Миледи и притворщик (СИ)

– Эмеран, – неожиданно обратился ко мне Шанти, глядя, как я измываюсь над браслетом. – Если ты хочешь продать камень, то зря. Во всей деревне у людей нет таких денег.
– Значит, придётся мне продешевить.
Наконец я вынула из оправы три камня. Один погонщику за верблюда, второй – лавочнику за мешок риса, нута и муки, третий – пастуху за кусок вяленого мяса. Прекрасно. В следующей деревне за парочку камней купим ещё что-нибудь. А когда они кончатся, возьмусь за инкрустированный кинжал в сундуке Леона. Так нам камней ещё и на обратную дорогу хватит.
Подумав об этом, я обернулась, чтобы идти обратно в деревню, искать рынок, но тут же увидела перед собой целую делегацию из селян, что, видимо, уже давно наблюдали за нами и перешёптывались:
– Розовые колдуны из края дождей и болот пришли.
– Вон как тарантулов заворожили и приманили.
– Точно владеют они невиданной мудростью, раз умеют букашками повелевать.
Так, кажется, это нас с Леоном назвали розовыми колдунами из края болот. Странные эпитеты. Видимо, из-за того, что наша кожа под палящим солнцем покраснела. Но почему край болот? Эти жители пустыни думают, что в Аконийском королевстве выпадает слишком много дождей, отсюда и фантазии о болотах?
Внезапно из толпы вышел самый смелый юноша и обратился к Леону:
– Господин, поделись мудростью своей далёкой северной страны. Говорят, в твоём краю дождей и болот все люди умеют подчинять себе силой мысли не только тарантулов, но и самоходные телеги и железных змей, на которых путешествуют по всему свету. Напиши нам северные заклинания. Мы тоже хотим впитать в себя чужеземную мудрость и силу.
Тут он протянул удивлённому и ничего не понимающему Леону доску и кусочек мела, но мне пришлось сказать:
– Прости, младший брат, но господин не знает сарпальского языка, чтобы написать для тебя заклинания.
– Пусть напишет на северном языке. Язык ваш ведь полон сокрытых знаний. Пусть даст нам на них посмотреть и вобрать в себя.
Вобрать в себя? Что за странная аллегория? Хотя, ладно..
– Лео, – предложила я, – возьми доску и напиши на ней что-нибудь, а то от тебя не отстанут.
– Что написать? – удивился он.
– Да что угодно. Стих или песню. Да хоть инструкцию по экстренной посадке. Лишь бы аконийскими буквами.
Леон немного подумал, посмотрел по сторонам и приступил к делу. Как только на доске появился список легкомоторных летательных аппаратов, он отдал доску пареньку, а тот радостно сунул ему в руку монетку и побежал к колодцу.
А дальше мы с изумлением смотрели, как паренёк выпрашивает у проходящей мимо женщины лохань, кладёт в неё исписанную доску, а потом зачерпывает из колодца воду и льёт её на доску, смывая свежие надписи.
– И зачем ему всё это надо было? – недоумевал Леон.
– Не знаю, – ответила я, – может, это какой-то ритуал?
А паренёк уже отложил доску и принялся пить из лохани мутную мелованную жижу. А потом он с довольным видом выпрямился и объявил всем:
– Теперь премудрость северных людей внутри меня! Я тоже стану всемогущим повелителем тарантулов!
А дальше начался такой ажиотаж, что мы чуть не оглохли от гвалта: мужчин двадцать, что успели разыскать для себя куски дерева, теперь совали их Леону, прося поделиться мудростью и с ними. Стражи теснили их, но те всё равно тянули Леону доски и, что самое главное, монеты.
– Дурдом какой-то, – пробурчал Леон, когда я объяснила ему ситуацию. – Но раз за это ещё и деньги предлагают, ладно уж, намалюю им что-нибудь.
Он безропотно расписал десять деревяшек, а потом у него иссякла фантазия, да ещё рука устала.
– Лео, ну пожалуйста, потерпи, – попросила я его, пересчитывая вырученные таким лёгким способом монеты.
– Эми, ты в курсе, что это мошенничество на доверии? Мудрость они впитают через смытые буквы. Ну, смех же.
– Да ладно тебе. Людям просто хочется верить в чудо.
– Может, тогда и ты распишешь пару досок, а то что-то я притомился.
– Не могу, – пожала я плечами. – Сам видишь, мужчины мне свои доски не доверяют. Какая от женщины может быть мудрость?
 
Леон только тяжко вздохнул и взялся за одиннадцатую деревяшку.
Оказалось, рано я радовалась. Вскоре ко мне подошла молодая девушка с доской и мелом. О, женская солидарность. Ну, хоть кто-то в этой деревне верит, что и я могу обладать хоть капелькой северной мудрости.
Я припомнила все уроки чистописания, чтобы старательно разрисовать доску для девушки. Как оказалось, зря. По деревне тут же прошёл слух, что мои каллиграфические завитки даруют не только женскую мудрость, но и красоту. Ко мне тут же выстроилась отдельная очередь из молодых девушек и даже девочек.
Только после полудня, когда тарантулы давно попрятались от жары в свои норы, а последний деревенский мальчишка с довольным видом унёс разрисованную доску, мы с Леоном, не чувствуя рук, поняли, что наконец свободны.
Иризи старательно продела монетки на шнурки, разделив наш гонорар на пять увесистых частей. Шанти, что всё это время украдкой посмеивался то ли надо мной и Леоном, то ли над легковерными сахирдинцами, предложил нам всем пойти на рынок за провизией.
– Как хорошо, что здесь не слышали о волшебной силе северных волос, – между делом заметил он.
– Что ещё за сила? – удивилась я.
– Помню, когда-то давно в Старом Сарпале знахарки просили у тромок с длинными светлыми волосами как у тебя продать им пряди, чтобы плести из них шнурки для амулетов вечной молодости.
– Что? – невольно рассмеялась я, – северные волосы даруют вечную молодость? Как жаль, что это неправда.
– Знахарки бы с тобой не согласились, – с полуулыбкой добавил он, ясно давая понять, что сам эти суеверия всерьёз не воспринимает.
– Откуда такое странное поверье? Почему именно северные волосы должны омолаживать?
– Ну… Ты помнишь, в караване, с которым мы ехали, я водил знакомство с женой гончара.
– Да, помню эту старушку с мешком кизяка.
– Старушку? И как ты думаешь, сколько ей лет?
– Семьдесят, наверное. Вряд ли меньше.
– Не угадала. Она ровесница своего мужа, а тому всего сорок лет от роду.
О боги! К сорока годам женщина здесь превращается в сгорбившуюся, еле переставляющую ноги морщинистую старуху? А, собственно, что в этом удивительного? Вот, сейчас мы идём по окраине деревни, а по дороге нам то и дело встречаются миниатюрные женщины, что тащат невероятных размеров вязанки хвороста на плечах и большие медные кувшины с водой.
А вот и здешние мужчины – как один сидят в ряд у стены амбара и о чём-то с умным видом беседуют, пока их жёны трудятся в поте лица. Ах да, вдруг сейчас война начнётся, а они будут тяжести таскать, устанут, сабли в руках держать не смогут. Лентяи. И приспособленцы.
Наверняка, они и женятся только для того, чтобы на законных основаниях иметь рабыню в доме, которую можно эксплуатировать до полного износа. Тут, наверное, и вдовцов в разы больше чем вдов. Хотя, с сахирдинской традицией многожёнства мужчина всегда может заменить одну почившую доходягу на двух новых и пока ещё полных сил девушек, что через десяток лет тоже станут глубокими старухами. Изуверы.
– Я поняла. Старосарпальки смотрели на ухоженных сорокалетних тромок, в чьих домах всю работу за них делала прислуга, и думали, что у северянок есть свой тайный секрет молодости.
– Сколько тебе лет?
Ух ты, какой нескромный, даже грубый вопрос. Хотя, сарпалец вряд ли вкладывает в него тот же смысл, что и северянин.
– Через месяц должно исполниться двадцать пять. А может, уже исполнилось? Я потеряла счёт времени с тех пор, как оказалась в Сахирдине.
 
– Любой, старосарпалец, посмотрев на тебя, решил бы, что тебе лет девятнадцать, не больше. А ещё бы он решил, что твои срезанные для амулета волосы могут омолодить любую женщину на шесть лет.
– Как думаешь, он бы заплатил мне за прядь больше, чем за расписанную доску?
Шанти немного удивился и спросил:
– А ты бы смогла расстаться со своими светлыми длинными волосами?