Артефаки. Часть 2 (СИ)

— Нет.
— Мужчины не плачут вообще-то! Тебе не говорили?
— Я просто хотел посмотреть!
Его лицо олицетворяло скорбь всех детей планеты, которых когда-то приводили в магазин, подводили к отделу с шоколадками, заманивали приятным запахом, а потом злорадно уводили покупать корм собаке.
— Извини, что накричала, — злость схлынула почти сразу.
— Извини, что полез.
И что это такое? Дети так разговаривают?
— Ты не видишь, но это трилс. Видимо, какой-то древний. В «Берлингере» они другие. Тут магия впитывается в предмет. С ним нужно быть очень аккуратным.
— Я вижу, — огорошил Дилан.
— Что?
Я замерла. Будь левая рука чуть слабее, и трилс полетел бы на пол.
— Ты видишь? Видишь свечение?
— Ага.
— Тебя проверяли на дар? Ты артефактник?
— Нет, я рациомаг. Как и мой папа.
Надо было прихватить из больницы таблеток от нервов и потрясений.
— Э-э… — Ну и что тут скажешь? Я тупо зависла.
— Папа говорит, что маги — второй сорт.
— Почему это? — Я всё ещё не могла «развиснуть».
— На них никто не обращает внимания. Вся слава всегда достаётся артефакам.
Я прыснула так сильно, что слюна некультурно разлетелась по помещению.
— Мой отец работал с Кристофером Бруссаром. И его многие знают!
— Только с одним магом он работал? — Дилан озадаченно посмотрел в мои предательски-лживые глаза.
— Э-э… нет.
— А как остальных звали?
— Э-э… не знаю.
— Ну, вот, и папа так говорит.
Я покусала губы, вернула трилс на место.
— А с кем работал твой отец?
— С Дереком Юргесом точно работал.
Я чуть не подавилась слюной, но предусмотрительно потратила её на фырканье.
— Как его зовут? Может, я его знаю? — Пришлось нахохлиться, как важный ученый мира артефактики.
— Гэрриэт Дженкинс.
— Э-э… — и опять. Зависла. Молодец, Эрин.
— Вы что делаете здесь?! — оглушил нас строгий голос.
Мы с Диланом дёрнулись на пару, испуганно повернулись к двери.
На нас разъярённо пялился Руперт Берлингер.
— Эрин?! — моё имя аж прохрипел. — Ты почему не в больнице?!
— Мы с Диланом решили проветриться. — Я тут же нацепила каменную маску отстранённости.
— А кто разре… — Руперт замолк и вдруг разразился угрозой: — Я звоню твоей матери.
— Звони, — меланхолично пожала плечами.
Взглянула на Дилана. Ребёнок вжал голову в плечи и испуганно глядел на моего отца. Не думаю, что мальчишка понял, кто именно перед ним стоит, но то, что этот кто-то зол и готов вытурить нас отсюда, заставило его нервничать.
— Эрин, я серьёзно. Это не шутки! Ты должна быть в больнице сейчас, а вместо этого…
Я изогнула бровь и презрительно посмотрела на него.
— С каких это пор тебя волнует, где я и что со мной?
Руперт поджал губы, озлобленный подобным тоном. Не знаю уж, давит он на своих подчинённых или нет, но он явно привык, что к нему обращаются с большим уважением.
— Я. Звоню. Матери. И я вообще не понимаю, как ты сюда попала? Кто тебя отпустил? Там в больнице система безопасности отсутствует напрочь?
Я лишь раздражённо закатила глаза.
— Ладно, Дилан, смотри. Пока злой дяденька звонит, мы с тобой сделаем плетение, давай?
Мальчишка перевёл огорошено-испуганный взгляд на меня. Стало даже немного смешно. Он так комфортно чувствовал себя среди «своих» — больничных обитателей, — а сейчас растерял всю прежнюю напористость и наглость.
Остался маленький скольки-то летний мальчик.
— Какое плетение? — Руперт стиснул кулаки. — Ты не можешь работать за платформой.
— Почему это?
— Потому что ты игнорируешь инструкции по безопасности, — безжалостно отрезал он, и это напомнило маму, которая таким же тоном говорила: «Так! Вот не надо тут строить из себя взрослую!»
— Я игнорирую? — Задыхаясь от ярости, всё же нашла силы переспросить. — А почему у тебя стажёры делают людей калеками, а вы закрываете на это глаза?
— Есть определённые правила поведения в критических ситуациях, ты обязана была…
— Вы оставили его у себя! Вы ничего не сделали!
— … лечь на пол, накрыть голову руками, а не хватать плетение.
— НИЧЕГО! — Стёкла на дверцах шкафов наверняка пошли дрожью.
 
Руперт замолчал, на его лбу пролегла глубокая морщинка, скулы впали.
— Мне от этой ситуации не многим легче, чем тебе, — выдержанно сказал он, — этот парень остаётся в моей фирме только до конца стажировки.
— Тебя прогнули большие начальники, — выплюнула я.
— Больших начальников прогибают начальники ещё больше. Прогибают всех.
— Это только твоё дурацкое офисное мышление! Бороться можно!
— Эрин, в тебе говорит юношеский драйв. Жизнь намного сложнее, чем тебе кажется.
— Ну конечно, — распалённо ухмыльнулась я, — мне ведь всего двадцать, и это, похоже, теперь такая болезнь. Типа как герпес. Может, меня изолировать? Пока не исполнится побольше, и я, наконец, не начну всё понимать!
Руперт в очередной раз поджал губы. По нему было видно, что он не доволен моими вспышками ярости.
— Как двадцатилетнему понять, почему отец не приходит к нему в больницу, а? — Ни о какой разумности не могло быть и речи, меня душили эмоции.
— В каком это смысле? Что это значит? — Руперт выпал в осадок.
— А что это может значить?! — иронично выдавила я. — Две недели уже валяюсь в этой тюрьме, а ты ни разу ко мне не зашёл! Раз тебе плевать на меня, то и не надо указывать, где мне быть и что делать, ясно?
Руперт мгновение стоял с лицом «что я только что прослушал?», потом обернулся и резким движением закрыл «практическую комнату».
— Если я к тебе не захожу, это не значит, что я за тебя не переживаю.
— О! — Меня же это только сильнее разозлило. — Работа, небось, да? У Эвана вот тоже работа, но он почему-то находит время!
Вернее, я заставлю его находить время.
Заставляла.
— Нет. Твоя мать не хочет, чтобы я приближался к тебе.
Я посмотрела на светящийся шарик магической энергии, будто он единственный мог мне объяснить, почему эти сорокалетние люди принижают тебя за молодость, но сами ведут себя как тупые подростки?
Стали ли его слова новостью для меня? Я не знала об этом. Но я не удивилась. Мама — она такая, вечно реагирует эмоционально, отрицая логику во всех её проявлениях. Она всегда поступает, как базарная бабка. Злится, ругается, для неё права бывает только она одна.
А отец…
— Ну и что? Ты не мог ей ответить, что ли?
— Эрин, отключи ненадолго девочковые эмоции, пожалуйста. Ты уже не маленький ребёнок, ты должна понимать, что у нас с твоей мамой не просто сложные отношения. Они ужасные. Этим летом мы виделись с ней чаще, чем иной раз за год. Это всё только из-за тебя. — Он умолк, посмотрел на моё офигевшее лицо и постарался исправить допущенную ошибку: — Я имел в виду, благодаря тебе.
— Ну, извини, что заставила обращать на себя внимание. — Ошибку исправить не удалось. Я обиделась.
— Эрин, я ни слова не сказал про то, что это плохо, — чуть не взвыл он, и мне стало неловко за себя.
Впервые почувствовала, что действительно проявляю слишком много ребячества.
Выжидающе замолчала.
— Твоя мать растила тебя, занималась с тобой с самого рождения. Её слово главнее всего, не только для меня, но и для тебя. Она имеет право на любые условия, когда дело касается её дочери. Это ты понимаешь?
— Понимаю.
— Я всё равно тебе помогаю, хоть и удалённо.
— Это просто деньги, — буркнула.
— Деньги, которые поставят тебя на ноги, — сухо добил он и был — как ни обидно это признавать — прав.
Только вот почему-то легче не становилось. Ни капельки.
— Дилан, знаешь, какое я плетение хочу создать? Плетение счастья. Его в нашей жизни, увы, почему-то никогда не хватает.
 
Ненавижу такие моменты, когда возникает неоднозначная ситуация, я успеваю напридумывать себе всякого, а потом оказывается, что всё вообще не так. И я начинаю чувствовать себя полнейшей дурой.