Князь Барбашин (СИ)

Потом пришедший с русскими писец принялся измерять и описывать все имеющиеся поля и постройки, а новый наместник отправился на побережье, поохотиться на летающую живность.
Охота удалась на славу. Птиц в местных зарослях было видимо-невидимо. Щелчки арбалетов раздавались практически беспрерывно и на ужин дичи набили очень быстро. А потом, стоя на жадно чавкающей под ногами земле, ярко зелёной от разнотравья, Андрей полной грудью вдыхал йодистый воздух, и, щурясь от солнца, разглядывал мелководный залив, по которому лавировали рыбацкие лодки, уходящие на ночной лов. Ибо рыба – главный источник белка для местных жителей, особенно сейчас, когда климат начал меняться. Это там, на Руси, дыхание Малого ледникового периода почувствуют много позже, а здесь старики уже могли точно сказать, что погода стала холоднее. Тот же местный староста попечаловался, что с таким трудом приученная к местной земле рожь вновь стала плохо родиться, отчего поля в последнее время стали, как в старину, чаще засевать ячменём.
А ведь как хорошо всё начиналось. Железная лопата позволила легче отрывать канавы для дренирования почвы, что позволило начать обработку земли, которую ранее не трогали из-за чрезмерной влажности. Другим новшеством стало двухцелевое использование земли, то есть не как раньше, с перерывом под пар засевалась все время одна и та же земля, и при этом пашня огораживалась так, чтобы скот не мог на неё выйти, а предполагало выгон скота и пахоту. Таким образом, земля удобрялась и давала большие урожаи. Хотя большинство всё же предпочитало сажать по старинке, через огневую подсеку. Но всё же рожь потихоньку заменяла ячмень в качестве главной зерновой культуры. Но счастье длилось недолго, и ныне через два года на третий рожь не успевала вызреть, хотя ячмень пока ещё рос неплохо. Андрей тут же предложил старосте отказаться полностью ото ржи и перейти на ячмень или коноплю. И та и та культура всегда найдёт своего покупателя, а взамен крестьяне купят себе хлебного зерна. И предлагал он не просто так.
Нет, кто бы что не говорил, а отвоёванные земли ему начинали нравиться. Взять хотя бы местную деревеньку. Тут тебе и рыба в море, и молоко с мясом от коров, которых оказалось довольно-таки много, если считать на душу населения. Но всё же не сельское хозяйство было главным местным богатством. Главным был лес! И именно за ним, а не только за рыбой и смолой, приплывали сюда те же ганзейцы. Ведь лес Ганза получала в основном за счет сплава по Рейну из лесов Германии, которые с развитием металлургии скукоживались как шагреневая кожа, ну и значительная доля поступала из Скандинавии. А когда запасы данцигской сосны истощились, пришла очередь Прибалтики, где каждый ствол брался на учет. Потому как на ту же рабочую лошадку Ганзы – пузатый хольк – уходило около 1000 деревьев, каждое из которых нужно было ещё распилить на доски. И от 6 до 8 сосен требовалось только для того, чтобы изготовить его 4 рея. А ведь были ещё и мачты.
Ну и потребность в лесе для флота не ограничивается лишь строительной древесиной. Нужны были источники для производства дёгтя и смолы, а так же угля – ведь без камбуза моряк никуда не годен, а ещё уголь нужен для литейных мастерских, для производства пороха и мало ли еще куда…
И флот это ведь не единственное, куда был нужен лес!
Лес шёл на строительство, для укрепления каналов и рвов, отводящих воду, для возведения дамб, ветряных мельниц, свай, на которых строили дома бедняков и знати. Только один Королевский дворец в Амстердаме потребовал 14 тысячах хвойных свай. И только для сооружения его фундамента потребовалось вырубить от 30 до 40 гектаров леса!
Так что при умелом ведении дел, тут было, где и на чём развернуться.
Но сейчас в первую очередь предстояло оказать союзническую помощь, ведь официально он ещё не знал о том, что Кристиан уже победил Стурре. И прежде, чем сюда придёт эта весть, стоило успеть основательно пограбить шведский берег, разом решив целый комплекс задач. Так что Андрей решил не ждать подхода князей с остальной ратью, а прихватив всех, кроме гарнизона, отправился в рейд. В Овле оставался лишь Онаний на своей "Верной супружнице". По приходу Шуморовского и Жеряпы он должен был помочь им посадить ратников на зафрахтованные суда и потом соединиться с Андреем у шведского берега, для чего были назначены несколько точек…
 
Сначала Андрей основательно прошёлся по всему северному побережью. Хаупикудас, Ий, Олхава и Симо были посещены новым наместником, но не подверглись опустошению, а были просто приведены к присяге. Старостам селений строго указали, что любое неповиновение лично им выльется в то, что их повесят на ближайшем дереве, а семью продадут в холопы. А вот содействие новой власти, особенно в таком деле, как упреждение выступлений разных несознательных элементов, будет вознаграждено. Так же был обговорен и срок сбора налогов, и ответственность за их сохранность до прибытия мытарей. Ну и, разумеется, там, где всё же встречались католические приходы, чужие священники тут же изымались, а их имущество отходило в пользу нового наместничества. Жаль только, что такими приходами могли похвастаться весьма малое количество финских селений.
Последним местом, где Андрей повёл себя как хозяин, а не как завоеватель, было поселение Торнио в устье реки Турнеэльвен. Это было вызвано тем, что когда он изучал такой малоизвестный вопрос, как границы средневековой Руси (навеянный, кстати, очередным форумным срачем), то с удивлением уяснил, что формально границы вплоть до 17 века считались по Ореховецкому договору 1323 года и соглашению с норвежцами от 1326 года. А по ним, граница Руси юридически считалась по этой самой реке Турнеэльвен.
Место ему понравилось: довольно широкое устье и порядочная глубина реки позволяла заходить сюда не только прибрежным посудинам, но и хорошим морским судам. Недаром в истории Торнио долгое время был крупнейшим торговым городом Севера, и даже некоторое время считался богатейшим городом шведского королевства. Хотя, несмотря на оживленную торговлю с Лапландией и другими регионами, население города оставалось стабильным на протяжении столетий и составляло всего 500 человек. Кстати, поселение, что уже возникло в столь удобном месте, ещё даже не став городом уже вовсю торговало с Лапландией, правда, объёмы этой торговли были пока что не сильно впечатляющими. Теперь главное было не повторить ошибок русского царя и границу, по крайней мере, в районе устья, проводить не по руслу, а на несколько вёрст западнее. Чтобы шведы никаких своих конкурентов, как в его истории, поставить не могли. К тому же он помнил, что процесс поднятия земли заставлял Торнио пару раз переносить порт дальше к морю. Ну и зачем нам ситуация, когда у шведского берега будет глубже, чем у нашего? А так строй порт, где не хочу, и не заморачивайся.
А вот судя по угрюмому виду местных потомков викингов, Андрей подумал, что вариант с силовым решением окончательного присоединения отвергать не стоит, но для начала решил окончить дело миром. Тем более что большинство населения всё же составляли финны и саамы.
Объявив, кому отныне принадлежит земля, он сначала организовал приведение всех к присяге, и лишь потом занялся скучным делом налогов и сборов. А так же наметил место под будущую крепость, хотя, возможно, потом крепостной розмысл и посчитает по-другому. Ну, так на то он и мастер. А вот то, что крепость тут будет нужна, он не сомневался ни секунды. Торнио предстояло на триста лет раньше, чем в его истории стать форпостом Руси в этих местах.
А дальше уже начинался настоящий поход. И хотя до истинного расцвета северным землям Швеции было ещё как минимум век, мест, где и чем поживится, вдумчивому грабителю было немало. Лулео, Умео, Питео (точнее пока что деревушка Ойебю) и Шеллефтео уже существовали и вмещали от полусотни до сотни жителей. А вокруг них кучковались небольшие деревушки-фермы с распаханными полями. Правда, пахотные земли были существенно ограничены рельефом, а потому не стоит удивляться, что размеры полей не превышали ½ – 2 акров, на которых в основном высеивались рожь и ячмень. Но даже на этих клочках взгляд любого гостя довольно часто цеплялся бы не за соху, а за плуг, которым местные пахари и поднимали тяжёлую землю. А подавляющее большинство крестьян представляли из себя не зависимых от воли барина людишек, а свободных бондов.