Это (не) взаимно (СИ)

— Наш следующий раз должен быть в уединении, чтобы ты смогла кричать.
Киваю, соглашаясь, так как в данный момент готова подписать документы на продажу собственных органов, только чтобы это безумие продолжалось. Несмотря на полученную разрядку, я не чувствовала себя полностью удовлетворенной, а потому…
— Дальше я сама, — толкаю в плечи, чтобы Кир лёг обратно на подушки. — Ну же!
Тороплю его, не смущаясь его горячего взгляда и недовольства на дне синих глаз. Сабуров подчиняться не особо спешит, а вот заняться сексом очень.
— Не будешь слушаться — останешься без сладкого, — стращаю и снова толкаю на спину. — Уйду!
Вру уверенно, так что мужчина всё-таки откидывается назад, предоставляя мне бразды правления. Как только он располагается в нужном мне полусидячем положении, двигаю бёдрами вперёд, пробуя впервые роль наездницы.
Нет, с верховой ездой у меня всё в порядке, но, вот когда между ног иной жеребец, немного очково что ли. Но уже со следующим моим движением я наслаждаюсь процессом и так с каждым разом всё увереннее и сильнее.
Кир напряжён, он до скрежета сжимает зубы, а его крылья носа словно пульсируют, стараясь выровнять тяжёлое дыхание. Он ни на секунду не оставляет моего полуголого тела, постоянно лаская то тут, то там. Самовольно расстегнул пуговицы моей рубашки до половины, и теперь мучает мою грудь прямо через тонкое кружево бюстгальтера.
А меня всё сильнее потряхивает, и влажные от пота ладони скользят по его тоже влажным плечам, а спираль удовольствия всё скручивает меня в бараний рог. Мышцы ног начинают дрожать от непривычной нагрузки, и за секунды до оргазма я начинаю сбиваться с ритма, но мне не дают.
Кирилл в два мощных толчка бедрами вверх завершает это восхождение на вершину горы. Я мощно кончаю, теряясь в собственном теле, и, кажется, всё-таки кричу, а потом обваливаюсь комом на твердую мужскую грудь. Запоздало вспоминаю о ране, но Кирилл не отпускает.
Его, как и меня, лихорадит в посторгазмических конвульсиях, а наши тела, кажется, склеились между собой.
— Кир, твоя рана… не больно? — все равно шепчу я свои страхи.
— Мне не больно, Пума. Мне охрененно хорошо, так что лежи дальше.
Я верю. Сама в таком же блаженном состоянии.
После своего знаменательного двадцатилетия я всё время хотела потерять память и перестать сравнивать всех мужчин со сводным братом. Смысл ждать того, кто обещал не вернуться!? А жалкая душонка внутри меня всё равно ждала… и, вашу мать, не зря.
ЭТОГО стоило подождать!
Уткнувшись носом во влажную кожу крепкой шеи, с удовольствием расслабилась. Иногда слушаться даже приятно.
И нежный поцелуй в макушку с убаюкивающими поглаживаниями вдоль спины превращали меня, сучку, в озабоченную милую киску. Это всё Сабуров!
— Соплежуй, ты почти заклинатель змей, — на выдохе делюсь своим мнением и ерзаю попкой, чтобы поудобнее устроиться на мужчине.
— Ты разбила мне сердце своим «почти», — ерничает мужчина. — Как только мои боевые раны затянутся, буду искоренять.
Ухмыляюсь и оставляю поцелуй в шею.
— Ага. Как скажешь. Только корень свой не заломай, — и снова целую, слизывая слегка солоноватый пот с его кожи.
И меня это не оставляет равнодушной. Извращенка.
— Не волнуйся, Роксана. Он выдержит.
А я и не волнуюсь. Мне просто хорошо как никогда. И это у нас взаимно.
  
Эпилог
 
Роксана
Аэропорт для частных самолётов исключал ненужную толкотню и суету. Встречающих, как и провожающих, тут было немного, и это не могло не радовать.
За последний месяц я разлюбила шум вокруг себя, предпочитая сдержанные полутона. Эгоисткой и сучкой осталась прежней, что даже святая Агнесса иногда в голос стонет, хотя некоторые не отчаиваются и принимают такой, какая есть.
Делаю проверочный шаг назад, и спина тут же упирается в сильное тело.
Нам нельзя… пока нельзя.
На публике мы с Сабуровым продолжаем разыгрывать «семью», а как только двери за нашими спинами смыкаются, мы синхронно рвём друг на друге одежду и самозабвенно совокупляемся.
 
Как кролики.
— Устала? — склоняясь к моему уху, интересуется Кирилл, и в его голосе слышится беспокойство.
И не без повода. Пока мы по пробкам добирались на лимузине до этого аэропорта за чертой города, он дважды меня сладко трахнул.
— Не сильнее твоего, Соплежуй. На радостное приветствие папочки сил хватит. И даже на ещё один развратный трах в лимузине. Или даже два.
Я слышу тяжёлый вдох позади себя, что горячее дыхание касается затылка и открытой кожи шеи.
— Рокс, отшлепаю. Не создавай мне стояк.
— О! Отшлёпаешь и будешь любоваться на розовые следы своей пятерни на моей сексуальной заднице.
— Развратная негодница! Эгоистка! — зло шепчет Сабуров, но, когда встречаюсь с ним взглядом, он режет меня острой как бритва голубизной глаз, в которых горит обещание исполнить озвученное.
От наших сексуальных перепалок даже у меня в трусиках стало влажно, а низ живота наполнился томлением. Это явно не то состояние, чтобы встретить родного отца после операции на сердце и попытаться заодно сознаться во всех смертных.
— О! Я едва не опоздала! — запыханная Агнесса Робертовна подлетает к нам, перебивая.
И слава богу! Хоть немного мозги из сладкой патоки вынырнут.
— Опоздали! — тут же информирую женщину, вызывая у той дополнительный приступ паники. — Но самолёт отца тоже опоздал.
Агна, как теперь я зову её дома, закатывает глаза и трепетно одергивает воротник- стоечку у блузки, пытаясь довести до совершенства то, что и так прекрасно лежит.
Нервничает. Ещё бы… Я им с отцом так мозги накрутила друг другом, что при встрече током должны биться. Пришлось попотеть, но я вскоре уеду, а мне не хочется бросать стареющего политика в одиночестве.
Я тоже волнуюсь, хотя внешне это никак не отражается. Прошёл почти месяц с нашей последней встречи, и, хоть мы беседовали с ним по телефону, это не сравнить с общением в живую.
А ещё я соскучилась. Так странно…
Наверное, это ванильное влияние моего Соплежуя, который упорно говорит мне комплименты по утрам и страстно целует, если я впадаю в состояние последней суки на планете.
Дурачок, думает, что помогает мне избавиться от пагубной привычки, а сам только сильнее её взращивает. Мне же до умопомрачения нравится его способ нахрапом сбивать с меня спесь.
— Прилетел, — взволнованно выдыхает Агнесса, вырывая меня из сладкого плена воспоминаний о Сабурове в бешенстве.
— Девочки, вы только Тихомирова сразу в объятиях не задушите. Всё-таки человек операцию на сердце перенёс, — вставляет свои пять копеек Кирилл и незаметно для окружающих проводит ладонью между моих лопаток.
На мне блуза с огромным вырезом в виде капли на спине, чем не гнушается пользоваться этот озабоченный.
Он постоянно меня касается. Когда спросила «зачем», то получила простое «нравится». Сначала меня это даже как-то подбешивало, а теперь привыкла, поэтому, блин, снова впадаю в зависимость.
Всё-таки Сабуров, зараза, нашёл на меня управу. А ведь я и так к нему с детства неровно дышу, что теперь как бы вообще не задохнуться.
Но от собственных мыслей отвлекает появление в рамке металлоискателя отца.
Я судорожно вглядываюсь в его спокойное лицо, окидываю взглядом подтянутую фигуру и бодрый шаг. Ничего в нём не говорит о пережитой болезни, и от сердца отходит болезненный шип страха смерти.
Завидев нашу троицу, радостно улыбается и даже в удивлении приподнимает одну бровь. Мой жест, наш.
Между нами остаётся буквально пару метров, и я чувствую напряженность Агнессы, которая пытается не начать плакать от радости, от чего снова нещадно трепет воротник. Ей нужно время. Именно поэтому я делаю шаг вперёд первой.
Я ей должна. За многое.
— Привет, папа, — закрываю собой его помощницу, непроизвольно улыбаюсь.