Я — следователь

— Из-за чего вы подрались?
— Да пьяные были.
— А точнее?
— Якубов сильно опьянел и стал приставать к новенькому: я, мол, тебя знаю. И хотел ударить его, но я схватил Якубова за руку. Тогда он ударил меня. Посадил под глаз фингал... синяк, значит. Ну и подрались.
— Вы угрожали Якубову, говорили, что с ним рассчитаетесь?
— Да.
— Затем что происходило?
— Затем легли спать...
— А двери?
— Двери, конечно, были закрыты на засов. И утром тоже.
— Перед сном вы опять угрожали Якубову, говорили, что с ним расправитесь?
— Говорил... Но я его не рубил.
— А кто же?
— Не знаю. Утром проснулись, а у Якубова голова отрублена... Тело отдельно, а голова отдельно лежит на кровати в луже крови.
— Где был обнаружен топор?
— Под моей кроватью.
— Чей это топор?
— Мой, в лес ходил с ним.
— Почему у вас была в крови нижняя рубашка?
— Не знаю.
— Почему был в крови топор?
— Не знаю.
— Вы снимали рубашку на ночь?
— Раньше всегда снимал, а в эту ночь не помню.
— Но проснулись вы в рубашке?
— Да.
Показания Мирошкина не заронили сомнения в его виновности. Он признавал почти все факты, изложенные в обвинительном заключении, хотя и продолжал упорно твердить, что Якубова не убивал.
В этот вечер Костров долго сидел у открытого окна тесного, но уютного гостиничного номера. Земля, нагретая за день щедрыми лучами летнего солнца, постепенно отдавала свое тепло наступающей ночи. Ветерок доносил из тайги слабеющий запах трав и какие-то таинственные звуки. Из-за горы выкатывалась огромная оранжевая луна. Но Костров не слышал, не видел и не чувствовал этих чудес. По крайней мере, до его сознания они не доходили. Еще и еще раз Юрий Николаевич представлял весь ход судебного следствия. Он пытался вызвать в себе какое-то сомнение: может, не Мирошкин, а кто-то другой совершил злодеяние? Может, убийство явилось следствием не дикой, необузданной мстительности Мирошкина, а результатом других обстоятельств? Но каких? Да и кому нужна смерть одинокого, неразговорчивого, всегда недовольного и любящего выпить пожилого мужчины, как охарактеризовали погибшего свидетели?
Вся логическая связь доказательств говорила о том, что убийство совершил Мирошкин. Но Костров продолжал взвешивать все «за» и «против». Завтра суду предстояло решить судьбу Мирошкина. И если суд сделает окончательный вывод о том, что подсудимый виновен в преступлении, то за это он заслуживает высшей меры наказания. Поэтому Юрий Николаевич пытался даже искусственно вызвать в своем сознании какие-то сомнения в виновности Мирошкина, но все было тщетно: он никак не мог их найти.
Можно ли предположить, что убийство совершили другие лица, находящиеся в эту злополучную ночь в помещении? Может, это сделали похожие на братьев-близнецов белобрысые трактористы Котов и Чувашов? Может, это сделал крепкий, как старый дуб, с огромными узловатыми руками и черной, как смоль, бородой технорук участка Портнягин? Нет связи и логики.
Может, это сделал Чубаров, недавно уехавший из поселка? Да! Кстати, к нему и приставал погибший Якубов. Но ведь все свидетели показали, что Чубаров не ввязывался в конфликт и, несмотря на приставания Якубова, только улыбался. Заподозрить всех этих людей в совершении преступления нет оснований. Доказательства против Мирошкина убедительны: дрался, угрожал, рубашка в брызгах крови потерпевшего, окровавленный топор под кроватью. Сомнений нет.
Государственный обвинитель — помощник прокурора Евгения Ивановна Лукарева, — энергично рубя рукой воздух, произнесла короткую, но убедительную речь. Относительно подробно она проанализировала только заключения экспертиз:
— Судебно-медицинская экспертиза установила... Таким образом, причиной смерти потерпевшего явилась прижизненно нанесенная травма, в результате которой было произведено отделение головы от туловища. По характерному следу разделения установлено, что эта травма причинена ударом топора, принадлежащего обвиняемому и обнаруженного у него под кроватью.
 
Биологической экспертизой определено, что на лезвии топора и его рукояти имеются пятна и брызги крови, которая по группе сходна с составом крови погибшего. На рубашке подсудимого также обнаружена кровь, по группе сходная с кровью погибшего.
Криминалистическая экспертиза, исследовав механизм образования кровяных следов на топоре и рубашке подсудимого, установила, что данные следы, то есть брызги крови, возникли в результате резкого и сильного удара топором по шее погибшего.
Судебно-психиатрическая экспертиза установила, что подсудимый Мирошкин являлся и является психически нормальным человеком и мог и может отдавать отчет в своих действиях и руководить ими...
Под одобрительный гул зала Лукарева потребовала применения для Мирошкина исключительной меры наказания — смертной казни.
Защитник Григорий Тимофеевич Лелеко, не опровергая имеющихся в деле доказательств и не оспаривая их определенного значения, обратил внимание суда на то, что наличие всех этих доказательств может свидетельствовать о виновности Мирошкина только в том случае, если будут детально исследованы отношения погибшего со всеми другими лицами, бывшими в эту ночь в общежитии, и в результате полностью будет исключена возможность совершения убийства кем-либо другим, помимо Мирошкина.
— В частности, ни предварительное, ни судебное следствия не ответили достаточно ясно на вопрос, почему Якубов, который не отличался буйным характером, вдруг стал приставать к Чубарову и почему он говорил: «Я тебя знаю!»
Слушая глухой, ровный, но в то же время страстный голос Лелеко, Костров думал, что зря адвокат увлекся исследованием психологии поведения погибшего. Ведь решается-то судьба Мирошкина. Судьба Якубова уже решена. Но чем дальше он слушал, тем яснее для него становилось, что, несмотря на все доказательства против Мирошкина, остается, может быть, один процент сомнения, так как в деле не имеется конкретных и ясных данных о взаимоотношениях Якубова со всеми другими лицами. Костров поймал себя на мысли, что, заканчивая рассмотрение дела, он не может сказать, как относился Якубов к Мирошкину, Портнягину, Чубарову и другим, как относились они к Якубову в свою очередь. И почему всегда спокойный Якубов был в тот вечер так взволнован и обозлен, что ударил Мирошкина?
— Может, это мелочи? — поставил вопрос Лелеко. И затем решительно закончил: — Нет! Когда мы решаем судьбу человека, мелочей быть не может.
Прошло три с лишним месяца. Дело после дополнительного расследования возвращено в суд. Но его слушает не судебная коллегия областного суда, а военный трибунал.
Те же свидетели, те же в основном доказательства, но на скамье подсудимых другой человек. И мотив преступления другой: не дикая, необузданная мстительность Мирошкина, а... страх, жуткий, звериный страх. Он и явился толчком к совершению убийства. Страх изменника Родины перед неотвратимо грядущим наказанием. Страх, который точил этого человека в течение двадцати пяти лет.
Сейчас он, съежившийся, беспокойно озирающийся по сторонам, дрожащий за свою судьбу, дает показания. Двадцать пять лет прятался по отдаленным уголкам страны, выбирал глухие места, менял фамилии: Скворцов, он же Александров, он же Чуб, он же Чубаров. Страх гонял его с одного места на другое.
И вот наконец дальний химлесхозовский поселок. И встреча с Якубовым, бывшим военнопленным фашистского лагеря, которого Скворцов, приспешник фашистов, ездивший по лагерям, пытался кнутом и пряником склонить к переходу на сторону врага.
Скворцов-Чубаров узнал Якубова сразу. Но Якубов вспомнить его не мог.
— Он говорил мне несколько раз, что где-то мы с ним встречались, — рассказывает подсудимый. — Но я надеялся, что все обойдется. Уехать из поселка сразу не мог: боялся, что это вызовет подозрения. А в тот вечер, когда он мне сказал, что меня знает, и набросился с кулаками, я понял, что пропал. Действительно, я старался улыбаться, но внутри у меня все дрожало от страха. — Чубаров останавливается и просит воды. Зубы стучат о край стакана. — Для меня это была длинная ночь. До четырех часов я не сомкнул глаз. И затем решился... — Он опять замолкает, облизывает пересохшие губы и дрожащей рукой поднимает стакан. — Затем я решился, — повторяет Чубаров.