Морпех. Дилогия (СИ)

  
Глава 16. ЦЕЗАРЬ КУНИКОВ
 
Станичка, 5 февраля 1943 года
Засевших в полуразрушенном сарае десантников оказалось четверо, считая вместе с тяжелораненым в живот осколком немецкой мины. Привычные флотские бушлаты и стеганые ватные куртки, на поясах — подсумки с автоматными магазинами, фляги, финки или штыки в ножнах. Гранат у бойцов оставалось все две штуки — потратили за более чем сутки непрерывных боев. Зато имелся пулемет Дегтярева, правда, всего с тремя запасными дисками, один из которых был наполовину пуст.
Но самое главное, они знали, где сейчас находится майор Куников. Или, по крайней мере, находился перед тем, как неожиданно подошедшая со стороны Южной Озерейки помощь изменила планы как немцев, так и наших.
Пока старшина помогал перевязать раненого — свои бинты у морских пехотинцев тоже закончились, так что пригодились трофейные, — Алексеев переговорил со старшим группы. Которым оказался главстаршина со смешной фамилией Олухов. Впрочем, имя у дюжего, косая сажень в плечах, бойца оказалось самым обычным — Федор. Вытащив из кармана ватника мятую-перемятую карту поселка, судя по всему, вручную перерисованную с оригинала, Олухов уверенно ткнул пальцем, грязно-бурым от намертво въевшегося в кожу оружейного масла и пороховой копоти:
— Вот, глядите, тарщ старший лейтенант, это двухэтажное каменное здание, тут таких всего несколько. Знатный ориентир, не ошибешься. Только там немцы. Мы их вчера и сегодня вечером несколько раз выбить пытались — ни в какую. Глядишь, утром удастся, если ваши подмогнут. А товарища майора я часа полтора назад вот тут видел, в балочке, вместе со всем штабом, — палец Федора сместился на несколько сантиметров. — Полагаю, он и сейчас там. Это недалеко, мы проведем. Вот только с раненым как быть? Живым не донесем, рана плохая, осколок брюхо рассек, аж кишки наружу вывернулись. Как сознание с полчаса назад потерял, так больше в себя и не приходит.
Степан незаметно оглянулся. Левчук поднял голову, коротко помотав из стороны в сторону. Понятно.
— В госпиталь ему нужно, только где он, тот госпиталь? Скоро корабли придут, высадят помощь, боеприпасы выгрузят, раненых заберут. Только не донесем мы его, Федя, по дороге помрет.
— Да понимаю я все, — понурился десантник. — Но не бросать же братишку?
Алексеев помедлил, принимая решение. Что ж, вот и снова ему приходится решать чью-то судьбу. Но иначе никак — с раненым они уж точно до Куникова не доберутся:
— Значит так, слушай приказ. У меня есть трофейные таблетки, надо дать раненому. Это мощный наркотик…
Заметив во взгляде главстаршины непонимание, пояснил:
— Ну, короче, это лекарство такое, специальное, от боли и раневого шока. Глядишь, даже в сознание придет. Если считаешь нужным, оставь с ним одного из бойцов, пусть сидят тихо, ждут помощь. Мне ведь после разговора с товарищем майором тоже вернуться нужно будет, комбата забрать, ранен он. Кого оставить — решай сам, ты своих ребят лучше знаешь. Пять минут на все про все.
— А если немцы полезут? — тоскливым голосом буркнул Олухов, отводя взгляд.
Степан тяжело вздохнул:
— Федя, ты скольких бойцов за эти полтора дня потерял?
— Половину точно, может, и того больше. Из моего отделения только эти четверо и остались. А что?
— А то, что если товарищ майор с Кузьминым не встретятся и дальнейшие планы не скоординируют, еще больше погибнет. Намного больше. Да и приказ у меня однозначный, любой ценой обеспечить связь командиров наших отрядов. У Кузьмина около восьмисот бойцов, и я их жизнями рисковать права не имею. Так что извини, но у тебя осталось три минуты на принятие решения. Хочешь — и дальше тут сиди, сами как-нибудь дойдем, карту я запомнил.
— Да ты чего?! — ахнул главстаршина. — Ты это чего удумал, лейтенант?! Неужто я сам не понимаю?
— А коль понимаешь, так и хватит время терять! Собрались — и уходим. Держи, — Степан протянул морскому пехотинцу футлярчик с таблетками, который так и таскал в кармане бушлата. — Сколько давать, понятия не имею, я не врач. Пускай сначала одну таблетку выпьет, если не поможет, наверное, можно будет и вторую попозже дать…
 
Захваченный вихрем дальнейших событий старлей Алексеев так никогда и не узнал, что тяжелораненый морской пехотинец, которого и он сам, и Левчук посчитали безнадежным, выживет. Под утро, когда придут мотоботы и катера с десантом, его вместе с другими ранеными эвакуируют в Геленджик. В сорок четвертом, проведя в госпиталях почти год, он вернется в действующую армию и дойдет до Берлина, где и оставит автограф за закопченной, избитой пулями и осколками стене Рейхстага, написав «привет с Малой земли. Мы — дошли»…
****
Местность в районе Малой земли изрезана многочисленными балками, без которых советские десантники вряд ли сумели бы продержаться на простреливаемом насквозь крошечном плацдарме долгие семь месяцев. В их склонах отрывали землянки и блиндажи, где располагались штабы, медсанбаты, складские и жилые помещения. В балках держали оборону и готовили пищу в полевых кухнях. Некоторые балки даже получали собственные имена, например, знаменитая «Куниковская улица». Почва здесь каменистая, неподатливая, обычной лопатой траншею, окоп или пулеметную позицию не выкопаешь — «малоземельцам» приходилось работать кирками, которых им привезли тысячи. Но одновременно новороссийский камень и защищал от ежедневных фашистских обстрелов — вырубленная под обращенным к противнику бруствером ниша-убежище, называемая «лисьей норой», надежно укрывала бойцов от вражеских снарядов и авиабомб.
Однако сейчас, на второй день боев, никаких землянок и блиндажей еще не было. Штаб майора Куникова располагался в обычной армейской палатке, приткнувшейся к противоположному от моря скату — чтобы не накрыло при артобстреле. От минометных мин и бомб это, понятно, не спасало, но гитлеровцы пока еще не настолько плотно обстреливали плацдарм, полагая, что в самом скором времени десант будет выбит с позиций.
В палатке Степан и встретился с человеком-легендой, до сего момента ассоциировавшегося у него исключительно с черно-белыми историческими фотографиями с музейных стендов или из интернета, да с названным его именем большим десантным кораблем той же серии, что и оставшийся в родном времени «Новочеркасск». С высадки с борта которого и начались его удивительные приключения. Такой вот, словами классика, «человек и пароход», прямо по Маяковскому.[1]
Майор Цезарь Львович Куников оказался среднего роста, со строгими чертами лица, на котором выделялся прямой крупный нос и широкие брови, под которыми, несмотря на неимоверную усталость, задорно посверкивали карие глаза. Завершали картину узкие, упрямо сжатые губы, подтверждающие твердость характера. Одет Куников был в обычную стеганую куртку, тот самый легендарный «ватник», перепоясанную ремнями портупеи и полевой сумки. Одним словом, легенда Малой земли оказалась достаточно похожей на свою знаменитую фотографию. Ту самую, где он позирует с ППШ-41 на шее, кобурой и ножнами на поясном ремне — разве что без малейших признаков ретуши, убравшей с лица накопившуюся за дни непрерывных боев усталость и въевшуюся в кожу копоть.
Выслушав краткий доклад, Куников кивнул. В отличие от комбата, он не стал выяснять, отчего не помнит никакого старлея Алексеева:
— Благодарю, товарищ старший лейтенант. Восемь сотен бойцов, просто замечательно и, самое главное, очень вовремя. Теперь наверняка продержимся до подхода помощи, даже если сегодняшней ночью она и не прибудет в полном объеме. Кузьмин серьезно ранен?
 
— Никак нет, но рана может нагноиться. Нужна квалифицированная медпомощь, которой у нас нет — осколки, хоть и неглубоко проникли, остались в ноге. Впрочем, от эвакуации с Малой земли он наверняка откажется. Считает, что здесь нужнее.
— Узнаю Олега Ильича, — улыбнулся майор. — Даже удивился бы, не скажи он чего-то подобного. Разберемся. К слову, а что за «Малая земля» такая? Не слышал раньше подобного выражения.