Миледи и притворщик (СИ)

Я не вытерпела и спешилась, чтобы достать камеру и начать съёмку. Вот самая необычная стена на свете, которая может растаять от первого дождя, которого в этих краях явно не бывает. А вот горизонт, что отделяет по прямой голубое небо от белой земли.
Пока верблюды вышагивали вдоль стены, я на ходу меняла объективы, чтобы нацелить камеру на белёсые окрестности Хардамара. Внезапно белизна сменилась пестротой, а в видоискателе появилось бескрайнее поле, сплошь усеянное глубокими ямами. Поверить не могу, да это же прииски, копи, где добывают соль!
В одной яме полуголые мужчины с повязками на лицах машут кирками и откалывают от её стенок увесистые куски соли, другие спускают в яму кожаные ремни, ждут, когда в них положат поблёскивающие глыбы, чтобы вытянуть их наверх. А третьи и вовсе сидят в сторонке и обтёсывают куски соли, пока из них не получатся кирпичи. Ну вот, теперь я знаю, как в Хардамаре строят городские стены.
Пока в одних ямах кипела работа, другие отчего-то простаивали. Стоило мне подойти ближе к приискам и всё стало понятно. Здесь были ямы, на дне которых скопилась грязная вода, что стекла туда из пробитого грунта. Эту воду вычерпывали большими кожаными ведрами миниатюрные женщины. Эти труженицы раз за разом спускались по скользким ступеням на дно ямы, наполняли свои вёдра гнилой жижей и, покачиваясь из стороны в сторону, тащили вёдра наверх, чтобы вылить их содержимое поодаль и снова спуститься в яму, чтобы черпать и черпать…
Соляных ям близ Хардамара я насчитала около сотни. И в каждой копошились измождённые люди. Их болезненная худоба и язвы на теле говорили только об одном – соляные прииски медленно высасывают из них жизнь и отбирают последние силы. Удушливый запах гнили и моря, сырость и палящее солнце – вот их медленные убийцы.
Я принялась снимать копи, трудяг, даже залезла на верблюда, чтобы с высоты его спины запечатлеть череду ям, где мужчины машут кирками, а женщины вылезают из пропасти с переполненными вёдрами.
Стоило мне на миг опустить камеру, как одна из женщин с ведром посмотрела на нашу компанию и дерзко спросила:
– Купцы вы, что ли? Чего привезли? Фиников? Пшена с фасолью? А может, вина и мёда?
– Глупая женщина, – прикрикнул на неё Чензир. – Разве не видишь, мы не торговцы, а стражи визиря дел, сопровождаем важных гостей Абакара-джаш Нигоша. Где тут ворота города? Уже устали их искать.
Присмиревшая женщина только махнула рукой в сторону и нам оставалось только идти дальше, благо за следующим поворотом в стене показался высокий проём под аркой, и мы, наконец вошли в город.
Хардамар поражал своей белизной. Кругом стояли одноэтажные хижины из кирпичей соли, а крыши их были покрыты выбеленными шкурами. Даже люди здесь ходили в белых одеждах, разве что смуглые лица прохожих и нитки голубых бус на шеях женщин выделяли их фигуры из всеохватывающей белизны.
Вскоре мы забрели на рынок, вернее, на его странный аналог, где торговцы в белых одеждах выменивали у караванщиков в тёмных накидках мешки круп, муки, орехов и сухофруктов за аккуратно обтёсанные куски соли.
– Меновая торговля, – прокомментировал Леон, глядя на то, как за мешок фиников старик в белом халате даёт молодому мужчине в коричневой накидке пять слитков соли.
Наши слишком пёстрые для этого города одежды вмиг привлекли внимание торговцев соли. К нам ринулись юноши в белых рубахах, наперебой спрашивая, что же мы им привезли. Но был среди них и бородатый хмурый тип в тёмно-синем халате, что протянул Шанти крупную монету и сказал:
– Продай мне своего верблюда, чужестранец.
Кажется, монета была золотой, но на вид странной – грубая чеканка с рваными краями, расплывчатый рельеф человека на одной стороне, а главное, нет обязательной дырочки по центру, чтобы монету можно было повесить на шнурок. Наверное, чтобы увеличить содержание золота
Я с интересом разглядывала необычную монету, которую ни разу на сахирдинских базарах не видела. Шанти тоже застыл, вертя её в руке. Понимаю, для него это огромные деньги, но он всё же сказал бородачу:
 
– Извини, верблюд мне нужен самому. А хочешь, я продам тебе компас? С его помощью можно…
Договорить Шанти не дали. Его начала вплотную обступать толпа из женщин с бирюзовыми бусами, а бородатый тип с золотой монетой тут же отправился гулять по рынку дальше. Кажется, его интересовали лишь верблюды, а не компасы.
– Взгляни на меня, голубоглазый господин, – молила одна женщина.
– И на меня посмотри, – вторила ей другая.
– И на меня…
– Отведи от меня сглаз.
– Прогони порчу.
– Избавь от демонического наваждения.
– Разорви своим голубым взором незримые нити колдовства.
Оказалось, в Хардамаре верят, что взгляд голубоглазого человека снимает сглаз. Любопытное суеверие, учитывая, что голубоглазых людей во всём Сарпале единицы.
Волосы и мудрые буквы северных людей здесь никого не интересовали, поэтому мы с Леоном спокойно стояли в сторонке, пока мимо оторопевшего Шанти шествовали женщины, девушки и старухи, с надеждой заглядывая ему в лицо.
– Ну же, посмотри на меня…
– И меня…
И Шанти смиренно смотрел. А у его ног благодарные хардамарки оставляли блестящие слитки соли. Из этих слитков образовалась небольшая горка, а люди горожане всё шли и шли. Самые нетерпеливые осмелились даже привлечь внимание голубоглазого Гро. Пёс такого ажиотажа не ожидал и на всякий случай сторонился взрослых хардамарцев. Но вот с детьми всё было иначе – их он совсем не опасался, а обнюхивал и тут же облизывал, особенно пахнущим молоком грудных младенцев на материнских руках.
Гора соли возле Шанти всё росла, и пришлось Чензиру вмешаться:
– Мы вам не торговцы, а посланники визиря дел Абакара-джах Нигоша. Соль вашу оставьте себе. Если ходите отблагодарить полукровку, несите крупы и муку. Снедь несите, которую за соль вымениваете. Другого нам не надо.
И люди действительно начали нести кулёчки орехов, сухофрукты, лапшу, приправы и много чего ещё. Теперь нам точно хватит провианта до Города Ста Колонн и обратно. Увести бы только всё это изобилие с собой.
– О, – задорно протянул Черзир, – оказывается, и от твоих блеклых глаз может быть польза, полукровка.
– Радуйся, что хоть так я могу добыть для всех нас еду. Боюсь, с охотой на юге ничего не выйдет. Не бегают по пескам Мола-Мати антилопы.
А люди продолжали стекаться на рынок. Казалось, слух о голубоглазом человеке разнёсся по всему городу, и хардамарцы целыми потоками стекались сюда, чтобы получить свою частичку чуда.
– Откуда же у вас столько испорченных сглазом людей? – не выдержала и поинтересовалась Иризи у кумушек, что уже получили свою порцию чуда и теперь шли прочь с рынка. – В городе ведьма поселилась?
– Нет, что ты, – отвечали ей женщины, пропуская между пальцев нитки голубых бус. – Это всё покойнички наши шалят. Как стемнеет, приходят они к стенам города и начинают шептать, мол, откройте ворота, выйдете к нам. Вон, косая Хиона намедни не выдержала подошла к воротам, думала, мать свою, покойницу, там увидеть. А за воротами беловолосый мертвец как глянул на неё своими белыми глазами, так она от страха ещё больше окосела, охромела даже и с криками побежала соседей будить. Всех нас переглядела, всех нас сглазила, даже бусы из бирюзы не помогли. И с той поры каждую ночь слышим мы покойников за стеной. Сил уж нет терпеть их жестокие речи. Хорошо, что голубоглазый господин пожаловал в Хардамар. Он-то с нас сглаз снимет.
– Откуда здесь взялись бродячие покойники? – насторожилась я, припомнив "весёлые" деньки в Жатжайских горах.
 
– Так со старых копий пришли, – как само собой разумеющееся ответили мне. – У нас в Хардамаре деревьев нет, чтобы умерших сжигать. Стервятники здесь тоже не летают. Не для кого нам соляную Башню Покоя строить. Могилы в земле тут ни одной киркой не прорыть, зато старые копи, откуда ещё наши деды соль добывали, имеются. Вот туда-то мы своих покойников и складываем и солью раскрошенной посыпаем. Так и лежат они там под солью. Тление не касается их своим перстом.