Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)

Она ничего не ответила. Ее дыхание становилось еще более частым, пронзительный взгляд все так же проникал сквозь мои глаза прямо мне в душу. Я сам не заметил, как мои пальцы сжали ее виски чуть сильнее.
— Умоляю тебя, скажи мне честно: зачем ты это делаешь?! — прошептал я ей на ушко, не удержавшись от того, чтобы нежно не поцеловать его. — Если все дело в жалости, в раскаянии, если ты думаешь, что делаешь доброе дело, или спасаешь мир, еще о какой-то чуши — пожалуйста, просто скажи мне это. Я имею право это знать!
Она так и не ответила. По ее взгляду пробежала тень, как будто спала последняя пелена, сдерживающая ее порыв. Она порывисто приблизилась ко мне, и мы с ней снова поцеловались — на этот раз дольше, глубже, почувствовав друг друга, ощутив аромат и вкус. Ее руки обвили мою спину сзади.
— Зачем тебе это? — продолжал шептать я, закрывая глаза и едва не плача от переизбытка чувств, странной смеси боли и блаженства, и не переставая целовать ее щеки, подбородок, шею. — Зачем тебе я?
— Я хочу тебя, милый, — прошептала она. — Мне нравится всё, что ты говоришь. Всё, что ты делаешь. Даже когда ты смотришь на меня — у меня мурашки пробегают по коже.
— Я не переживу, если позволю себе поверить, что это всё всерьёз, на самом деле — и это окажется неправдой, — шептал я жалобно.
— Перестань сомневаться во мне… и в себе.
Я вновь вернулся к ее губам, и они снова страстно сомкнулись вместе. Я ощущал ее язык у себя во рту. Я чувствовал ее желание, ее страсть — и это сводило меня с ума. В ней больше не осталось ничего ни от хладнокровного профессионального юриста, ни от утончённой, надменной дамы из высшего света, с которой мне не суждено было быть парой. Все ширмы слетели, остались позади. Она была той, кого я увидел, когда она исполняла ту песню Salvation на сцене в «Доброй Надежде», забывшись, освободив себя, став собой настоящей. Она была просто женщиной, одновременно сильной и слабой, страстной, импульсивной, желающей и желанной.
Глядя на меня, совсем открыто, без стеснения, чувственно приоткрыв рот, она сняла жакет и нетерпеливо стянула с себя блузку через голову. Затаив дыхание, я увидев ее груди в красивом синем кружевном белье, и изящные контуры плоского животика. Рука Лауры, тем временем, залезла под мою футболку, легла на пресс. Я увидел по ее глазам, как ее возбуждает, когда она чувствует под пальцами рельефные, стальные мышцы, ощущает их силу и напряжение.
Я стянул футболку через голову, не выказав боли, которую нечаянно причинил всем своим травмированным частям тела. Её левая рука легла мне на забинтованный затылок, мягко притянув к себе для нового поцелуя, правая — переместилась с моего живота на грудь. Пальцы вздрагивали, натыкаясь на жестокие шрамы, но, кажется, даже это странным образом возбуждало ее — возможно, из глубоко сидящих в каждой женщине первобытных инстинктов, которые призывают выбирать среди прочих самца, прошедшего через много боев, способно за себя постоять, сильного, живучего.
Я ощущал нечто такое, чего никогда прежде не чувствовал. Нечто столь сильное, что такие переживания способны изменить человека, просто свести его с ума. Одна беда — я не чувствовал пока кое-чего ещё, что надлежит чувствовать мужчине.
— Сними с меня всё, — прошептала она томно, с нетерпением.
Я на миг замер в нерешительности. Я не знал, как рассказать ей о том, что со мной происходило. Не знал, какими словами объяснить это, чтобы она поняла — дело вовсе не в ней, не в отсутствии влечения, не в том, что что-то идет не так. И поэтому просто не останавливался.
Я расстегнул, и бережным, но сильным движением стянул с нее юбку. Она, тем временем, слегка приподнялась на локтях и нетерпеливым движением, наощупь, расстегнула за спиной застежку бюстгальтера. Я обомлел, когда атласная ткань упала на пол самолета и увидел ее круглые, идеальной формы груди, пожалуй, ближе к третьему, чем к второму размеру — подтянутые, но на вид мягкие, с очень нежной белой кожей, казалось, никогда не знавшей загара, и красивыми плоскими сосками.
 
Эти груди, как и ее нежные губы, казались чем-то несоизмеримо далеким от меня, чем-то совсем чуждым для моих грубых, покрытых мозолями рук, для моего испещренного шрамами и поросшего жесткой седой щетиной лица. Они были предназначены для нежности и восхищения, для того, чтобы о них сочиняли песни. Я замер, не решаясь прикоснуться к ним.
Она неторопливо притянула меня снова к себе, чтобы я снова целовал ее губы, все лицо, шею, плечи и затем грудь. Мне казалось, что я нахожусь во сне. Я с наслаждением касался губами и языком ее сосков, которые оказались до того чувствительными, что от моих нежных касаний она ощутимо вздрагивала и стонала, а соски твердели и набухали, как поспевшие ягоды. Ее рука легла на мою ладонь и мягко, но настойчиво переместила ее вниз — до того места, где я мог ощутить ткань ее трусиков, под которой легко было почувствовать влагу.
— О, Боже. Я так хочу тебя, — прошептала она мне на ухо.
Я просто не мог признаться ей в том, что не могу сделать того, что она хочет, и чего я и сам так же страстно хочу. Когда я почувствовал, что ее рука тянется к моим шортам, под которыми по-прежнему ничего не происходило, я ощутил смятение и панику. Специально, но как бы невзначай, отодвинулся чуть дальше, и продолжил целовать ее грудь, а затем плоский животик, опускаясь все ниже, где я смог целовать и поглаживать ее стройные бедра. Она расслабленно откинулась спиной на мягкие подушки, закатила глаза. Коленки раздвинулись мне навстречу, а рука легла мне на волосы, начала неторопливо поглаживать и перебирать их. Она явно была не против, а может, и сама хотела, чтобы я поласкал поцелуями все ее тело. Это давало мне шанс, что мое мужское бессилие еще какое-то время останется незамеченным.
Это продолжалось долго — дольше, чем у меня когда-либо было. Я ласкал ее медленно, неторопливо и очень нежно. Многие мужчины считают это неприятным и даже унизительным, другие могут снизойти до такого лишь затем, чтобы задобрить женщину и получить ответные ласки, но стремятся закончить этот процесс как можно скорее. Для меня все было иначе — здесь, сейчас, с этой женщиной — такой невероятной, такой желанной, такой любимой, что ее ощущения были частью моих, ее удовольствие — частью моего. Мне нравился ее вкус, ее запах. Я ощущал, что мои ласки безумно нравятся ей. Чувствовал это по ее стонам и вздохам, по движениям ее бедер и пальцев, перебирающих мне волосы. И сознание того, какое удовольствие я доставляю ей, нравилось мне едва ли не больше, чем все остальное.
— Не останавливайся. Пожалуйста, — слышал я ее тихий восторженный шепот.
Прошло немало времени, хоть я и не заметил его течения, пока я не ощутил изменения в темпе движений ее тела и ее дыхании. Услышал, как ее вздохи резко учащаются, стоны ненадолго замолкают. И очень скоро с невиданным, непонятным мне ранее удовольствием почувствовал, как от моих ласк она восходит на вершину блаженства. От переизбытка чувств ее пальцы крепче сжали мои волосы, она начала конвульсивно извиваться и громко, с наслаждением, смежным со сладкой болью, вскричала.
Я позволил ей забыться, вдоволь насладиться процессом бурного экстаза и его медленно угасающим послевкусием, продолжая нежно поглаживать ее по бедрам, пока угасающие волны наслаждения прокатывались по ее телу. Лишь некоторое время спустя я прилег на диване с ней рядом, любуясь ее грудями, вздымающимися от ровного дыхания, на милый румянец на ее щеках. Улыбнулся, увидев, как она смотрит на меня. Погладил ее по щеке своей мозолистой ладонью. Она положила свою нежную ладонь на мою, чтобы я задержал ее на ее лице.
— Прости, я не сдержалась, — прошептала она чуть смущенно. — Ты, наверное, хотел продолжить.
— Нет-нет, все замечательно, — поспешил заверить ее я.
— Это было так прекрасно… это просто невозможно передать словами. Не помню, когда мне было так хорошо. Никогда не думал, что мужчина может так хорошо понимать и чувствовать меня, каждое мое желание. Ты словно принимаешь от меня какие-то телепатические сигналы.