Замок последней розы (СИ)

Впрочем, нам с Гаяни было его не слишком жалко. А месть моей сестрёнке удалась. Доказать ничего было нельзя, но с тех пор он смотрит с опаской на младшую элиану и не подходит ко мне, когда она рядом. Мы вовсю этим пользуемся. Жаль, что на аудиенцию к элару я должна была идти одна.
— Ладно тебе, Ши! Хватит строить из себя строгую мамочку. Я-то знаю, что ты меня и такой любишь.
Хитрюга уселась рядом и уложила мне зелёную голову на плечо. Я вздохнула и почесала её за ухом. Да, если вдуматься — сумасшедшая причёска Гаяни меньшая из моих проблем.
— Но вообще-то я тебя не за тем ждала, — тихо добавляет сестра. И тут я замечаю, что у неё глаза красные. Плакала. А чтобы довести до слёз мою сестру — это не знаю, что должно произойти.
— Рассказывай! — немедленно поворачиваюсь к ней всем телом.
Гаяни опускает плечи, упирается взглядом в пол и принимается ковырять заусенец. У неё вечно обкусаны ногти, пальцы в пятнах от очередного несмываемого эликсира. Да, пожалуй, новая причёска ей подходит больше длиннющих кос, на которые она вечно ругалась, что мешают.
— Понимаешь, тебя так долго не было… что я заснула, пока ждала, — тихонько начинает Гаяни. — И мне приснился кошмар.
— Ты такая из-за сна? — удивляюсь я. Совсем на неё не похоже.
— Угу, — кивает Гая и бросает на меня острый взгляд из-под непослушной зелёной пряди, упавшей на лицо. Удостовериться, что я отнеслась серьёзно к её страхам. Но сегодня такой день — я отнесусь серьёзно к чему угодно. Странное ощущение, будто каждая мелочь отныне имеет смысл, и случайностей просто больше не бывает.
— Так вот, — чуть успокоившись, продолжает она. — Мне снился… один человек.
— Человек?
— Парень. Красивый. Очень. Такое знаешь… лицо настоящего воина, но доброе. И умное. И вообще…
Я снова вздыхаю. Кажется, моя сестра начинает входить в тот возраст, когда говорят и делают всякие глупости.
— Да ты меня слушаешь?!
— Слушаю, слушаю. Дай хоть пока причешусь. А ты продолжай! — встаю и подхожу к маленькому столику в углу комнаты, выбираю гребень и принимаюсь расплетать тонкие косы у висков, тщательно вычёсывать длинное серебро волос. Мне никогда не хотелось обрезать свои. Ритуал причёсывания меня успокаивает.
— Ну вот. У него тёмные волосы и чёрные глаза. Во что одет, не помню. Помню только, что стоит передо мной, преклонив колено…
— Чтобы мужчина преклонял колено перед женщиной? А тем более девочкой. Гая, ну тебе и глупости снятся!
— Не перебивай! — вспыхивает сестра и даже чуть подпрыгивает на постели. — Ты хочешь дослушать, или нет?
Молчу, и она продолжает.
— Ну вот, и значит стоит он передо мной на одном колене и так смотрит… что душа вся переворачивается.
— Так а в чём кошмар-то? Симпатичный парень на тебя смотрит…
Гая не отвечает. Я откладываю гребень, оборачиваюсь, и вижу, что на ней лица нет. И кажется, снова плачет.
— Ты не понимаешь. Он на меня так смотрит, как будто ждёт чего-то, а я… держу в руках кинжал… заношу над ним высоко… и убиваю.
Крохотная слезинка катится по щеке Гаи. А она смотрит на меня таким взглядом, какой бывает иногда — как будто она верит, что я смогу её от всего защитить. Если бы так и было…
Подхожу к ней, мягко опускаюсь на колени и беру её ладони.
— Ты самый лучший, самый чудесный, самый добрый человечек из всех, что я знаю! И просто неспособна никому причинить вред. Тот случай с Боргом не в счёт, он заслужил. Это просто сон. Забудь! Это не настоящее. Ты никого не убивала. И не убьёшь. Поняла?
Гаяни шмыгает носом, открывает рот, чтобы что-то сказать…
И в этот момент из-за двери раздаются возмущённые вопли. Мы с Гаей переглядываемся. Список тех, кому причинила ущерб моя милая сестричка, только что пополнился. Правда, эту тоже не жалко.
Бросаюсь к двери, торопливым движением ладони разблокирую вход.
Серая завеса света падает, и передо мной, раздувая ноздри и расчленяя меня взглядом, оказывается человек, который я даже не подозревала, что знает, где я сплю.
— Что за мерзкие шутки? — шипит Мелия и машет обожжённой ладонью. Позади неё пара перепуганных служанок затихла с объёмными свёртками, прижатыми к груди. А чуть дальше, в тени, замечаю ещё одного гостя, который посмеивается в седую бороду, и явление которого в эту часть дворца ещё более неожиданно, чем пробуждение джархана.
 
— Дверь сломалась! — начинаю нести первую попавшуюся чушь. — Если бы мы были заранее оповещены о столь почётном визите, несомненно починили бы к вашему явлению!
Мелия почему-то не приступает к любимой забаве «втопчи в землю самооценку элианы», а замолкает и вплывает в комнату, которая тут же кажется ещё более крохотной, чем она есть. За ней вереницей мышек забегают служанки, принимаются копошится, разворачивать свёртки на моей постели.
— Не важно. Есть более срочные дела, поскольку… А это ещё что такое?! — взвизгивает она, уставив палец на Гаяни, которая как раз пыталась незаметно просочиться к выходу.
— Не что, а кто, — от усталости я позволяю себе такую немыслимую дерзость. — Младшая элиана Гаяни. Тоже готовится к празднику.
— В таком виде она никуда не пойдёт! Я не позволю позорить элара! Мерзавка специально сделала это, чтобы насолить мне, я уверена!
Смотрю на сестру — та уже готова взорваться. Слёзки высохли, фиалковые глаза смотрят дерзко, прямо. И уже открывает рот… нет, только ещё одной катастрофы нам не хватало! Становлюсь между нею и Мелией, разворачиваю сестрёнку за плечи и подталкиваю к выходу.
— Это я попросила Гаяни принять подобный… экстравагантный вид. Она будет отвлекать внимание гостей. Чтобы я… не вызывая подозрений могла исполнить приказ элара наилучшим образом.
Логика, конечно, сомнительная. Но как раз хватает, чтобы отвлечь внимание самой Мелии. Пока она разносит в пух и прах глупость моих слов и мою собственную тупость, Гая как раз успевает скрыться. Посмотрев на меня напоследок как-то подозрительно. А, ну да! Она же ни сном, ни духом, что у элара был для меня какой-то приказ. О подобном не станешь рассказывать ребёнку. Хоть бы эта непоседа не стала сама выяснять, о чём молчит сестра! С неё станется.
Правда, теперь я в одиночестве попадаю на растерзание всем этим людям, пришедшим по мою душу.
Ближайшие два часа служанки моют меня за перегородкой, что-то массируют, где-то выщипывают, мажут какой-то ароматной дрянью кожу и волосы, и в конце концов впихивают во что-то белое и струящееся, что я не успеваю даже рассмотреть, а сверху прикрывают защитным одеянием.
Женщинам позволяется наряжаться только перед своей семьёй. На чужие глаза показываться можно лишь в сером плаще с капюшоном — джавве. Меня удивляет и немного пугает то, во что меня обрядили. Значит ли это, что сегодня будут нарушены традиции и перед незнакомыми мужчинами придётся показаться в «домашнем» виде? Я уже чувствую себя беззащитной. Почему-то надеялась, что джавва позволит спрятать неловкость и самой спрятаться от чужих взглядов.
Но судя по всему, мне не оставляют ни единого шанса отвертеться от исполнения приказа. А чужаки не знают наших обычаев и не заподозрят ничего необычного.
Так, хорошо. Это я хотя бы могу понять.
Но что в моих покоях забыл Мардухай?!
Главный придворный маг, хранитель летописей и древних артефактов, некоторые из которых мы принесли ещё из Старого мира и сберегли даже в изгнании. Самому Мардухаю лет уже за сотню, наверное. Сколько я себя помню, он был таким — ехидным стариканом с бородой до колен, от которого в любую минуту ждёшь какого-нибудь подвоха.
Всё время, пока длилась моя экзекуция, они с Мелией переговаривались о чём-то вполголоса. Я напряжённо прислушивалась.
 
Даже то малое, что удалось разобрать, мне очень не понравилось.
— …жаль, не успели надеть ей гиар, — вздыхает эласса.
— Хм-хм… может, оно и к лучшему, — скрипит чародей.
Вообще не представляю, при чём тут камень, который я должна буду получить после раскрытия дара. Конечно, я давно уже мечтаю о таком. Если посмотреть на человека, сразу видно, стал ли он уже полноценным членом общества, есть ли у него магия и собственная семья. Потому что эти три вещи обычно появляются одновременно с гиаром в центре лба, по крайней мере у девушек. Ну а если не повезло, и родилась ты без дара, или в такой бедной семье, что и замуж никто брать не хочет — пусть даже второй или третьей женой… то твой пустой лоб сразу же известит окружающих, что к тебе можно относиться как к человеку низшего сорта.