С Том 3 (СИ)
Я покачал головой, но скандала поднимать не стал. Ну а вдруг это Васька? Парню в разведку идти, а его за сахар начнут спрашивать. Хотя, судя по упитанной морде повара, сладенькое мог и он вполне распотрошить. Сколько мы от этих чмошников в войну настрадались… Ладно бы только воровали и набивали пузо. Так нет. Как везут продукты — обязательно под артобстрел попадут. Хана полевой кухне — идите, саперы, налаживайте снова. И да, завтрака не будет. Обеда тоже. То мыши у них погрызут, то усушка-утруска. Как без нее.
Я тяжело вздохнул.
Сабуров неправильно понял мой вздох, произнес:
— Водку и самогон я отобрал еще в первый день. Храню у себя под замком.
— Это очень правильно, — покивал я, вскрывая немецкий сухпай. Ну как… Что у нас тут?
Ого, специальный рацион! Четыре банки консервированной колбасы, сыр в алюминиевых тюбиках «Тильзитер». Пять пакетов соевого мяса, четыре шоколадки. И все на месте!
— Повар при мне пересчитал содержимое всех немецких сухпаев, — Сабуров взял в руку упаковку «сухого лимонада». — Внес в опись.
* * *Пошел в разведку не один Васька, конечно. Сам бы он до следующего Нового года ходил. А ну, такие концы, и пешком, да еще и зимой. Ближний свет — где полсотни кэмэ, а где и все восемьдесят. Знакомый мне юный партизан оказался тем еще засранцем, пытался пронести с собой сломанный парабеллум с погнутым стволом. Бывшее оружие нашли у него случайно, когда Махно взял в руки старенький «сидор», чтобы помочь надеть. Горе-разведчик объяснил, что сейчас война, кругом враги, без пистолета никак. То, что у него нет патронов и стрелять из его пукалки не получится, Василия волновало мало. Наверное, он думал, что это не обязательно.
— Пятьдесят нарядов вне очереди и обучение стрелковому делу после возвращения, — огласил я приговор.
— Дяденька командир, Петр Николаевич, за что? — начал канючить нарушитель дисциплины. Даже слезы попытался выдавить, но только размазал слюной грязь на лице. — Да я ж пока эти наряды отработаю, война кончится.
— Добавить еще? — влез Махно. — Так это запросто. За нарушение дисциплины получил.
— А стрелять из чего учить будете? — внезапно поинтересовался Васька.
— Из пальца, — хмыкнул Вова. — Иди уже.
Глядя на уходящего мальчишку, я почувствовал неслабое головокружение. Да уж, рановато я вылез. Надо возвращаться в палату, пока главврач не начал ронять мой авторитет перед подчиненными.
Старинов из-за дефицита места так и остался со мной. Вроде как сломанный нос и синяки — не повод лежать в больнице, но я сам попросил его быть моим соседом. Не к Сабурову же на постой определять — их и так пятеро в комнатке, развернуться некуда. Тем более, что после восстановления дыхания через нос храпеть Илья Григорьевич перестал.
Вечером он мне и рассказал, чем занимался после Киева. Оказалось, что не скучал сам и другим не давал. В Харькове они повеселились если и меньше, чем мы в столице, то совсем немного. Видать, киевский опыт ничего немцам в смысле полезности не дал. Походили, пообследовали здания, и начали заседать в них и переживать за временно оккупированные территории. Недолго, правда, потому что рванули их точно так же. Пришлось только заложить фальшивые мины для немецких саперов.
Говорят, молодые британские офицеры на каждой гулянке обязательно провозглашают тост за войну — можно сделать карьеру и занять место погибшего или раненого начальника. После стариновских похождений выжившие немецкие офицеры должны были каждый день выпивать за Илью Григорьевича. Он им дал очень много возможностей для роста по службе. Особенно повезло 68-й пехотной дивизии. Там весь штаб взлетел в небеса одним махом. Хотя о чем я говорю? В ад провалился, конечно же. Во главе с командиром дивизии.
Но больше всего мне понравился рассказ про то, с чего всё начиналось. Оказывается, диверсантские войска придумал вовсе не Илья Григорьевич, а его учитель. Старинов долго мялся, фамилию не называл, говорил лишь, что тот был начальником кафедры в Академии Фрунзе. Разок только обмолвился, что звали его Михаилом Степановичем. Видать, мужик этот попал под горячую руку, так что теперь все делают вид, что такого никогда и не существовало.
Обычное дело. Как после войны отовсюду вымарали имя Власова. Так и получалось, что это был командарм без фамилии. Интересно, как там Андрей Андреевич? Ходит уже? Или до сих пор валяется на койке враскоряку? Пусть лежит, лечится. Потом, смотришь, в академию какую будет ходить с палочкой, делиться опытом — как он бил немцев под Киевом. И только я буду знать, какой тварью он мог стать.
Мне академии эти побоку, я в генералы не мечу, в гробу я видал такое счастье. Самому смешно, как представлю. А вот на курсах у Старинова я бы поучился. Хотя он говорит, что мне там преподавать надо.
* * *Васька вернулся из Трубчевска через четыре дня. Казалось, он за это время исхудал до костей. Так что перво-наперво мы посадили его и накормили. Вернее, Шевчук кормил. Ворчал, как обычно, вот чисто бабка старая. Готовит хорошо, никаких претензий. Но послушаешь — всё молоко в округе киснет, так кисло ему.
Юный разведчик наелся и начал клевать носом, разморило. Чуть в миску не упал. Но Вова Махно никакой жалости не знал и нежный детский организм растолкал.
— Вася, потом спать будешь, после войны, — пихнул он пацана под ребра. — Давай, докладывай, что там и где.
— А чего рассказывать… — Васька зевнул так широко, что я испугался, не вывихнул ли он челюсть. — Нету там никаких фиников в Трубчевске. Были и сплыли.
— Куда девался целый полк егерей? — удивился я. — Это ж не взвод и не рота.
— Скажете тоже: полк, — пренебрежительно махнул рукой пацан. — Слышь, Шевчук, а налей чайку, будь другом.
К моему удивлению, повар не сказал ни слова, а принес здоровенную кружку варева, которое у нас называли чаем. Главным его достоинством было то, что он горячий.
— Вася, ты мое терпение не испытывай, — сказал Вова так ласково, что даже мне стало немного не по себе.
— Было их там две роты, и то неполные, — шумно отхлебнув из кружки, сказал разведчик. — Это сведения проверенные. Не то сто шестьдесят два человека, не то шестьдесят три. А пошли они все на Новгород-Северский. Искать там следы Якова Иосифовича, — показал он в угол, где тихо сидел сам Джугашвили.
Нет, ну как так? Зла не хватает! Всем, кто знал, настрого приказал — даже отчества Якова не произносить. А лучше и вовсе не упоминать. А тут десятилетний пацан совершенно спокойно говорит о нашей главной тайне!
— Ой, дядечка командир, та вы не переживайте, никто мне не сказал! — заверил меня Васька, увидев борьбу чувств на моем лице. Товарищ Джугашвили сам мне представился, я у него просто спросил, не сын ли он Иосифа Виссарионовича, очень уж он похож на портрет из учебника.
— Ты от темы не уходи, что про финнов? — прервал я грубое нарушение режима секретности. Ох, надо отправлять отсюда Якова, а то гадалок не надо — будет нам от него беда.
— Так я ж и говорю, после Новгород-Северского они собирались под Ленинград. Очень недовольны были, что их сюда прислали.
— Откуда такие подробные сведения? — спросил Махно.
— Так от деда Коли, сторожа, — объяснил Васька, допив чай и поставив на стол перевернутую кружку. — Он раньше жил в Карелии, у него жена была из местных. Он и язык знает, только не признается. А как жена умерла, он сюда к своим переехал.
— А ты его откуда знаешь? — не унимался Вова.
— Так троюродный брат мужа двоюродной сестры бабки Вари моей. Близкая родня, — ответил разведчик. — Я к нему сразу и отправился. Он один живет, обрадовался, что я в гости зашел.
Ладно, по поводу егерей можно не беспокоиться. Жаль, что из-за них откладывается налет на шталаг возле Новгород-Северского, который я хотел организовать. Понятно, что людей нечем кормить и размещать тоже негде, но обошлись бы как-нибудь. Зато сколько новых бойцов!
А искать Якова в тех развалинах, что немцы сами и натворили, можно года до шестидесятого. Особенно, если награду назначат. Им каждый день по три полуразложившихся трупа мужского пола доставлять будут. И божиться, что как раз вот этот и есть искомый организм. Особых примет у Джугашвили нет, так что на месте начальства егерей я бы недельку там покрутился, изображая бурную деятельность, а потом предоставил бы что-нибудь такое, слабо поддающееся проверке.