Амброзия (СИ)

– Просто доверься. Я не могу тебе всего говорить, не потому что не хочу, а потому что у стен есть уши.
Да-да, я все еще здесь.
Лина скрипнула зубами и отдернулась.
– Что было между вами? Нами! Говори! – шагнула назад и, зацепившись за угол дивана, рухнула на пол. Беззвучно зарыдала, потому что не хотела слышать ответ. Не могла себе признаться, чего хочет сама. Слезы обожгли ладони, щеки защипало, а в груди сдавило, и Лина не могла сделать вдох.
– Тише… – прошептал Кирилл, присаживаясь рядом и притягивая ее к плечу. Зарывшись пальцами в волосы, проговорил: – Я просто сделал ей приятно, и только.
Врет он! Было у нас! Трахались так, что диван чуть не проломили! Не ве-е-ерь! Я доказать могу…
– Почему я должна верить? Да и хочешь сказать, это не одно и тоже?
Кирилл мотнул головой и наклонился. Терпкий запах загорелой кожи защекотал нюх. Желание просыпалось стремительно и распускалось, как цветок пиона на солнце.
– Не одно, – шепнул в ухо, разбрасывая по телу колючки мурашек. – Я хочу, чтобы на остальное ты была согласна. Она ведь и так этого хочет, ее спрашивать не нужно. А ты?
Лина напряглась. Зачем ему это?
– Полечиться хочешь? Или развлечься?
Власов еще приблизился и потянул руку к ее волосам. Показалось, что на затылок легла грелка. Он глядел в глаза и говорил монотонно и спокойно, наклоняя к себе:
– Думай, что хочешь. Мне надоело оправдываться. Я не буду говорить о высоких чувствах, потому что не люблю врать, но меня влечет к тебе, и это правда. Ты способна утолить жажду, которая преследует меня много лет, и я готов закрыть глаза на некоторые вещи. Даже на то, что ты убила бедных птичек не своими руками, – он усмехнулся и, отодвинувшись, резко встал. От этого мир зашатался и, казалось, сейчас сложится, как карточный домик.
Ангелина тихо сказала, потупившись:
– Я погубила своего парня, когда у нас был первый раз. Тогда не понимала, какой я монстр, не знала, что была причиной…
Кирилл навис над ней, закрывая широкой спиной свет из запыленного окна. Он молчал, сжимал губы и глядел из-под густых бровей. В глазах цвета мокрой мяты пряталась тоска и горечь.
– Сколько ты убил женщин? Сколько, Кирилл? – вдруг спросила Лина.
– Я научился контролировать это, – слабо и неуверенно проговорил проводник и потер подбородок. Ангелина бросила взгляд на перемотанную левую руку, которую он прижимал к бедру: гематома разрослась и распустила синие щупальца. Футболка трещала от опухоли на плече, а кровь и сукровица давно смочили бинт. Власов почти не двигал пальцами, а при поворотах вздрагивал.
Он молчал и смотрел в пол.
– Только не говори, что с первого раза! – оскалилась Лина и сжала кулак. Хотелось прикусить руку. Вонзить зубы в плоть и заставить всю эту внутреннюю боль уйти. Воспоминания были до сих пор слишком яркими и горькими.
– Я исповедоваться тебе не собираюсь, Кэйса, – грубо сказал Кирилл, увеличивая между ними расстояние. Развернувшись, он отошел к окну, где разгорался кровавый закат. – Только бы стены устояли, только бы…
– Умереть боишься? – съехидничала Лина, сдерживая порыв кольнуть его побольней. – И как ты это контролировал? Научи.
– Сомневаюсь, что у тебя получится, – он повел плечом, но не обернулся.
– Почему? – Лина медленно приблизилась и встала у него за спиной.
Загляни под футболку.
– Потому что… – он повернул голову и выглянул из-за плеча. – Я не отпущу тебя.
– Думаешь, я верить тебе стану? – не удержавшись, запустила ладони под его футболку. Он горел. Жар перебирался по кончикам пальцев и скользил, как змея, прямо к сердцу. Опускался к солнечному сплетению и затапливал огненной волной низ живота.
– Не думаю – знаю.
Лина прижалась всем телом и вдохнула его запах. Кирилл задрожал.
– Как ты можешь знать? Ты угрожал мне. Я не понимаю, что вы с Германом задумали. Зачем я тебе? Ему? – Лина говорила, а сама шарила руками под футболкой. И, осознанно или нет, искала послание.
Ищи лучше. Подними ее!
Громкий вздох Кирилла отозвался в бедрах томной тяжестью.
Смотри, а то заиграешься. Ты же так этого не хотела…
– Я… – начал Кирилл.
– Умолкни! – отрезала Лина, не то ему, не то своей темной стороне.
Подцепила пальцами мягкую трикотажную ткань и подняла ее к лопаткам мужчины. Царапины, как крылья, симметрично украшали его спину. Такие можно было оставить только если в порыве страсти дернуть руки вниз.
– Лжец…
Кирилл резко развернулся и схватил ее кисти одной рукой.
– Не слушай ее! Я говорил, что она будет путать мысли, будет обманывать. Ты же не глупая, Лина! Ты же знаешь, что я полечился бы, если бы вошел в тебя! Если бы взял. Ты знаешь это! Знаешь и все равно не доверяешь.
– Ты вре-е-ешь, – процедила сквозь зубы, пытаясь вырваться.
Он отпустил ее руки и отошел.
– Иди ты!
– Дура! Ни себе, ни людям.
– Что ты хочешь? Зачем тогда обманула? Хитришь, настраиваешь! Хочешь, чтобы я виноватой себя чувствовала? Чтобы запуталась, чтобы тебе место уступила? Так?
– Так?! – закричала вслух. – Да идите вы!
Кирилл ошарашенно замер. Лина бросила взгляд на Германа, который все еще не пришел в себя, затем в окно, где быстро темнело, будто небо ложилось пузом на лес, а затем схватилась и побежала по лестнице наверх.
  
Глава 25. Никогда не давай пустых обещаний
 
Грохот шагов прокатился по башне, деревянные ступени мягко вибрировали под босыми ногами. Страшно было, ведь если проломятся, Лина или свернет себе шею, или сильно поранится, а потом… Нет! Она должна беречь себя, нельзя так безрассудно ложится под нелюбимого только из-за увечий. Даже Кирилл смог сдержаться. Даже он!
Хотелось кричать, бить кулаками по стене, растрескавшейся на сегменты и распустившейся хлопьями извести, но получилось только вылететь на второй этаж и, ударившись бедром во что-то круглое по центру помещения, забиться в пропахший сыростью угол.
Шло время, темнота сгущалась, налегала на плечи и вымораживала все силы. Хотелось под плед, в теплую ванну или хотя бы душ. Смыть с себя остатки налипших перьев и следы птичьей крови. Смыть невыносимый запах Кирилла: терпкий, мускусный, оставляющий горечь на губах. Желанный аромат.
Половица скрипнула совсем близко. Лина не подняла голову, а сильнее сжалась, как бутон, что закрылся на ночь.
Тепло коснулось бедра, окутало шерстяным пледом и прижало к себе.
– Не нужно, если ты не хочешь, – сказал мягко Кирилл. – Рана не смертельна, я потерплю. Не нужно таких жертв.
Лина всхлипнула. Жалость пронзала насквозь и прошивала грудь невидимой иглой. Кэйса знала, как плохо, когда тело выворачивает изнутри, когда саморазрушается из-за мелкого пореза, а такое, как у Кирилла… не заживает за день. За неделю не затянется, будет тревожить и гноиться. Будет разрастаться, пока не сведет с ума.
– Я не могу. Не могу… Не…
– Тише, – он погладил ее по плечу и положил голову на свое здоровое плечо. – Я обработал антисептиком и уколол обезболивающее. Авось, птицы не заразные, и я до утра не превращусь в огромного скворца с акульими зубами.
Лина задержала дыхание, а затем, приподняв голову, тихо захихикала сквозь слезы. Кирилл, откинув голову назад, тоже рассмеялся. Сейчас она заметила какой бархатистый у него голос и сыпучий, будто песок, смех. Какие красивые губы, когда он улыбается, и белоснежные зубы. И подбородок: широкий, волевой. Провела пальцем по скулам и замерла, понимая, что желает его сейчас еще больше, чем в лесу. Так жадно и неистово, что готова была пожертвовать своими убеждениями.
– Отведешь меня к Астровой равнине? – шепнула она, потянувшись к его губам. Осторожно, чтобы не задеть больную руку, пересела на него верхом.
– Хочешь цветов насобирать для гербария? – низко проговорил Власов, разворачивая одеяло и поглаживая ее плечи. Он понял, что Лина сдалась, будто знал, что так и будет.