или деньги) город, Малому даже стало как-то грустно. Зато теперь он куда лучше представлял, что и как надо делать.
А потом дорога вновь привела его в Любек, где по весне состоялся очередной съезд Ганзы. Здесь Сильвестр выступал уже от имени наместника новгородского и, потрясая каперскими грамотами и списком с жалобных грамот ограбленных русских купцов, легко отбился от очередной попытки гданьчан выставить русских нарушителями договора. Теперь уже Амврозий Шторм был вынужден защищаться, говоря, что эти каперы состоят на службе у польского короля, и Гданьск за их действия ответственности нести не может. Но Сильвестр недаром постигал науку спора в студенческих диспутах. Играть словами он умел не хуже гданьского секретаря. Два оратора схлестнулись в словесной баталии и, пусть и по очкам, но победа досталась Малому. Представители ганзейских городов осудили действия обоих сторон и потребовали от них в скорейшем порядке прийти к взаимному соглашению, потому как каперская война грозила разрушить всю балтийскую торговлю.