Добро Пожаловать На Темную Сторону (ЛП)

— Не, училка, я не трахался с домохозяйкой.
Она расслабилась.
— Хорошо, потому что, если серьезно, я знаю этих мамаш из подъезда и слышала, как они говорили об «укрощении быка» и о том, чтобы побаловаться с тобой. Такие женщины ничего не смыслят в обращении с таким мужчиной, как ты, Зевс Гарро, и тебе лучше не связываться с ними.
Я посмотрел на Кинга.
— Эта женщина только что прочитала мне лекцию, хотя я не делал того, о чем она, мать ее, подумала?
— Это был упреждающий удар, — объяснила она, как чопорная и правильная маленькая учительница, которой она была. — И я больше не учительница, так что не называй меня «училкой».
— Так и есть, — подтвердил Кинг, не обращая на нее внимания. — Она это делает.
— Не знаю, как ты это терпишь, — сказала я ему, намеренно игнорируя раздражение, от которого Кресс покрылась щетиной. Мне нравилось выводить ее из себя, она была милой, как маленькая собачка, когда злилась. — Знал, что вырастил сильного человека, не знал, что вырастил святого.
Кинг засмеялся, запрокинув голову назад, как это делали мы с сестрой, когда смеялись. Он был блондином, как его мама, худее меня, но полнел, когда ему было почти двадцать, и, кроме цвета глаз, он ничем не походил на меня. Но, блять, он был настолько похож на моего сына, что иногда это било меня по лицу. Как я, но, слава богу, лучше.
— Да заткнитесь вы оба, — огрызнулась Кресс, но в её голосе не было настоящего пыла. — Зевс, ты пытаешься отвлечь меня от текущей темы, и я не буду отвлекаться. Что-то в тебе изменилось.
Черт, если бы это было неправдой. Я сидел там, в своей одежде, с моим обычным хмурым выражением лица, чтобы запугать отцов и братьев на трибунах и возбудить подавленных матерей и любопытных маленьких девочек, и я делал это, наклонившись вперед, положив предплечья на колени, чтобы ряды людей позади меня могли ясно видеть вырез, который я носил, символ Падших на спине. Я не улыбался, не танцевал долбаную джигу и не пел какую-нибудь попсовую песенку о том, что это прекрасный, мать его, день.
И все же даже я каким-то образом знал, что выгляжу иначе. Что-то было не так в воздухе вокруг меня, как будто почти невидимая пелена страданий была снята, и люди могли видеть меня яснее. Черт, даже я мог видеть себя яснее.
Я был чертовски счастлив, и после многих лет жизни на пайке счастливых моментов, украденных от наблюдения за тем, как мои дети растут хорошими и сильными, воспоминаний, которые подарили мне мои братья, скачущие за мной в строю по горячим дорогам провинции, и коротких вспышек удовольствия от траха со случайными кисками, такое счастье потрясло меня.
Да, я был другим, и Кресс была слишком умна, чтобы не видеть этого.
Не было причин лгать ей. Она познакомится с Лу скорее раньше, чем позже, потому что я планировал привести свою девушку на воскресный обед, чтобы «познакомиться с семьей».
Но я был эгоистом и хотел еще одну ночь с моей женщиной-подростком, как свой грязный секрет.
— Мут, брат.
Кинг с громким возгласом встал, чтобы поприветствовать своего лучшего друга, обняв его сзади. Мут не любил, когда к нему прикасались, но он привык к Кингу, любил его больше всех на свете, и он обнял его в ответ, словно они расставались не на недели, а на годы.
Когда они расстались, оба улыбались.
— Ты был здесь все это время? Почему ты не сидишь с нами? — спросил Кинг, махнув рукой человеку, сидящему рядом с ним, чтобы освободить место для Мута.
Мужчина моргнул на моего сына, посмотрел на меня и на весь мой рост, затем с силой толкнул человека с другой стороны, чтобы освободить место. Я ухмыльнулся и посмотрел, как он сглотнул.
Смеясь себе под нос, я уловил, как Мут сказал:
— Была работа.
Блять.
Я напрягся, прежде чем успел сказать себе, что надо сохранять спокойствие. Кресс была чертовым ястребом, когда дело касалось выведывания секретов, и у меня было такое чувство, что мой вот-вот разлетится к чертовой матери.
Кинг нахмурился.
— Работа? На гребаном школьном баскетбольном матче? — он рассмеялся, посмотрев на меня, чтобы убедиться, что Мут ведет себя нелепо.
 
Мут никогда не был смешным и, к несчастью, он никогда не лгал.
— Надо присматривать за Фокси, — сказал он, глядя на свою подопечную, когда она делала гребаное сальто на противоположной стороне зала.
— Фокси? — одновременно сказали Кинг и Кресс.
Это было бы смешно, если бы я была в настроении найти ситуацию смешной.
Я закрыла глаза и прижала ладони к ним, потому что знала, что сейчас произойдет.
— Луиза Лафайетт, — объяснил Мут, указывая на нее. — Та, у которой золотые волосы, золотая кожа и голубые глаза, как у Барби.
Боже, ребенок никогда не говорил, а теперь он был чертовым Шекспиром.
Я открыл глаза и заглянул между пальцами, чтобы увидеть Кресс, которая смотрела на меня, как на долбаного педофил, и рот Кинга, широко раскрытый настолько, что он мог бы проглотить четверть паундера, не жуя.
Я вздохнул, уронил руки и бросил взгляд на Муте.
— Ты делаешь это специально или это одна из тех вещей, которые ты не можешь не делать?
Мут моргнул.
Значит, ни хрена не помогло.
— Зевс, пожалуйста, не говори мне, что ты спишь с Луизой Лафайет, — вздохнула Крессида. — Она же ребенок!
— Кресс, детка, — пробормотал Кинг, садясь рядом с ней в бесполезной попытке контролировать свою женщину. — Думай, прежде чем говорить.
— Она ребенок, как Кинг был ребенком, когда вы двое начали трахаться? — спросил я, поправляя одно из колец с черепом на пальце, которое стало кривым от траханья Лу двадцать минут назад.
Я поднес пальцы к носу и уловил ее соленый карамельный запах. Попытался сосредоточиться на этом вместо того, чтобы раздражаться на Кресс.
— Это было… — Кресс открыла и закрыла рот. — Это было по-другому, и ты это знаешь!
— Ты ни хрена не знаешь, что это было по-другому, — сказал я ей. — Осторожнее, Кресс.
— Королева, — твердо сказал Кинг. — Пусть папа объяснит.
Она на секунду скривила губы, пытаясь сдержать свое нахальство.
Неудивительно, что ей это не удалось.
— Нет, серьезно, какого черта, Зевс? Луиза — семнадцатилетняя дочь мэра! Человека, не мне тебе напоминать, который только в прошлом году провел чертово городское собрание в попытке прогнать Падших, а точнее тебя, из этого города.
— Память работает отлично, — сказал я ей между зубами.
Не хотел пугать ее, не хотел устраивать еще большую сцену, чем мы уже устроили. Лу нужно было закончить среднюю школу, прежде чем мы выйдем в свет в ее обществе. Нам не нужно было, чтобы женщина моего сына узнала о нас посреди гребаного школьного баскетбольного матча.
— Я очень стараюсь не говорить того, что не могу взять назад, но Зевс, помоги мне понять, как это не неправильно? — умоляла она меня, ее глаза были дикими с застывшими обвинениями.
Она была воспитана родителями, которые настолько увязли в грязи, что навсегда укоренились в ней и в своих удушливых, осуждающих взглядах. Я знал это, я был свидетелем этого, защищал ее от этого, а потом наблюдал, как она сама становится все менее и менее такой, поэтому приказал себе успокоиться, даже когда гнев прокатился по мне, как гром, ища место для приземления.
Я наклонился к ней, ближе, чем нужно, но мне нужно было, чтобы угроза была реальной для нее, и я не хотел использовать свои руки.
— Слушай сюда, училка. Я встретил тебя, ты была подавленной грустной маленькой женщиной, живущей жизнью, которую ненавидела, и единственное, чего ты хотела, единственное, что могло вывести тебя из этого состояния, был мой мальчик. Как ты думаешь, почему я разрешил тебе трахать своего студента, стоять рядом с моим сыном? Потому что я бунтарь, и мне было похуй. Как насчет «нет»? Как насчет того, что я знал, каково это — хотеть кого-то младше, хотеть кого-то настолько запретного, что даже мысль о том, что он у тебя есть, делает тебя мрачным и порочным? Я знаю любовь, когда вижу ее, и ты думаешь, я получил это от того, что был со своей гребаной бывшей женой? Ни хрена подобного. Я знаю это дерьмо, потому что я помог вырастить маленькую девочку с душой гребаного ангела, и когда она превратилась в женщину и все еще как-то сохранила эту гребаную душу после всего, через что она прошла, и у меня появился шанс подержать такую женщину в своих объятиях, ты думаешь, я был настолько безумен, чтобы не воспользоваться им?