Частная школа (СИ)

Эрик открыл блокнот, но первое, на что обратил внимание, это дата — оказывается, Алиса начала вести дневник незадолго до своей смерти. Может, у неё был раньше другой дневник и просто закончился, но первые записи в этом начинались с февраля. За два месяца до её фатального шага.
И ещё Эрик отметил в мыслях, что любопытство-любопытством, но было немного не по себе листать эти страницы, читать строки, зная, что той, кто их писал, уже нет…
Сначала и правда Алиса изливала душевные терзания, притом сумбурно, пространно и многословно, что трудно было понять, отчего она так мучилась. Сплошь общие и пафосные фразы про дружбу и любовь, предательство и одиночество, время от времени разбавляемые стихами. И такие же пафосно-глубокомысленные цитаты она вставляла почти после каждой новой записи, вроде того: «депрессия не признак слабости — это признак того, что вы пытались быть сильным слишком долго…».
Эрик по диагонали просмотрел несколько страниц стихов, цитат и рефлексии с бесконечными многоточиями, пока не наткнулся на коротенькую запись от семнадцатого марта. Притом дней десять перед этим Алиса не писала ничего.
«Мне кажется, Д.К. всё знает. Или догадывается. Господи, пожалуйста, пусть это будет не так!»
Спустя неделю новая запись:
«Всё больше убеждаюсь, что Д.К. в курсе. Ничего пока не говорит, ничего не предпринимает, но смотрит так, будто точно всё знает. Однако не то что осуждает, а… как будто забавляется. И выжидает… правда, неизвестно чего. Как кошка, которая наблюдает за мышью перед тем, как её съесть. Меня от этого взгляда кидает в дрожь и становится тошно.
Ну почему я была так неосторожна?! Почему я совершаю одну глупость за другой? И тогда, и сейчас… Если узнают и другие, то… не хочу даже думать… Такого позора я не вынесу. Но самое страшное — меня же тогда точно отчислят и отправят… нет, не дай бог!».
Спустя несколько дней Алиса, видимо, утвердилась в своих опасениях окончательно:
«Д.К. действительно всё знает. И, по-моему, не собирается просто молчать.
Вчера пришла после уроков и обнаружила на своей кровати книгу «Крёстный отец» Марио Пьюзо. Откуда она там взялась? С психу наехала на Приходько, но она без понятия. Кутузова тоже не в курсе. Открыла книгу — а там фотографии… У меня аж внутри всё заледенело. Это конец…»
Недельный перерыв и новая запись:
«Я боюсь. Не сплю ночами. Есть не могу. Разговаривать ни с кем не могу. Жду, когда Д.К. расскажет. А то, что расскажет — уже не сомневаюсь. И ни на что не надеюсь. Иногда даже думаю — скорее бы! Потому что ожидание хуже всего. Но потом как представлю, что тогда начнётся… Нет, лучше сразу умереть».
Спустя два дня:
«Д.К. предлагает мне встретиться наедине. Говорит, что хочет кое-что предложить мне в обмен на молчание. Предлагает сделку, короче. Иначе обещает рассказать про меня всем… Шантажирует… Напоминает про фотографии… Я подозреваю, что это за сделка. Если это то, что думаю, то… я пропала. Я не хочу и не смогу это сделать…
Никак не ожидала, что Д.К. может быть такой мразью… На самом деле, это страшно — знать человека столько лет, точнее, считать, что знаешь его, а потом такое…»
Четырнадцатого апреля Алиса оставила последние несколько строк:
«Эти дни я избегала Д.К. насколько возможно, но решила, что пора поговорить. Разумеется, я откажусь. Пусть делает, что хочет. Но осмелится ли? Я ведь тоже могу кое-что рассказать…»
Эрик перечитал последние слова и озадаченно посмотрел на Катю, которая, казалось, не дышала.
— Теперь ты понимаешь? — почему-то шёпотом произнесла она, хотя в алее кроме них никого не было. — Ты видишь, какой страшный человек Дина Ковалевская?
  
29
 
Эрик не знал, что и думать. Этот дневник лишь сильнее всё запутал. Точнее, вопросов и подозрений стало теперь только больше.
— Почему ты так уверена, что это Дина? Не у неё одной такие инициалы.
— Ну а кто?
— Да мало ли…
— Это сто процентов кто-то из пансиона, раз смог запросто зайти в её комнату и подложить книгу.
 
— Ну, допустим. Но и в пансионе народу хватает. В одном нашем классе трое с инициалами ДК. А, может, это кто-то из другого класса…
Катя упрямо покачала головой.
— Нет, я уверена, что это Ковалевская.
— Ты просто на неё злишься. Но, Кать, это очень серьёзное обвинение.
— Нет, это серьёзное преступление. Шантаж и доведение до самоубийства. Ты понимаешь, человека не стало? Девушки, которой бы жить да жить. А её нет. Это страшно! А Дина зато живёт в своё удовольствие и радуется.
— Ну здесь же не сказано, что это Дина. Так что не факт.
— Да нет же! Смотри, всё ведь сходится. — Катя принялась загибать пальцы. — Инициалы — раз. Разругались накануне — два. И не просто же поссорились, а между ними что-то серьёзное произошло, все говорят. И вот это: считать, что знаешь человека столько лет… А они же с Диной из одного города, Олеся говорила. Дружили очень давно. Вот. А, ну ещё она ведь кроме этого ДК ни разу не написала Дина там или Ковалевская. Но ведь не могла она про свою лучшую подругу совсем не написать ничего, ни строчки. Пусть даже они и поссорились. Да тем более даже что поссорились! Видишь? Ну какие тебе ещё нужны доказательства?
— Да просто факты. Для того, чтобы так серьёзно обвинить человека, нужны факты. ДК может быть и Корбут. Или Кутузова. Или ещё кто-то.
— Да нет же! — негодовала Катя. — Алиса знала, кто ДК. Зачем бы она спрашивала у Кутузовой и Приходько, кто принес книгу? Она бы так и написала… Она бы сразу знала, что это Даша положила. И не называла бы её то ДК, то Кутузова. В общем, нет, не она.
— Ну тогда Корбут.
— Нет, это не Дима, — решительно заявила Катя, качая головой. — Это на него не похоже, а вот на Дину — вполне.
— Сильно ты его знаешь…
— Зато я вижу, какая Дина. Тайком делать подлость, мстить и шагать по головам — это в её духе. Про тест по литре забыл? И это она тебе всего лишь за дуру отомстила. И мне вот теперь тоже мстит… А Даша Кутузова мне сразу сказала, когда Нина Лаврентьевна отчитала Ковалевскую, что она теперь мне жизни не даст. А Дима… он просто… ну, не знаю… не хватает у него смелости и силы пойти против всех, против Дины. Не каждый так может. Но он добрый, понимаешь. Я вижу, что ему плохо из-за всего этого.
— Добрый трус, короче, — усмехнулся Эрик. — Он тебе нравится, да?
Катя густо покраснела, помолчав, ответила:
— Это Дина, я чувствую.
Эрик пожал плечами. Умом он понимал, что доводы Кати вполне логичны. Всё, что он знал и слышал про Дину, очень даже укладывалось в образ циничной, злобной и мстительной гадины. Да он и сам сразу же, с первого взгляда, понял, какая она стерва. И теперь не понимал, почему в душе́ не хотелось с Катей соглашаться. Почему так хотелось, чтобы злополучное ДК не имело к Дине отношения, вопреки здравому смыслу.
Катя восприняла его молчание как уступку и деловито продолжила:
— Мы не можем просто оставить это как есть. Ты же понимаешь? И я знаю, что делать. Я думала над твоими словами — ты прав. Нонна Александровна — лицо заинтересованное, ей невыгодно, чтобы в этом копались. Ей лишь бы видимость благополучия сохранить. Конечно, она не захочет справедливого расследования. Поэтому нам надо, чтобы про этот дневник узнало как можно больше народу. Через интернет, например, можно его…
— Эй, Катя, притормози. В таких делах не надо торопиться. Допусти хоть на минуту, что это не Дина. Да, она та ещё сволочь, но одно дело — устроить тебе травлю за то, что ты её заложила. И совсем другое — методично довести лучшую подругу до самоубийства.
 
— А, по-моему, это как раз в её стиле. И то, и другое.
— Короче, Катя. Мы пока никому ничего сообщать не будем, хорошо? Я не говорю, что мы забьём на этот дневник. Но пока мы будем просто наблюдать. Заодно попытаемся узнать побольше, что тут происходило в прошлом году.