С Том 3 (СИ)
— Спасибо, что спасли, — вполне твердо сказал Яков, когда схарчил сухарик. Он у него, наверное, еще во рту целиком рассосался, как кусок рафинада. — Это что, из-за меня… весь этот тарарам затеяли?
— Получается, что да, — ответил я. А чего таить? И так понятно, что по его душу.
— Вас… из Москвы прислали? — вестимо дело, про батю думает. Но лучше я ему сразу скажу, чтобы не обманывался.
— Нет. Я так думаю, что в Москве даже не знают еще об этом. Мы про вас случайно услышали, — ну а дальше я ему коротенько, пока кораблик готовился отчалить, изложил что и к чему.
Яков подумал над вывертами судьбы, когда одни военнопленные спасают других военнопленных, под это дело похрустел еще немного сухарями, а потом спросил:
— И куда мы теперь? Как выбираться будем?
А вот это хорошо. Раз человек планы на будущее строит и в коллектив себя сразу включает, не всё так плохо. Подкормится чуток, на ноги покрепче встанет, и обузой не будет.
— Сейчас мы по Десне поднимемся, — объясняю ему расклад, — а там до Брянщины недалеко, скроемся в тамошних лесах на время. Обоснуемся на месте, найдем способ и с Москвой связаться.
А глаза-то у товарища Джугашвили загорелись, обрадовался. Надеется, значит, что папка не забудет. Ну и мы тоже этого будем ждать, скрывать не буду.
Остальные и сами распределились. Вон, Махно, не успели мы еще отчалить, уже кемарит, посапывая. И прибившийся к нам Елисей тоже возле него мостится. Так что сейчас подождем, когда запасливый капитан наберет соляры с немецкого грузовика — и в путь.
* * *Уж не знаю, какими тайными тропами продвигался Никанорыч, мне оно всё едино — вода и есть вода. Тем более, что стемнело быстро и плыли мы большей частью ночью и в утренних сумерках. Тихонько так крались. Повезло, что почти сразу повалил снегопад, надвигающаяся зима хорошо нас скрыла.
Я, если честно, тоже уснул после всех этих приключений. Да, пора, наверное, переходить в пенсионеры. Мемуары диктовать, с пионерскими организациями встречаться, после обеда читать газетку, сидя в кресле-качалке. Ещё трубочку завести. Как у Закуски. Попыхивать себе. Все лучше папирос.
А с утра, еще только засерело, мы с капитаном поменялись местами. Ну, сначала он нас поднял, мягко похлопывая по плечу каждого, и шепотом говоря «Доброе утро». Это мне только показалось, что он рявкнул: «А ну хватит дрыхнуть, бездельники!» и еще что-то из области специальных корабельных терминов. Потом все дружно растягивали маскировку, хотя небо по-прежнему давало благополучный прогноз в виде сплошной облачности на высоте двенадцати метров.
Не, объем работ у Никанорыча, конечно, запредельный. А ну, порули в темноте, да еще и не на рыбалке в мирное время, а под угрозой расстрела. И это при благоприятном исходе. А я ведь так и не спросил у старика, что он собирается делать после того как доставит нас на место? Судя по всему, живет он один. Я бы его взял старшиной, тогда за хозяйство отряда можно было бы и не переживать. Ладно, время есть, посоветуюсь с Базановым еще, поговорим с дедом.
А вот наши, сойдя на берег, и без меня нашли чем заняться. Уже соорудили костерчик в ямке, поставили котелок с деснянской водой, готовят что-то. Ну и трепятся.
— Я в будке капитана шахматную доску видел, — Быков отрезал прутик от опавшего куста, помешивает им. — Кто хочет сыграть?
— А давайте турнир? — загорелся Енот. — Федорович, ты как?
— В гробу я видел эти шахматы, — нахмурился майор. — Случай у нас тут был. На передке. Сидели в окопах возле УРа, играли с товарищем на скорость. Даже часы специальные были. И вдруг обстрел. Фашисты мины кидают. Мы даже залечь не успели, взрыв, товарищу осколком полчерепа срезало. Он наклоняется… и мозги прямо на игральную доску вывалились.
Народ резко сбледнул, но никто блевать не побежал. Даже Аня. Крепкие тут у нас люди подобрались, пищей бросаться никто не собирается.
— Пойдем, я промою тебе рану, — подпольщица потянула обратно на борт Елисея. — У меня спирт есть.
— У медицины всегда спирт есть, — вздохнул Гаврилов. — Хорошо им живется. Хотя и среди врачей встречаются так себе… В июле тоже был случай. Проткнул чем-то ногу. Болит — сил нет. Прихожу к нашему санинструктору. Бабища такая… Поперек себя шире. Ее даже комбат боялся. Говорю — вот, нога болит, спасу нет. А она мне — ты симулянт так тебя растак… Я сейчас в особый отдел сообщу, тебя шлепнут у стенки! Нам как раз в атаку надо было идти, Клейста бить. Я плюнул, ушел. А ступня все сильнее болит. Тут вижу, что наши на передок на телеге едут. Ну я и попросился подкинуть. А нога в сапоге вся распухла…
Гаврилов стянул обувь, портянку показал нам ступню. Там действительно был шрам. Чистили что ли?
— Ну и прямо до окопов довезли, посадили к пулеметному расчету. До атаки у нас дело не дошло — немцы поперли. Танки, ганомаг, полроты автоматчиков. А у нас, кроме пулеметов и гранат — ничего. Все пушки разбило еще в первую атаку. Я командую хлопцам — затаитесь, подпустим ближе и закидаем гранатами. Ребята у нас были трусоватые новички, что с них возьмешь? Смотрю, двое навострили уже лыжи. Вот-вот, и рванут поближе к тылу. Я им говорю: «Бойцы, вы же знаете, я убежать не могу, нога у меня распухла. Вы идите, только оставьте мне гранат». Переглянулись так, покраснели. Никто не ушел.
— Да ты герой, Гаврилов, — протянул майор. — Отбились?
— Танки наши подошли.
— А начал про медиков, — пожал плечами Махно. — Бабища то что? Осталась в живых?
— В котел все вместе попали, а там кто его знает — женщин сразу отводили в сторону.
Я оглянулся. Что радует, так это прогуливающийся вместе со всеми свободными от вахты по приготовлению пищи Яков. Очухался, значит, немного. Ну и хорошо, потому что тащить на себе даже сорок кило — радости мало. Тут бы себя донести.
А уж по организации отряда — думать не хочется. Надо найти местного, который покажет зимовник для базы, там обустроить место, вырыть землянки. И всё это необходимо делать очень быстро. Температура уже около нуля, плюс-минус пара градусов. Земля пока просто холодная, не промерзла. А ударят морозы, что тогда? Медведей из берлог выгонять? Так не хватит на всех Михал Потапычей. Что-то, конечно, знают Енот и Анна. Уж ее точно не в сугроб отправили. Вот сейчас позавтракаем, я ее, разомлевшую от приема пищи, и прихвачу. Должен я как командир отряда знать всю правду? Или я погулять тут вышел и протоколы собраний подписывать только буду?
На завтрак у нас был кулеш с салом и чай. Не индийский, конечно, какие-то листья сушеные типа смородины выделил капитан, но цвет воды изменился и пахло чем-то. Ну и сало в кулеш покрошили, наверное, из опасений, что оно начнет разговаривать. По крайней мере, цвет у него приближался к яичному желтку, скорее всего. Но это я потом начал рассуждать, когда поел. А до приема пищи цвет сала меня волновал мало, так же, как и факт, что кабанчика, возможно, забили еще до революции.
Пока ели, решил поднять парням настроение. А то что-то рассказы у них — один другого хуже. То про выпавшие мозги, то про плохих врачей. Хороших то в разы больше!
— Тоже у нас был случай в полку. Шли в атаку, подбили моего дружка. Саниструктор перевязала его, начала вытаскивать. А тут артналет. Уже ее ранило. Перебило руку. Так она его одной рукой вытащила. А потом еще помогала на операции — других врачей на передке нет. Сначала дружка зашили, а после — ее. Представляешь?
— Ты же вроде адъютантом при командующем был? — тихо, мне на ухо удивился майор.
— Так… еще до этого было, — махнул я рукой. — Повоевал так, что многим и не снилось!
— А в рукопашной был?
— Тоже приходилось. Дерьмовое, дело это, Иван Федорович, — мы отошли по берегу, я осмотрел все в бинокль. Хоть и выставили посты — Сырцова вверх по течению, Ильяза — вниз, но все равно берегся. Ибо береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет.
— Почему дерьмовое?
— Звереешь! Была у нас одна линия окопов, которая переходила из рук в руки. То мы немцев выбьем, то они нас. После одной рукопашной я чуть не двинулся. Положил троих фашистов. Одного штыком, тот застрял. Других саперной лопаткой. Атака закончилась, а я начал метаться по траншее. Где третий?! Помню, что блондинистый такой был, голубоглазый. Бегаю, переворачиваю трупы. Добить все хотел. Лопатка косо прошла, жив поди… Так и не нашел.