Тайная дипломатия (СИ)

Но все-таки люди хотели походить по магазинам, посетить рождественские распродажи. Я вздыхал, но делал сокращенный рабочий день, а еще подкидывал по десять, да по двадцать франков на мелкие расходы.
Народ меня не подвел, политического убежища просить никто не отправился, не поскандалил, но один из молодых сотрудников приданных торгпредству наркоматом торговли приперся «на бровях», да еще и пытался вякать насчет деспотизма и мелочности начальника. Ну-ну… Пока парень не проспался, я в разговоры с ним не вступал, но утречком провел в кабинете воспитательную работу. Ему бы, дурачине, стоять и тихонько кивать, каяться, а он отчего-то начал «качать права» и доказывать, что в нерабочее время имеет право на стаканчик-другой…
Что же, теперь «нерабочего» времени у парня нет. Надо же в отсутствии уборщиц кому-то полы мыть, правильно? А Светлана Николаевна, нелегал в тылу Колчака, пытавшаяся заступиться за парня, теперь моет вместе с ним. А что такого? У нас равноправие, а приказы начальства не обсуждают.
Может, мои действия и не вызвали любви подчиненных, зато все (включая Наталью Андреевну, никогда не вмешивавшуюся в мои действия) прониклись серьезностью момента и понятием того, что мы все-таки находимся в стране не очень-то дружелюбной к большевикам, и даже два «зубра», Петришевский и Барминов, по вечерам попивавшие в кабинете французский коньячок (мне уже доложили), сократили дозу с одной бутылки до половины.
Увы, сегодня я сам, требовавший от подчиненных пунктуальности, опоздал к назначенному времени и вместо семнадцати часов явился лишь к восемнадцати. Игнатьев, по случаю праздников отпустивший прислугу, лично открыл дверь. Он все-таки дипломат, мои извинения принял, недовольства не высказал, а лишь указал на дырку в пальто.
– Пуля?
– Так точно, господин генерал, – отрапортовал я, снимая верхнюю одежду.
Алексей Алексеевич почти с отеческой заботой потрогал мое плечо, убедился, что хотя из пиджака и выдран клок материи, но со мной все в порядке, помог повесить пальто и указал на вход.
Да, сегодня меня попытались убить. И если в России я к этому более-менее привык, то во Франции такое случилось впервые. Расслабился я в буржуазной стране, потерял бдительность. Дома я не позволил бы подозрительному субъекту подойти к себе так близко. Старею.
– Где это вас? – поинтересовался Игнатьев.
В меня стреляли на самом Марсовом поле, в квартале от особняка генерала. Какой-то бородатый коротышка, приблизившись почти в упор, выстрелил дважды – в первый раз промазал, во второй раз зацепил одежду, а вместо третьего выстрела случилась осечка.
Нужно отдать должное полицейским, немедленно бросившимся ловить террориста, но не преуспевшим в этом деле. Коротышка умело прикрылся прогуливавшимися туристами, вожделевшими глянуть на Эйфелеву башню, затерялся в толпе и был таков. А мой «сопровождающий» в пальто, характерного цвета, встретившись со мной взглядом, виновато развел руками – мол, он тут не при делах.
Мне же пришлось пройти в ближайший участок, оставить свои данные, да еще и ждать полчаса, пока не освободится инспектор. На классический вопрос: кого вы подозреваете? – я только вскинул руки. Да кого угодно. От сумасшедшего, выбравшего своим объектом приличного мужчину в дорогом пальто (заштопать или новое купить?) и до белых эмигрантов. Еще есть поляки, финны, да и сами французы, потерявшие деньги на русских займах. А есть еще такой фактор, о котором я предпочел умолчать – товарищ Блюмкин, мечтавший рассчитаться за унижение.
Я бы поставил на Блюмкина. Он и сам довольно бездарный стрелок, и найти толкового исполнителя в его обстоятельствах трудновато. Нанял какого-нибудь клошара, вооружил первым попавшимся купленном на развале пистолетом, патроны не проверил. Если бы меня собирались убивать эмигранты, отправили бы пару человек с револьверами. Так надежнее. С другой стороны, террорист очень умело сбежал. Возможно, не такой уж и дилетант. Ладно, зачем ломать голову. Убьют, так на том свете все и узнаю.
Правда, если это все-таки Яшка, то это и хорошо – стало быть, он еще не осознал, что его бриллианты сделаны из качественного стекла. В этом случае убивать бы меня не пытался – с покойника драгоценности не вернешь.
 
– Вам следует позвонить в Direction générale de la Sûreté publique, потребовать вооруженную охрану, – посоветовал граф, но потом вздохнул: – Толку, разумеется, немного, но хотя бы кого-то да отпугнет. Меня самого пытались убить раза два.
– Уже четыре, – уточнила супруга.
Я и сам знаю, что вооруженная охрана мало что даст. Если кто-то захочет убить, убьет. Пора браунинг с собой носить, что ли. Французские законы разрешают своим гражданам иметь оружие, кажется, иностранцам тоже не возбраняется. Да, сегодняшнее покушение может послужить оправданием для пистолета в кармане, ежели что.
Супруга графа Наталья Владимировна, хотя и относилась к миру искусства, сама накрыла на стол и, извинилась, что некоторые блюда уже остыли, а если подогревать, то только портить.
Я человек неприхотливый, могу и остывшее съесть, было бы что. Но графу остывшая телятина под соусом в горло не шла, и он только портил мясо, разрезая его на кусочки, но не съедая. Закушались вы, господин генерал, в Парижах-то. Вам бы к нам, на супчик «карие глазки», лопали бы и пищали от удовольствия. Ладно, чего это я? Наверное, настроение плохое. У меня плохое, а граф виноват…
Покончив с обедом, мы перешли в кабинет генерала. Алексей Алексеевич закурил, а я просто сидел и листал иллюстрированные журналы.
– Олег Васильевич, вы следите за новостями Парижской биржи? – поинтересовался Игнатьев, умело пуская колечки дыма.
– Не слежу, – признался я. – И времени нет, да и смысла не вижу. На котировках акций я играть не собираюсь, а облигаций Советская Россия пока не выпускала. А если и выпустит, то вряд ли станет размещать их на французских биржах.
Это я погорячился. И облигации мы будем выпускать, и размещать станем на иностранных биржах. Всему свой срок.
– Напрасно, – пожурил меня граф. – Пока у вас есть деньги, вы можете вложить их в очень прибыльное дело, а потом получить огромный процент. Думаю, нашей с вами стране деньги понадобятся в еще большем количестве, чем у нас, вернее, у вас есть. Кстати, на днях мне удалось перевести на ваши счета в Цюрихе и Берне около ста миллионов франков.
Игнатьев сообщил о переводе таких огромных сумм словно бы между прочем. Слегка забавляясь моим недоумением, Алексей Алексеевич сказал:
– Перевел сто, но двадцать миллионов мы потеряли. Пришлось отдать их банку в счет уплаты долгов.
– Простите мое невежество, но я никогда не имел дела с такими суммами, и со швейцарскими банками. Как мне потом получить деньги? – поинтересовался я.
– Все очень просто, – любезно сообщил граф. – Часть средств, что в Цюрихе, положены на предъявителя, я уже выписал чеки. В шести разных банках, чтобы не бросалось в глаза. В Берне деньги помещены в банковские ячейки. Для них потребуются пароли и специальные ключи, их я вам тоже отдам. Если хотите, напишу вам маленькую инструкцию – где и в каком банке, сумма, какие пароли.
– Буду вам очень признателен, – склонил я голову в поклоне. Потом полюбопытствовал: – Как вы все успели? Берн. Цюрих.
– Я дал поручение банку Лионский кредит, они сами все сделали, – пояснил граф. – Провели инкассации, арендовали, перевели. Везти самому сто миллионов франков глупо. Да, как вы и предлагали, я перевел франки в доллары. Не знаю, зачем это вам понадобилось, но коли вам нужны доллары, будут доллары.
 
А доллары мне нужны, потому что французская валюта в ближайшее время станет стоить не пять франков за доллар, а двадцать пять. И виноваты в этом будут сами французы. Вернее, их жадность.
– Скажите, а что вы знаете о проекте туннеля под Ла-Маншем? – поинтересовался вдруг граф.
– Насколько помню, о проекте говорили давно, едва ли не со времен Наполеона. Кажется, в прошлом веке, в восемьдесят первом году его даже начали копать, прокопали и с той, и с другой стороны, но через год проект забросили. Не то денег не хватило, не то возможностей. Не исключено, что англичане просто испугались. Для них Ла-Манш – естественный рубеж обороны, а лишившись его, они лишаются очень выгодного положения.