Дочь Водяного (СИ)
— А ты считаешь, следовало отдать зеркало Лане, оставив ее один на один с ее супостатом? — нахмурился в ответ Михаил. — Зачем я тогда вообще вступал в это противоборство?
Он, конечно, понимал, что Бессмертный, даже будучи пленен, не утратил хитрости и коварства. И наверняка изыскивает способы, как преодолеть заслон и выбраться наружу. Тем более что Вера не имела никакой подготовки, хотя слова псалмов и молитв, которые она читала, не ведая, чем еще помочь, делали оковы на зеркале прочнее и заставляли выползня корчиться и скрежетать зубами. Существовала еще одна причина, по которой Михаил не мог отступить, и жена о ней знала. Провожая их в аэропорт, Лана еще раз осмотрела спрятанное в картине зеркало, передала Вере травы, которыми та пользовала мужа после схватки. Потом сердечно обняла обоих и, глянув глубокими зелеными глазами, указала на крутившуюся рядом Василису.
— Не переживайте. У тайги теперь есть еще одна Хранительница.
Разве имел право Михаил их обеих подвести?
Дед Овтай по этому поводу, впрочем, придерживался иного мнения.
— О внучке Водяного он печется, — наморщил старик свой крючковатый нависающий над беззубым ртом нос. — А о сыне своем кто думать будет? Один раз ты его спасти успел, а из Тридевятого царства сможешь ли достучаться? Не отец, а балалайка! Да и мать не лучше.
Дед, как обычно, бил по самому больному. У Михаила до сих пор после расставания с сыном стоял поперек горла комок. Когда уже пришло время садиться в автобус, Лева повис у него на шее и не хотел отцепляться, словно просил взять с собой или чуял недоброе, и никакие уверения, что папа скоро вернется, его не убеждали.
— Я хочу с тобой к дедушке Овтаю, — капризничал сын. — Я знаю, ты же к нему идешь.
Михаилу пришлось прибегнуть к хитрости.
— Я возьму тебя в следующий раз. А сейчас ты должен позаботиться о дедушке Валере и бабушке Вале.
— Уж этот-то постреленок присмотрит! — язвительно фыркал дед Овтай.
Михаил сделал вид, что пропустил замечание мимо ушей, и, взяв опустевший горшок, вышел к колодцу, разглядывая напоминающие черепа пустые тыквы на заборе и обступающий подворье лес, освещенный розовато-золотистым светом зори.
Когда он только переступил порог избы, за подслеповатыми окнами клубилась тьма, хотя на той стороне в людском мире еще даже не начало смеркаться. В сенях и горнице удушающе пахло землей, а от преющего в печи горшка с кашей исходил тошнотворный дух плесени. Или это несло гнилью от покрытых мхом, заплетенных паутиной и пылью почерневших стен, возле одной из которых, кажется, даже нашел приют немаленьких размеров муравейник? Но как только Михаил, спотыкаясь впотьмах, добрался до бани и, сняв одежду, взгромоздился на разогретую полку, наслаждаясь обжигающим, но отменно сухим паром, за окошком начало проясняться, словно светало.
К тому времени, когда он, измочалив о спину и бока хорошо заваренный можжевеловый веник и окончательно выгнав из подживших рубцов остатки скверны, ополоснулся настоянной на травах водой из бадьи, оделся и вышел наружу, он сумел разглядеть двор и хозяйственные постройки. В избе тоже стало намного светлее и уютнее. Куда-то исчез мох со стен, муравейник обнаружился на краю двора у старой березы, комель которой подозрительно напоминал один из пней, поддерживавших дедову домовину. Вместо паутины над печью появились пучки уютно пахнущих трав. Хотя вряд ли дед за время его отсутствия прибирался. Да и каша теперь пахла маслом и доброй крупой.
Пока все шло по плану. Совершив, подобно большинству сказочных героев, омовение, Михаил настроил по-другому зрение и перестал быть уязвимым и заметным для обитающей в Слави нежити, а пища иного мира довершила переход.
— Сложную службу ты себе на плечи взвалил, — качал поросшей седыми космами плешивой головой дед. — То, что ты выползня сумел пленить — подвиг, достойный могущественного шамана. Но этого, как ты сам знаешь, мало. Надо отыскать его смерть, а это задача не из легких.
— Ну быть не может, чтобы никто о заветной игле, кроме самого хозяина Нави, не знал, — вопросительно глянул на старика Михаил, ожидая, что тот посоветует.
— Знать-то, может и знают, — строго нахмурился дед, оправляя на костлявых коленках длинную рубаху. — Но не всякий готов эту тайну открыть. Царицам из Медного, Серебряного и Золотого царств обо всем наверняка известно, но Бессмертный — их родной брат. Они хотя с ним знаться не желают, но все равно не выдадут. И так он смотрит, как их владения захватить. Пряхи с острова Буяна сказать скажут, но уж больно высокую цену они ломят. Остается просить совета у вещих птиц. Вот только в Ирий нам с тобой ходу нет, а значит путь один: отправляться к Врану Вороновичу. Он хоть будущее ведает, а Верхнего мира чурается, сидит на дубу, который растет на скале к Полуночи от острова Буяна. А добраться дотуда можно только, перейдя через реку Смородину или поднявшись на Радужный мост.
Михаил деда поблагодарил, а потом они до полуночи отливали из лунного света обереги. Старый волхв критически осмотрел шаманский плащ внука, из-за серебряных и железных амулетов и талисманов весивший не менее тридцати килограммов, и решил, видимо, что он слишком легкий и надо его утяжелить. Хотя вроде бы цельнокроеные панары мокшанских волхвов на доспехи не походили. Впрочем, как ни странно, после его манипуляций куму стал давить на плечи даже меньше, нежели почти привычные по военкоровскому быту разгрузка и бронежилет.
Ночью во сне у Михаила опять нестерпимо болела и ныла спина, словно кто-то, вращая ворот невидимого волочильного станка или дыбы, как из бруска серебряную проволоку вытягивал его позвоночник, бесконечно удлиняя шею и формируя из копчика семь лишних позвонков хвоста. Когда он принимал облик предка, ничего такого не происходило. В то же время руки и лопатки тоже нестерпимо пекло, поскольку там вырастали могучие кожистые крылья, способные поднять в воздух огромное чешуйчатое тело.
Михаил смотрел на мир с высоты птичьего полета и видел его в желто-оранжевом спектре. Поперечнополосатая мускулатура глаз, перемещая хрусталик и изменяя его форму, наводила резкость не хуже оптики хороших фотоаппаратов, вертикальный зрачок сужался и расширялся, пропуская свет и помогая отыскивать на земле добычу. Вот только нутро постоянно сжигал огонь, который хотя и становился незаменим во время охоты, но временами уничтожал леса и целые деревни. Врагов Михаил не имел, но сам себя боялся и ненавидел, поскольку человеческий разум не мог контролировать инстинкты древней рептилии…
— Что, внучек, плохо тебе в моем доме спалось? — участливо спросил дед, гремя горшками у печи. — Всю подушку, смотрю, измял.
— Сон дурной приснился, — сухо отозвался Михаил, с опаской глядя на руки и на всякий случай ощупывая лицо в страхе обнаружить змеиную пасть с раздвоенным языком, но найдя только первые признаки щетины.
— А что ж так зажурился? — елейным голосом поинтересовался дед. — Вы же, нынешние, не верите ни в сон, ни в чох.
— Да чего мне журиться? — пожал плечами Михаил, надевая куму и собирая рюкзак, в котором место привычного фотоаппарата занимали крепкая веревка, спальный мешок, спички и другие вещи, необходимые для ночевки и устройства походного лагеря. — Путь не близкий предстоит. Вот о нем и думаю.
— Доброе дело, доброе, — кивнул дед, помимо оберегов снабжая его наговорными травами, солью и крупой. — Духов попусту не тревожь, где можешь, справляйся сам. В Молочную реку без брода не суйся: бурная она нынче. Лиха Одноглазого не бойся, перед Болотником не плошай. Доберешься до Медного царства, можешь к родне, то есть к своим прадедам, заглянуть, только не говори, что я тебя надоумил. А в Нави я тебе не советчик. Если разыщешь Врана Вороновича, спроси у него, сколько мне еще здесь границу охранять. Измаялся, устал я. Думал, передам тебе ведовскую силу, уйду на покой, а вижу: не принимает меня Славь, не открывает путь за Молочную реку, и даже темная Навь не берет.
Михаил пообещал наказ выполнить, простился с дедом. Взвалил на плечи рюкзак, взял крепкий посох, который выстругал еще накануне. И зашагал по лесной дороге в сторону Молочной реки.