Частная школа (СИ)
Дальнейшие слова Дина не слышала. Кровь прихлынула к голове, жгла щёки, веки, шею, громыхала в ушах и висках. Никто и никогда так её не позорил. Да ещё и перед всеми.
— Ну что ты молчишь? Может, объяснишь нам, для чего ты это сделала? — негодовала русичка.
Дина видела, что новенький сразу помрачнел, будто ему это всё не нравилось. Видела и Катю, которая сидела прямо, вся преисполненная чувством выполненного долга. Никита понуро опустил голову. Да и Полина тоже. А Олеся явно нервничала. Трусила, дурочка, как будто она, Дина, стала бы кого-то сдавать.
— Что, нечего сказать? Хотя и так всё понятно. Сделать мелкую подлость тайком смелости у тебя хватило, а ответить за это… Садись, — велела Нина Лаврентьевна с таким выражением, будто ей на Дину даже смотреть противно.
Но Дина будто окаменела и продолжала стоять. Молчала и не двигалась.
— Сядь, — повторила громче Нина Лаврентьевна.
Но Дина всё так же молча взяла сумку и просто вышла из класса. Русичка что-то ей говорила вслед, но она не остановилась. Сбежала по лестнице вниз и прямиком на улицу. Там можно переждать урок.
Лаврентьевна, конечно, Чуме нажалуется, ну и пусть. Хуже, чем было сейчас, всё равно уже не будет.
21
Следующие два урока и обед Дина пропустила. Ушла в дальний конец аллеи, ведущей от главного корпуса к стадиону, сейчас пустому. Облюбовала скамейку в тени лип, да так там и просидела два с лишним часа, пытаясь успокоиться.
Сотовый, на который вереницей сыпались сообщения от подруг и Никиты, она игнорировала. Даже не открывала их. На звонки тоже не отвечала. Не хотелось сейчас ни с кем разговаривать.
Такое унижение нужно было пережить без свидетелей. К тому же казалось, если она начнёт с кем-нибудь говорить о том, что сейчас произошло на литературе, то точно расплачется. Она и так еле держалась. А предстать пусть даже перед подругами квашнёй в слезах, ноющей и жалеющей себя… нет уж. Никогда.
Она полезла в сумочку за платком, но наткнулась на бумажный комок. Развернула и выругнулась вслух. Это была злополучная страница из тетради Маринеску. Дина швырнула её со злости на землю. Но на безукоризненно чистой площадке этот несчастный комок белел так вызывающе, нарушая порядок, что она не выдержала, подобрала и сунула в боковой карман сумки. Потом в урну выбросит.
После обеда Дина вернулась в класс, ни на кого не глядя, села за свой стол и держалась так, будто никакой унизительной выволочки и в помине не было. Даже наоборот, она казалась ещё надменнее, чем обычно. Олеся Приходько, которая хотела сначала подойти, лишь посмотрела на неё и, стушевавшись, отошла.
— Ты где была? — зашептала Лиза, подсев поближе.
— Как ты? — обеспокоенно спросил Никита.
— Прекрасно, — невозмутимо ответила Дина.
Он хотел ещё что-то спросить, но в класс вошёл Валентин Владимирович, и все расселись по местам.
История всегда ей нравилась, но сегодня Дина едва высидела урок. Боковым зрением видела, как на неё поглядывал Маринеску, только теперь его взгляды не волновали, как утром, а вызывали глухую злость. На эту Катю она и вовсе смотреть не могла. Безумно хотелось высказать ей всё, что кипело внутри. Выразить брезгливость тихушной доносчице. Но ещё там, на скамье в липовой аллее, она решила, что не будет ничего ей делать. И высказывать ничего не будет. По крайней мере сейчас. Потому что спокойно сказать не сможет, а скандалить не хотелось. Это некрасиво, недостойно. Орущие девки, считала Дина, это всегда фу какое зрелище. Поэтому и сидела всю историю как изваяние, подавляя бурю в душе́. К счастью, историк её не вызывал и вообще не трогал. Хотя мог бы, он тот ещё провокатор.
Однако когда урок закончился, Валентин Владимирович попросил её задержаться. Дина сразу поняла — из-за Лаврентьевны.
Как только аудитория опустела, куратор подошёл к ней и присел в своей фривольной манере на соседний стол полубоком. Несколько секунд смотрел на неё, хмурясь и покачивая при этом ногой в модном ботинке. Дина взгляд его выдержала с ледяной невозмутимостью.
— Это правда? — наконец заговорил куратор. — Ты вырвала страницу у Эрика?
— Да.
— И зачем?
— Просто так.
— Ну это же ерунда какая-то… — хмыкнул он. — Насолить ему хотела?
— Да, — процедила Дина, — насолить ему хотела.
Валентин Владимирович тяжело вздохнул.
— Эх, Дина, Дина. Ну, ты понимаешь, что только себе хуже сделала?
Дина молчала.
— Нина Лаврентьевна уже доложила директору. Так что идём сдаваться. За что ты, кстати, так на парня взъелась? Или это у тебя такой странный способ привлечь его внимание?
Дина хмуро взглянула на весельчака-куратора, но ничего не ответила. Ему только слово скажи — он ещё больше затроллит.
* * *Отчасти Дине повезло — у Нонны Александровны возникли срочные дела. И времени на полноценную отповедь у неё не было. Поэтому она буквально на ходу, пока застёгивала жакет и складывала в кожаную папку какие-то бумаги, бросила пару фраз о том, какой глупый и непорядочный поступок совершила Дина.
Затем директриса остановилась прямо перед ней, пронзила насквозь своими глазами-буравчиками и холодно произнесла:
— Сегодня же, прямо сейчас, извинишься перед Маринеску. Валентин Владимирович, проследите. Каждую субботу в течение месяца помогаешь в библиотеке по два часа. И никаких поездок в город до октября.
Директриса уже собиралась выйти, но тут повернулась и, выставив указательный палец, добавила:
— Да, и вот что. Ты же в вашем классе староста, насколько мне известно? Думаю, тот, кто способен на такие мелкие пакости, не достоин быть старостой. Валентин Владимирович, выберите кого-то другого. Скажем, Олега Руденко.
— Но зачем сразу так… — подал голос куратор.
Однако стоило Нонне Александровне всего лишь взглянуть на него вопросительно, и он, безоговорочно капитулировав, замолк.
На этом директриса наконец ушла, не оглядываясь.
— Ну и кому ты в итоге насолила? — повернулся к ней куратор.
Вместо ответа Дина вложила ему в руку карточку — электронный ключ от большинства кабинетов в школе. Он повертел его в руках и сунул в карман щегольского пиджака.
— Ну что, подруга, пошли извиняться. Я его вызову с урока, ну, чтоб не при всех…
Дина шла как на голгофу, не в силах даже представить грядущий кошмар. Плевать ей на разжалование из старост, меньше забот только будет. Хотя обидно, конечно. И чёрт с ним, с городом. И лучше бы она у Амалии Викторовны хоть каждый день отрабатывала, только бы не извиняться перед Маринеску. Такое унижение она точно не вытерпит.
Если бы куратор не шёл рядом, она бы снова куда-нибудь сбежала, но тот шагал как конвоир. И хотя он предложил извиниться наедине, не перед классом, Дина видела — происходящее его очень забавляет. Он и улыбку-то не особо старался скрыть.
Они остановились возле кабинета физики, где сейчас шёл урок у одиннадцатого класса. Валентин Владимирович, приоткрыв дверь, заглянул в аудиторию, поприветствовал физика и попросил Маринеску выйти на минуту.
Дина слышала, как там, за дверью, приближались шаги. И слышала, как сердце бухало в груди всё быстрее и быстрее, разгоняя кровь. Лицо пылало, и ничего она с этим не могла поделать.
«Проклятая Чума, — думала Дина в отчаянии, — никогда не прощу ей этого унижения».
Вот Валентин Владимирович отступил назад, в коридор вышел Маринеску и прикрыл за собой дверь. Он перевёл недоуменный взгляд с куратора на Дину и обратно.
— Что? — спросил, нахмурившись.
— Дина хочет тебе кое-что сказать, — произнёс куратор.
Маринеску уставился на неё озадаченно, а у Дины язык словно к нёбу присох. Она смотрела на него, сгорая от стыда, и слова не могла вымолвить.
— Ну, Дина, — подтолкнул её легонько Валентин Владимирович. — Что ты там хотела сказать Эрику?
Дина молчала, понимая, что ни за что и никогда не сможет сказать ему «извини». Пусть Чума потом хоть что с ней делает, пусть хоть отчисляет, но извиняться она перед ним не станет. Пауза затягивалась, тогда Валентин Владимирович, поняв, что шоу не состоится, вздохнул с сожалением и сказал сам: