Сделка (СИ)

Мне было жаль Дариса. Я не оправдывала, но почти понимала, почему он был именно таким — острым, горьким, озлобленным, гордым.
Час уже прошел или нет? Нигде не было часов.
— Одного не пойму… — задумчиво, будто спрашивая самого себя, вдруг протянул Дарис, распахивая глаза. — Почему мой отец помогает тебе?
  
29.
 
Было удивительно, что здесь, в последнем пристанище приговоренных к священной смерти, пар-оольцы не повесили с десяток сбивающих шепчущих артефактов. Вместо этого — лишь четыре обнаруживающих магическое воздействие и избирательно рушащих его, да еще и срабатывавших каскадом. Похоже, предполагалось, что до этой тюрьмы нужно дорасти, раскаяться достаточно, чтобы обладать привилегией быть помещенным сюда.
Келлфера мало волновали обычаи пар-оольцев доводить убиваемых ими пленников до отчаяния и полного личностного разложения, но он содрогнулся, когда представил, что, не появись они с Дарисом, именно сюда бросили бы Илиану. Что она тоже лежала бы на полу и молилась, не имея выбора и готовая умереть, уверенная, что искупает своим страданием страшный, пожирающий ее душу грех.
Грех! Таких чистых людей, как эта девушка, он, наверно, и не встречал.
Илиане было здесь не место.
Келлфер, укрывшийся уже измененным им заговором, легко прошел мимо четырех мрачных исполинов-охранников и скользнул в камеру без двери, где безумная нищенка ожидала его.
Зэмба-лицо-в-пыли подняла свое чумазую мордашку:
— Ты тут, мой бог?
Келлфер выступил из тени, невидимый ни для кого, кроме нее.
Он хранил молчание, лишь приложил палец к губам, а после — всю руку к сердцу, и женщина зашлась в радостном припадке. Ее всю подбрасывало от радостных рыданий, пока Келлфер, коснувшийся ее плеча, шептал заговоры, но стоило ему отступить, она начинала плакать уже от горя.
— Я не оставляю тебя, — шепнул он негромко.
Зэмба сразу же перевернулась со спины на живот, и сложилась углом в молитвенной позе и уверила:
— Я все сделаю, я принесу славу себе и своим потомкам, все в честь твою, мой бог рассвета, мой бог небесного огня!
Келлфер кивнул, обновляя иллюзию: нельзя было допустить, чтобы появлявшиеся раз в четверть часа служители обнаружили обман.
.
На душе было неспокойно. Келлфер еще раз напомнил себе: Дарис очень хорошо связан, а усыпляющий заговор так силен, что даже сам Келлфер не снял бы его ни с первого, ни даже с третьего раза. Любимая знает, что делать, если произойдет что-то невероятное: на ее руке все еще оглушающее кольцо, на поясе — скрывающий артефакт, который, как только она активирует его, спрячет ее и от Дариса, и от всего мира. Илиана помнит, куда идти: специально открытый им, но укутанный иллюзией новый грот неподалеку от их старого пристанища был местом встречи в случае, если почему-то придется на время потерять друг друга из виду. Держащие винодельческий двор пар-ольцы, после той суммы, что он заплатил каждому, должны относиться к Илиане как к императрице, и не нарушать ее покоя. Кроме того, они уверены, что брат и сестра больны, а значит даже воду не рискнут передавать лично.
Любимая, наконец, отдохнет, выспится на нормальной кровати, наестся вкусной еды, которую перед тем не пришлось самостоятельно готовить на грубом очаге, выпьет вина, примет ванну. Почувствует, что жизнь, почти потерянная ею сначала в клетке, а потом с приходом Дариса, возвращается.
К тому же Илиане нужно было ощутить, что, несмотря на принесенную Дарису клятву, она продолжает быть сильной. Келлфер не просто так оставил девушку наедине со спящим сыном: так, находясь рядом с ним, но имея всю власть в своих руках, Илиана могла прочувствовать, что присутствие Дариса не лишает ее воли, а страх не имеет оснований и смысла. Безусловно, Дарису не удалось сломать сильную Илиану, но несколько шагов по направлению к этому он сделал, и сейчас нужно было вытравить ростки посаженной им беспомощности из ее души.
Когда Келлфер вернется, никакая опасность более не будет угрожать Илиане. Он обнимет ее, погладит по золотым волосам, вдохнет их пьянящий запах… Она обнимет его за пояс, прижимаясь к груди так крепко, что сердце дрогнет от нежности.
 
Он не расскажет ей о Зэмбе, Илиане незачем снова волноваться.
Вместо этого Келлфер пригласит ее на праздник. И там, среди огней, предложит провести бесконечную жизнь вместе.
И все будет хорошо.
.
Зэмба почти не сопротивлялась, когда на рассвете двое вытащили ее из темницы, подняли за руки и понесли по коридору, держа так высоко, что босые ноги лишь изредка задевали пол. Изворачиваясь, Зэмба оборачивалась на лик, казавшийся ей ликом самого прекрасного бога, и одними губами шептала ему хвалу.
Даже если бы Зэмба решила заговорить, если бы ее воспаленный разум подсказал ей другую идею, она не смогла бы: надежный заговор, сковавший ее голос, не позволил бы старухе быть услышанной, а ее вероятные мольбы пар-оольцы сочли бы лишь неуместной просьбой оставить пленнице жизнь.
Келлфер равнодушно проводил ее взглядом, а затем прошептал заговор — и в руку ему с потолка упало черное кольцо.
  
30.
 
Молчание Дариса было страшным, громче крика, рева бушующего моря и гула горнов. Впервые я видела его таким: с широко расширенными глазами, с раздувавшимися от бешенства ноздрями — и недвижимым, как статуя. Только пальцы его водили по уже обагренному кровью детей кривому металлическому клинку, проходясь от рукояти к расширяющемуся кончику, почти касаясь острой кромки, и снова вверх, пока не упирались в плетеную тканевую перевязь. Мой палач не делал ко мне ни шага. На губах его то и дело появлялась кривая, уязвленная усмешка разозленного и страдающего человека.
Я не хотела смотреть на него, но не могла отвернуться. Я ждала смерти каждую секунду после того, как произнесла те слова, не произнести которых не могла.
«Потому что любит меня».
«И ты любишь его?»
«Да».
Но минута шла за минутой, а Дарис не убивал меня. Он бросил мне то ли просьбу, то ли указание сидеть на кровати, не мельтеша, и, даже понимая, что это не приказ, я выбрала послушаться, чтобы не сердить его больше и иметь возможность неожиданно убежать, если представится шанс. Сейчас я продолжала сжимать в окоченевших от напряжения пальцах покрывало, которое мяла в руках в момент, когда Дарис, пытавшийся собраться с мыслями, расстроенно махнул на меня рукой. Напряженная, вытянутая спина тоже ныла, но этого я почти не замечала.
Я тоже хранила тишину, не позволяя себе шевельнуть и губами, пока он решал мою судьбу.
— Вы с ним, — хрипло начал Дарис. Голос не слушался его, он прочистил горло и продолжил: — Делили ложе?
— Нет, — шепнула я. Час давно истек, к тому же тут цепляться за формулировку не стоило. Вообще-то мы спали в одной кровати вместе, моя идеальная счастливая ночь, но ведь Дарис спрашивал не об этом.
— Спасибо, — так же тихо ответил Дарис. — Тебе настолько отвратительна эта клятва, что ты готова броситься в объятия к чудовищу, лишь бы иметь шанс… — он откинул голову назад. — …разорвать отношения со мной?
Я тоже закрыла глаза и, будто махом ныряя в прорубь, ответила:
— Я ненавижу эту клятву. Из-за нее я ненавижу и тебя. Не думаю, что я бросилась бы в объятия к кому-то. Твой отец просто…
— Не нужно о нем, — перебил меня Дарис.
Я услышала шорох. Дарис теперь сидел, согнувшись, а ятаган лежал на полу перед ним.
— Ты убьешь меня?
— Я? — он поднял голову, и я встретилась взглядом с его удивленно расширенными глазами. — Ты действительно рассматриваешь это как что-то реальное? Что я убью тебя?! — Он почти кричал.
Я не ответила. Мужчина снова согнулся и обхватил голову руками в отчаянном жесте. Я еле различила слова, донесшиеся из глубины этого кокона:
— Никогда я не убил бы тебя и не убью, Илиана. Но ты думаешь так. Я был… слепым.
— О чем ты? — не поняла я.