С Том 3 (СИ)

Но через минуту я про говорливую девушку забыл напрочь. Новости были такие, что из головы могло вылететь не только это.
— А, товарищ командир, наконец-то, — обрадованно сказал Старинов, когда я вошел. — Вот, значит, Юлий Майор рассказывает нам много увлекательного. Думаю, и тебе интересно будет послушать.
— Так погоны капитанские, какой он, нафиг, майор? — удивился я.
— Майор, то фамилия, — ответил пленник. Худой как палка, с глазами навыкате.
Говорит по-русски, что примечательно. С чудным акцентом, Но так он же иностранец.
— Ну ладно, капитан Майор, — тут венгр тихонько вздохнул, видать шутка была ходовой и успела ему надоесть, — что хотите рассказать?
— Склад с продовольствием — интересует?
— Вообще — да, конечно, но все зависит от многих факторов: где расположен, какая охрана, что там есть. А то вдруг там три тонны зеленого горошка или черного перца? Что нам с таким добром делать?
— Хороший склад, — причмокнул Майор губами, немного подумав. Наверное, переводил для себя и вопрос, и ответ. — Но там нет перец и горошек. Есть мука, консерва, сахар, рис. Можно забирать.
— По накладной? — ехидно уточнил я. С какой радости я здесь слушаю этого… хрена с горы?
— Можно показать? — спросил он у Старинова и тот кивнул, мол, давай.
Венгр поднялся, снял мундир, аккуратно, гад, сложил его, и закатал оба рукава рубахи. Да уж, давненько я такого не видел. Хорошие рубцы, памятные.
— Где же ты, мил человек, такую красоту заработал? Наручники?
Он помолчал, наверное, слова такого не знает.
— Меня вешали за руки. Двадцать четыре часа. Я был без сознания, меня снимал, потом доктор разрешал и снова вешали.
— А потом? — полюбопытствовал я.
— Отпускали без доказательство. Но теперь служить только интендант.
Да уж, недоработали органы у них. Допросили, пусть и с пристрастием — и на свободу? Странные люди, однако.
— Так ты коммунист? — спрашиваю я его.
— Да. Я могу петь «Интернационал»? Я знаю русский текст! — он встал и довольно-таки красивым баритоном запел гимн.
 
 
Вставай, проклятьем заклеймённый,
 
Весь мир голодных и рабов!
 
Кипит наш разум возмущённый
 
И смертный бой вести готов.
 
 
Странная ситуация: пленный венгр поет наш гимн, а мы, конечно же, встаем. Анекдот, да и только.
— Ладно, песню ты знаешь, — говорит Илья Григорьевич. — А еще какие доказательства?
— Конечно, партийный билет не со мной, — спокойно отвечает Майор, — но вы можете спросить в Коминтерн, номер вот такой, — и он написал цифры на обрывке газеты.
Мы переглянулись со Стариновым. По радио запросим — дело плевое.
* * *
Ответ, как ни странно, пришел быстро, буквально через несколько часов. Есть такой в картотеке, срочно вербовать.
Пленный зашел спокойно, будто и не сомневался в том, что ему поверят. К нам двоим еще и Сабуров присоединился. Юлий остановился на пороге и посмотрел на нас.
— Спиной повернись, — скомандовал Александр Николаевич.
Венгр послушно встал к нам тылом. Сабуров подошел, глянул на его шею и кивнул нам. В принципе, всё и так было видно. Родимое пятно, указанное в качестве особой приметы, торчало из-под воротника.
— Всё сошлось, товарищ Майор, — сказал я. — Добро пожаловать.
История этого парня была, конечно, как сказка. Коммунистом он стал в начале тридцатых, когда учился в университете. И всё шло гладко. Потом его забрали в армию, связь с организацией он потерял и думал только о том, чтобы сдаться в плен нашим. Но до передовой он так и не доехал, а потом его внезапно арестовали. Что-то там где-то всплыло, но не совсем точное, вот его и взяла под белы руки служба безопасности. День так допрашивали, с легким мордобоем, потом подвесили. Спасло его только то, что сведения о нем были слишком расплывчатые, а воевать, как всегда, некому. Ну, и безопасность его пасла теперь почти в открытую. Так что он даже обрадовался, когда мы его в Локте прихватили.
 
* * *
— Ты чего не зашел? — спросил я Якова, который дожидался меня на улице, причем судя по тому, как он приплясывал, довольно давно.
— Не хотел мешать, — сказал он. — Разговор есть.
— Ну давай.
— Мне кажется, что боец Кириченко на немцев работает.
— Почему?
— Ну, во-первых, он что-то записывает, причем так, чтобы этого никто не видел. И не надо шутить, что он стихи пишет и стесняется.
Я закинул в рот снега, пожевал. Да… дела.
— Даже в мыслях не было. Хотя лучше лишний раз поэта прихватить, чем в гестапо оказаться. Но это ведь не всё?
— Нет. Он как увидел пленного, заметался сразу, потом пошел к Базанову, просил разрешения сходить к сестре, якобы она родить должна.
Кириченко, Кириченко… Я попытался вспомнить лицо бойца, но не смог. Ясно, что из новых, в рейде с нами не было.
— И? Что Иван Федорович?
— Сказал, завтра решит. Но всё дело в том, что у Кириченко нет никакой сестры, я спросил у других ребят.
— Да уж… Слушай, позови Базанова, пожалуйста. Посоветуемся пока.
Решили шпионские игры не разводить. Ближе всех к органам был Сабуров, но он ни разу не контрразведчик и не следователь. Так что надо брать хлопчика за шкирку и выяснить, какие такие записи он ведет, да где рожает его неизвестная до сих пор сестра.
Иван Федорович вызвался позвать этого Кириченко. Он командир, подозрения не вызовет.
Через пять минут Базанов привел обычного с виду парня, у нас такие каждый второй. Волосы русые, коротким ежиком торчащие во все стороны, глаза серые, нос картошкой. На вид — лет двадцать пять.
— Записки свои давай! — гаркнул на него с порога Старинов.
Он даже не сопротивлялся, поплыл сразу. И блокнотик, сделанный из ученической тетради, носил, оказывается, просто в кармане. Край непуганых идиотов, не иначе. Как у нас тут еще гестапо помещение под свой кабинет не требует, понять не могу.
Писал он всё подряд, как Джамбул Джабаев какой-нибудь. Только вместо «Аксакалу Калинину» и «Песни о батыре Ежове» этот народный поэт вещал о численности личного состава, вооружении, фамилии командиров. Ну, и, как говорится, вишенка на торте — запись, что Яков, скорее всего, именно тот, кто нужен.
Понятное дело, предатель ползал по полу, обнимал попадающиеся по дороге сапоги и умолял не убивать. То, что собирался сдать нас с потрохами, после чего от нас вряд ли что осталось, старался не упоминать. Мол, никого не сдал еще. И даже предлагал гнать немцам ту информацию, которую мы ему дадим. Тоже мне, ценный агент выискался.
Единственное, что меня интересовало, так это цена, что немцы пообещали ему за сотрудничество. Оказалось, посулили засранцу две лошади, корову и десять гектаров земли. Причем, даже расписку не дали. Так, на слово поверил.
И вот это недоразумение нас чуть не подвело под немецких карателей? Мне даже обидно стало. Если честно, я надеялся, что тут матерый агентище, после спецшколы шпионской, с секретной рацией под подушкой, а оно такое… Поманили пальцем недоумка, он и пошел в предатели.
Кириченко увели в сарайчик, который у нас вместо холодной был, а мы приступили к голосованию. Хотя процедура закончилась очень быстро. Решили повесить гниду на крепкой ветке, как писали в каком-то пиратском романе, за шею.
Утром личный состав построили и Базанов зачитал список грехов господина Кириченко, будущего землевладельца и завидного жениха с конями и коровками.
Первой народное возмущение выразила Параска. Показав рекордную скорость передвижения и ловкость, она успела расцарапать Кириченко морду до крови. Потом ее оттащили, конечно, но народ завелся и для того, чтобы просто повесить предателя, пришлось изрядно поработать руками и горлом.
Ну, а потом всех, задействованных в операции «Кусок сала», погрузили в грузовик и они двинулись за припасами. Меня вот только не взяли, гады. Сказали, что командирам на штопырку не положено. Так что я остался на хозяйстве.