Частная школа (СИ)
Шулепов ухмыльнулся.
— А побазарить? — гнусаво и тягуче спросил тот. — Мы тебя тут зря ждали, что ли? На этой вашей помойке… Не хочешь базарить? Сразу к делу? Да легко! Да, пацаны?
Кто первый его ударил, Эрик не понял. Просто сбоку врезалось что-то твёрдое и тяжелое. Бита, что ли? Или ломик?
На миг перехватило дыхание. Рёбра обожгло острой болью. Однако пропустив один удар, он дал им лишь обманчивое ощущение лёгкой победы. Боль никогда его не сдерживала, как раз наоборот — только придавала здоровой злости и сил. Отбивался он настолько ожесточённо, что будь их двое — те бы уже лежали и корчились. С тремя, возможно, тоже справился бы. Но пятеро…
Хотя в первые две минуты он худо-бедно умудрялся уклоняться от ударов, но в какой-то момент его попросту скрутили. Сначала вновь огрели по спине той же битой или что там у них. Ноги подкосились, он упал, но тут же перекатился и вскочил. Однако пока Эрик оборонялся от тощего вертлявого парня, другие двое подлетели сзади и буквально повисли у него на руках, заведя их за спину.
— Я сам, пацаны! — подал голос Шулепов, грузно поднимаясь с колен.
Эрик и не заметил, когда успел его приложить. Всё происходило очень быстро, суетливо, как на ускоренной перемотке.
— Ну что, козлина, дорыпался? — Шуля подошёл вразвалочку ближе.
Эрик дёрнулся раз, другой, пытаясь высвободить руки, но двое за спиной лишь вцепились крепче. А потом и вовсе заведённые назад руки вздёрнули вверх. Связки натянулись до боли, почти нестерпимой. И сам он невольно наклонился вперёд.
Шуле это явно нравилось. Эрик не видел его лица, но чувствовал, как от того прямо волнами исходило торжество. Шулепов с размаху пнул его в грудь. Но в последнюю секунду его, пьяного, повело и удар вышел смазанным и несильным.
— Это тебя папаша-мент научил боевому искусству — из-за угла нападать толпой на одного? — прохрипел Эрик. — Один на один заочковал?
— Я же говорил, пацаны, пациент слишком борзый. Будем лечить.
За спиной хохотнули, чуть ослабив хватку. Этим он и воспользовался — резко выдернул руки, толкнул одного, молниеносно сбил с ног второго и, отскочив в сторону, приготовился обороняться дальше. Шулепов пошёл на него, при этом отведя правую руку как-то странно — чуть вперёд и в сторону.
Но в следующий миг Эрик понял, в чём дело, — у Шули откуда-то оказался нож. Лезвие пару раз блеснуло в свете фонаря.
Эрик непроизвольно отступал, но вскоре упёрся спиной в стену гаража. Шулепов приближался, выставив перед собой балисонг.
— Я тебе говорил, Маринеску, что ты — труп? — припомнил он свою угрозу.
— Эй, Шуля, — позвал его один из дружков. — Мы так не договаривались…
— Реально, Шуля, это перебор…
— Не бздеть, — рыкнул Шулепов дружкам, продолжая подходить медленными шажками. Эрик весь подобрался, как сжатая пружина. В висках бешено колотился пульс.
— Ну чё? Молилась ли ты на ночь… смуглянка-молдаванка? — осклабился Шулепов, а затем сделал выпад…
7
Дальнейшее Эрик помнил смутно, словно разум отключился, перешёл в автономный режим. Нет, он не терял сознание, но действовал рефлекторно. Да и произошло всё очень быстро: каких-то несколько секунд и вот уже Шулепов с воем опускается на колени, потом заваливается набок, дружки его, отскочив подальше, тоже кричат наперебой, кому-то звонят, матерятся.
Как и когда Эрик выбил нож, зачем подобрал его сам и почему полоснул Шулепова — сказать не мог. Сработал инстинкт самосохранения.
Радовало лишь одно: рана у того оказалась не опасной. Просто глубокий порез предплечья.
Но это он узнал позже. А в обезьяннике, куда его потом отвезли, пугали, что Шулепов в реанимации, одной ногой, а другой… даже подумать страшно.
И тогда он, Эрик Маринеску, пойдёт уже не за покушение, а за убийство, внушали ему. И тогда вместо шести-семи лет колонии сядет на все двадцать.
Но сейчас колония Эрика не страшила, об этом пока просто не думалось. Его терзал леденящий ужас — как жить потом, зная, что убил человека?
Среди ночи в отделение примчался отец Шулепова. Попросил оставить его в допросной с Эриком наедине. Орал, бил, грозился придушить голыми руками, да и душил, во всяком случае пытался, только дежурный вовремя сунулся, оттащил. Потом подоспел ещё один, тот, что составлял протокол, и вдвоём они еле удержали старшего Шулепова.
— Ты, щенок, у меня на полную катушку сядешь, — тыкал он пальцем в Эрика, которого согнуло от приступа кашля пополам. — Я тебя на зоне сгною, сучонок. Ты у меня пожалеешь, что вообще на свет родился…
Отца Шулепова вывели, но из коридора ещё доносились его брань и угрозы.
Утром заступила другая смена, коридоры оживились, началась рабочая суета. Телефон дежурного звонил, не утихая. Впрочем, он и ночью почти не успокаивался.
Дело его передали дознавателю, женщине средних лет с усталым лицом и потухшим взглядом.
По второму кругу она безучастно задавала одни и те же вопросы. Ответы набирала на клавиатуре одним пальцем и так неспешно, что он едва не уснул. Она и сама, казалось, вот-вот впадёт в спячку — настолько вялыми были все её движения. Даже говорила женщина как в замедленном режиме. И в равнодушном взгляде сквозила хроническая апатия.
Лишь в конце женщина подняла на него глаза, посмотрела осмысленно и даже немного сочувственно. Вздохнув, покачала головой.
— Ну вот чего тебе не жилось спокойно? С юности себе жизни гробите…
— Я же не хотел. Это случайно вышло, — пробормотал он.
— Всё у вас случайно, — проворчала она, листая бумаги. — Случайно выпил, случайно повздорил, случайно подрезал на почве личной неприязни. Случайно сядешь теперь. Вот ты говоришь — его это был нож. А свидетели утверждают обратное. И сам потерпевший…
— Потерпевший? Шуля? Он говорит? Он пришёл в себя? — оживился Эрик.
— Да, у него уже взяли показания.
— И как он? В реанимации ещё?
— В реанимации? — удивилась дознаватель. — Почему в реанимации? Нет, насколько знаю. И даже не в больнице. Ранение у него несерьёзное, на твоё счастье.
Отпустили Эрика только ближе к вечеру, под подписку. Мать за эту бессонную ночь как будто резко сдала, посерела и осунулась, веки воспалились, видать, наплакалась. Однако ни словом, ни взглядом его не попрекнула, только когда он сел поужинать, спросила, что произошло.
— Ты же знаешь Шулю? Руслана Шулепова? Ну вот он со своими друганами подкараулил меня тут у нас, на пустыре.
— Зачем? Чего он хотел?
Эрик пожал плечами. После горячего душа разморило и на разговоры совсем не тянуло, но просто отмахнуться от матери тоже не мог.
— Хотел выразить мне личное неприязненное отношение, — припомнил он формулировку из протокола.
Мать сморгнула, посмотрела на него озадаченно.
— Ну, устроить разборки хотел, помахаться, точнее, навалять мне…
— За что?
— Да, мам, мы же давно друг друга не выносим. Накопилось.
Эрик придвинул тарелку с супом, взялся за ложку, вдохнул аромат. Желудок моментально отозвался урчанием и сжался в предвкушении. Мать варила отменный борщ, хотя сейчас, после двадцати часов на одной затхлой воде, съел бы что угодно.
— А откуда у тебя нож? — неожиданно спросила она.
Эрик отбросил ложку, не съев и половину.
— Да не мой это нож! Я его отобрал у Шулепова. Он им там размахивал.
— А мне в полиции сказали другое. Сказали, что ты носишь с собой холодное оружие. Что вы там просто собрались после того клуба, ну… выпивали, потом поссорились, ты достал нож и кинулся на своего одноклассника.
— Это Шулепов наплёл. И это полный бред. Я тебе сказал, как всё было.
— Но раз так, они ведь разберутся?
— Наверное, — Эрик встал из-за стола. Есть перехотелось. — Мам, я спать.
Они разберутся. Должны разобраться. Всё ведь можно проверить. Были же какие-то свидетели, которые видели его в тот час одного. В маршрутке, на остановке… Так что сидеть и выпивать там с Шулей и его дружками он никак не мог. Были наверняка и камеры где-то. Сейчас же они везде понатыканы! И отпечатки на ноже должны быть не только его, а ещё и Шулепова. Да и Куклина может подтвердить, что ссора у них с Шулей вышла в клубе, что тот угрожал ему, что выпивать вместе они не могли…