Звезды для моей герцогини (СИ)
Я — первая после королевы. И я стану бельмом в глазах короля. Он будет смотреть на меня, а видеть своего сына. Бастарда, которого люди любили, как настоящего принца.
— В этом доме хоть кто-нибудь работает? — кричу я, высунувшись в дверь, и служанка, наконец, подбегает, чтобы развести огонь.
Я жгу письма. Жгу до тех пор, пока пальцы не становятся красными. Смотрю, как догорает бумага, и обещаю Генри, что буду бороться. Требовать. Писать, кричать, обивать кабинеты. Пойду на сделку с дьяволом и самим Кромвелем.
Наш брак был законным. И он был бы таким, даже если бы мы не спали. Потому что мы любили друг друга. Мы были семьей.
Я вытрясу из короля все свои земли, всё мое содержание, и ему придется либо убить меня, либо умереть самому, чтобы меня остановить. Я буду биться столько, сколько потребуется. Теперь, когда потеряно всё, мне больше нечего терять.
А значит, у меня есть всё время мира, чтобы бороться за нас двоих. Быть свободной за нас двоих.
*
Желание видеть звезды вернулось ко мне последним. Когда письма превращаются в пепел, выхожу во двор, чтобы вдохнуть пустоту и одиночество своего унылого Кеннингхолла. Они больше меня не пугают.
Я поднимаю глаза и вижу, как одеяло Млечного Пути кружит у меня над головой. И среди хаотичной россыпи бледных точек я цепляюсь взглядом за одну. Самую яркую. Самую красивую. Самую ослепительную звезду.
И я смотрю на нее, пока она мне не подмигнет.
…
Мэри Фицрой, урождённая Говард, никогда более не вышла замуж после смерти своего супруга — Генри Фицроя, герцога Ричмонда и Сомерсета. Она провела годы, борясь за сохранение причитающейся ей собственности и своего титула герцогини.
Ей еще не раз предлагали брак с Томасом Сеймуром, но Мэри каждый раз решительно отказывалась от этого союза.
В 1539 году, почти через три года после смерти ее мужа, она получила часть земель в Ричмонде. Они не принесли ей большого дохода, но она достигла главного — этим решением король официально признал за ней статус вдовствующей герцогини, а ее брак с Генри Фицроем законным.
Во времена, когда женщины редко боролись за свои права открыто, а их главная ценность заключалась в способности выйти замуж и рожать детей, такое поведение было необычным. И даже эксцентричным. Особенно учитывая характер короля Генриха VIII, который год от года становился всё более жестоким и непредсказуемым.
Что могло толкнуть Мэри на это? Гордость? Амбиции? Упрямство?
Или она действительно любила Генри Фицроя?
Увы, история об этом умалчивает. Но кто мешает нам порассуждать?