Комбриг (СИ)
На руку играло то, что трое сотрудников семейных всего и жили в Консульстве, остальных вечером развозил фольксваген, надо полагать, они снимали жильё в городе. По прикидкам Брехта выходило, что ночью в консульстве остаётся всего шесть взрослых и трое детей. Две маленькие совсем девочки и вот этот искомый товарищ — Збигнев Казимеж.
Ночью полковник кемарил на подоконнике в подъезде соседнего дома, из которого под острым углом хоть и плохо, но виден был вход в консульство. Вот в полусне он и осознал, что план «А» никуда не годится. Убийство консула — почти что казус бели. Зачем СССР сейчас эта неприятность? Убийство сына консула, ничем не лучше. И что же делать? А есть вариант!!! И он сразу двух зайцев убивает. Не сильно поссорит Польшу с СССР, и к тому же нанесёт серьёзный вред тем членам ОУН, которых не взорвал он во Львове, и которых не разбомбили немцы в Кельце. С утра третьего дня пребывания в Харькове Брехт стал готовиться к осуществлению плана «Б». Сходил в магазин книжный и купил ручку, флакончик чернил и ученическую тетрадку. Написал на ней текст послания и понял, что он Семён Семёнович Горбунков. Нельзя, чтобы послание было написано по-русски. Должно быть, ну украинском языке, на мове. И не на суржике, а на настоящем заподенском.
— Будем искать, — сказал сам себе Семён Семеныч и пошёл на поиски носителя. Где люди больше всего разговаривают? Понятно, на рынке, туда на трамвае и проехался. Ходил по рядам, купил несколько пирожков, С мясом не брал, кто его знает какую кошку или крысу там подсунут, взял с рисом и яйцом и с картошкой. Тут уже левых продуктов не подсунешь. Искомого индивида нашёл, совершая второй круг. Мужик был в вышиванке и кургузом коротком пиджачке мятом. Торговал он поделками из дерева. Красивые лошадки, медведи, не прямо уж скульптор, но и не криворукий кустарь одиночка. Медведи, так вообще очень неплохо получились, Брехт даже купил одну такую композицию себе. Медведица шла на четырёх лапах, а медвежонок перед ней на задние встал. Неплохой подарок его малышне.
Мужичок говорил на русском очень плохо и то и дело вставлял целые фразы на украинском, причём непонятные, а значит, он точно с Западной Украины. Как попал не интересно, есть и это главное.
— Дело есть на сто рублей, — поманил мастера Брехт, рассчитываясь за медвежью парочку.
— Шось зробити треба? — приблизил голову кустарь.
— Нет, я от Мельника, мне нужно перевести на настоящий украинский одну записку.
— Шо, за Мельник? Не знаю я ни яких Мельников.
— Ну, не знаешь и не надо. Мне нужно перевести записку, даю сто рублей, — не стал напрягать мастера Иван Яковлевич.
— Яка примітка, покажіть мені?
Брехт сунул ему тетрадку. Рисковал. Почему решил, что это обязательно должен был быть один из сподвижников Степана Бандеры и Шухевича. Может, интуиция? Но рискнул.
По мере чтения лицо торговца медведями и лошадьми деревянными мрачнело, желваки заходили на скулах.
— Це правда? — злой такой взгляд стал.
— Правда. — Почти. Все же мертвы, и месть будет, почему же не правда.
— А Мельник Андрей Атанасович жив? Чи ни?
— Жив, дело мне одно поручил. Нужно вырезать польское консульство в Харькове, как месть за наших хлопцев, — сам себе бы не поверил. По-русски говорит, украинского не знает — и его отправили на мстю.
— Я теж піду! (Я тоже пойду!) — взял карандаш, который ему Брехт протянул, химический, и стал, пачкая губы синим, переводить. Бубня что-то про себя. Иван Яковлевич облегчённо выдохнул.
— В восемь вечера на улице Ольминского, дом 16. Знаешь где? Работать будем ножами. Выстрелы услышат в соседних домах и милицию вызовут. Надо всё сделать по-тихому. — Предупредил Брехт свалившегося на него напарника. Повезло. О таком даже и мечтать не мог. Вдвоём всяко сподручнее.
Событие тридцать восьмое
"Ты можешь больше" прочитал я в спортивном паблике, и съел ещё один пирожок.
Хотела сегодня купить себе колечко с бриллиантом. Посчитала деньги… хватило на пирожок с повидлом.
С ножом там придёт Панас (Так звали резчика по дереву.) или без, но с пистолетом, без разницы. Да хоть с чем, хоть с обрезом или Томми-Ганом, Брехт точно взял с собой трофейный «Люгер» артиллерийский и трофейный же револьвер. Пуля из револьвера предназначалась Панасу. План был такой. Вырезают ножами шестерых взрослых обитателей консульства польского, потом Брехт, должен умудриться застрелить Панаса из револьвера и вложить его в руку одного из мужчин.
Вот дальше — сложнее, нужно забрать с собой десятилетнего мальчика Збигнева Казимежа, завести консульский «Жук» и на нём увезти и свою тушку и, скорее всего, связанного, чтобы не убежал, мальчишку в Киев. Там быстренько перегрузить его в «Мерседес» и на полном ходу со всевозможной скоростью гнать в Москву. По времени получалось, будет в столице шестого мая, и это нормальная дата, как раз бьётся со справкой польского врача. Двадцать девятого он выписывается из больницы и за семь дней добирается до столицы. Всё сходится.
Брехт, пришёл к консульству сразу после обеда и занял свое излюбленное наблюдательное место на чердаке того здания, почти напротив шестнадцатого дома, в подъезде которого он провёл две ночи. Как он и предполагал, Панас появился задолго до назначенного времени. И был он не один. Сразу полковник не обратил на второго мужика внимание. Панас прошёл мимо консульства несколько раз туда-сюда. Время ещё было дневное и у калитки, что вела в небольшой дворик, в котором сейчас и припаркован был "Фольксваген", стояли два милиционера. Люди заходили и выходили. Уж какие могут быть дела у советских граждан к дипломатам воюющей сейчас Польши, Брехт не ведал. Только одно на ум приходило, у наших с той стороны могут быть родственники, хотят съездить в гости? Так война. Забрать сюда в СССР родичей, ну, тоже проблематично. Письмо передать или просто узнать, жив или нет — запрос сделать? Если только. Наблюдая за входящими и выходящими гражданами, Брехт и обратил внимание на второго мужика в пиджаке. Тот делал вид, что направляется к консульству, но всякий раз проходил мимо. Потом то же самое проделывал с противоположной стороны, а ещё один раз неизвестный прошёл мимо Панаса и кивнул ему головой. Не поздоровался, а что-то подтверждая.
Ну, ожидаемо. Панас ему поверил, но решил подстраховаться. Нужно быть осторожным и если этот второй боевик Провода не пойдёт с ними в здание, то прорываться назад придётся с боем. После пяти оба дядечки хождение по улице имени товарища Ольминского Михаила Степановича — самого видного деятеля революционного — народовольческого и большевистского движения в России прекратили и исчезли. Ближе к восьми Иван Яковлевич наблюдательный пункт покинул, спустился и прошёл в булочную, что находилась в трёх домах от консульства. Купил свежей выпечки круглый каравай и приевшиеся уже за три дня пирожки с морковкой. Были ещё и с ливером, но бережённого бог бережёт, ему сейчас только пищевого отравления и не хватало. Ещё были ватрушки с повидлом, но их почти сразу разбирали. Очереди в магазине почти не было. Он был коммерческим и булка хлеба стоила десять рублей, а небольшой пирожок рубль. На зарплату, скажем, токаря в двести рублей, брать каждый день десяток пирожков сильно не разгонишься, быстро оскомину набьёшь. У Ивана Яковлевича деньги пока были, а вот суп себе готовить в подъезде или тем паче на чердаке, возможности, точно не было. Питался хлебом и пирожками всухомятку.
Уминая сладковатые и жирные пирожки, прямо масло сочилось по пальцам, Иван Яковлевич и сам прогулялся вдоль улицы Ольминского из конца в конец, да из начала, да в наконечники. Тихо. Не в смысле звуков нет, звуки есть. Облавы нет, милиционеров всяких с НКВДшниками. Милиционеры, охранявшие консульство, ушли. Мальчишки в войнушку играют, девчонки прыгают через скакалку. Мамаши с первобытными низкими колясками вышли на прогулки с малышами. И как палочка выручалочка горланит на столбе репродуктор, марши революционные распевая. Даже если выстрелить из револьвера или «Люгера», то вот тут в двадцати метрах от консульства уже ничего не будет слышно.