Расколотые небеса (СИ)

— Не бойтесь, халин, — устало выдохнул колдун. — Я слишком устал от смертей и не трону сегодня вашего сына. Только не на глазах его матери.
Тагас вздрогнул. Понял вдруг, что натворил, что рисковал не только собой, но и жизнью халин. Но гордость не позволила ему извиняться перед врагом. Лишь когда колдун развернулся и собрался идти, халар выкрикнул ему в спину:
— Зачем ты это делаешь? Зачем добр ко мне? Зачем привёл мать? Что ты попросишь в уплату?
Колдун застыл у двери. Тагасу даже на миг показалось, что он затронул нечто личное, нечто дорогое сердцу шейтарова демона.
— У меня тоже есть мать. Она сейчас так далеко, что мне даже трудно представить её лицо, её волосы, её голос… Я больше никогда её не увижу. Пользуйся моей добротой, дикарь. Пользуйся, пока можешь…
— Это ничего не меняет. Мы остаёмся врагами.
Колдун хищно оскалился и быстро вышел в коридор. Дверь затворилась. Халар и халин наконец-то остались одни. Теперь Тагас изнывать от скуки не станет. Им с матерью всегда было о чём говорить.
* * *
Тири дожидалась меня во дворе. Как только я вышел от пленника, красотка тут же встрепенулась и схватила меня за руку:
— Андрей… скорее… нужно идти… нам нужно идти, — зачастила она, таща меня за собой.
Я немного напрягся, подумал о новой беде:
— Куда?.. что стряслось?
— Он очнулся… скорее… Женя очнулся, — радостно сияя глазами, прощебетала Тири, чмокнула меня в щёку и повисла на шее.
— Давно?
— Да, я четверть крама тебя здесь караулю.
— Ну хоть что-то хорошее, — пробурчал я. — Пойдём.
В покоях Медведя было не протолкнуться. У постели больного сгрудились ребята, Борис, капитан и Бернис Моурт. Сам пострадавший выглядел скверно: лицо было бледным, будто парня измазали мелом, синяки на такой физиономии казались особенно зловещими, словно не Медведь лежал в постели, а древний вампир проснулся после столетней спячки.
— Как себя чувствуешь? — протолкался я к постели.
— Пить всё время хочу и подташнивает, а так ничего… ну ка, помогите подняться, — протянул Медведь руку, но Пета не зевала — тут же выросла стеной между мной и Медведем, сложила руки на поясе и строго проговорила:
— Тебе нельзя подниматься, забыл? Он, когда в прошлый раз попытался присесть — чуть в обморок не упал, едва в чувства привели, — повернулась знахарка к нам.
— Ну ка приляг, — пробасил капитан. — Нечего нарушать постельный режим.
Медведь тяжело вздохнул и завалился назад на подушку. Капитан присел на кровать:
— Ты помнишь, что там стряслось? Что это был за дым такой ядовитый?
— Неудачный эксперимент, — вяло отвечал Медведь. Сил ему не хватало.
— Я давно хотел исследовать сон-траву, из которой Пета варит снотворное, да всё руки не доходили. И вот — дошли…
— А чего её исследовать? — хмыкнул Рыжий. — Трава, как трава.
— Да есть у неё интересные свойства. Словом, я хотел создать анестезию для раненных… ну, чтобы люди не мучились во время операций, да и вообще — обезболивающее в наших условиях ценнее любого богатства.
— Это ты, конечно, здорово придумал, но, насколько я понимаю, что-то пошло не так? — чесал бороду капитан.
— Я не знаю. Мы с Оли и Триди провели несколько опытов, добились пары реакций… в общем, успехи выдались скромными. Всё было в порядке, пока остаточный порошок не попал в камин. Я сказал Оли избавиться от плодов неудачного опыта. Вместо того, чтобы выбросить эту дрянь в мусорный мешок, Оли бросил содержимое миски в огонь. В камине зашипело, лабораторию вмиг укутало покрывалом белого дыма и… и больше я ничего не помню. Кажется, мы синтезировали мощный наркотик.
— Наркотик? — удивился капитан. — Не яд?
— Ну… может и яд, но сны мне снились такие… большей бредятины в жизни не припомню. Кстати, ребята как себя чувствуют?
— Триди очнулся два крама назад, — неуверенно протянула Пета, опуская глаза. — Он выпил лекарства, несколько раз смог надкусить яблоко и снова уснул. Триди ещё очень слаб, но верно идёт на поправку. А Оли… — Запнулась девица.
— Оли мы спасти не сумели, — закончил я. — Прости.
 
В комнате повисла неловкая тишина. Медведь отвернулся к стене, тяжело задышал и изо всех сил сжал в кулаке клочок простыни.
— Я хочу побыть один, — проговорил он, когда смог отдышаться.
— Как скажешь, — ответил капитан, кивая ребятам на выход.
Затем Игорь Викторович положил руку Медведю на плечо и твёрдо проговорил:
— Приходи в себя, выздоравливай, набирайся сил, но не смей рвать себе сердце из-за гибели того паренька. Это несчастный случай и твоей вины в этом нет. За время войны мы потеряли больше семи сотен хороших людей. Это ужасающие потери. Но мы не имеем права расклеиваться, не можем позволить себе слабину. Вот как спровадим орду, так и будем оплакивать павших, а до тех пор никаких послаблений — бери себя в руки и делай что должен. Ты меня понял?
Медведь не ответил, только кивнул, пряча мокрые глаза под подушкой.
— Вот и молодец, — похлопал его по плечу Игорь Викторович. — Держись, всё образуется.
Капитан медленно поднялся и последним вышел из комнаты, оставляя Медведя наедине с его горем. Пета затворила дверь и осталась караулить больного снаружи. Как бы там ни было, чего бы Медведь не желал, а бросать его в такой миг никто не собирался.
  
Глава 26
 
Прошло три седмицы. Листья на деревьях опали, припорошили поляну и тракт. Пришли холода, ударили первые заморозки. Над головой часто курлыкали стаи диких уток, стройными ключами улетающие к тёплым берегам. По утрам воду в гроте сковывала хрупкая ледяная корка. Мутный ледок переливался под лучами Сулаф, хоть на время скрывая от взоров стражников суровые картины побоища.
Халирцы сподобились ещё на четыре штурма. Андрей говорил, что орда бьёт не в полную силу, что так дикари продолжают изматывать гарнизон, а быть может и вовсе избавляются от лишних ртов. Тири ничего не смыслила в осадных тактиках халарата, но вот к чему приводили атаки кочевников девица насмотрелась сполна. В палатах больше не было места. Пришлось разбивать лекарни в новом крыле. Стоны раненных и хрипы умирающих ей снились ночами. Тири боялась ложиться в постель, боялась закрывать усталые очи, чтобы не приведи Керит, ей не привиделась в кошмаре гибель Андрея.
В глубине Крильиса без устали стучали топоры. Кочевники успели извести добрых несколько саржей хорошего леса. Жизнь в крепости изменилась. Грот заполнили мертвецы. Тела медленно разлагались, наводняя стену гнилостным смрадом. Андрей боялся, что трупный яд отравит грунтовые воды, потому питьё со всех колодцев начали фильтровать. Для того мастера сколотили из досок огромные ящики и заполнили их глиной, песком и древесным углем. Но этого было недостаточно, потому каждую порцию питьевой воды кипятили, а потом добавляли немного спирта. За гигиеной начали следить куда строже. Бани теперь топили дважды в седмицу, а навоз из конюшен сушили и сжигали на заднем дворе.
На сердце у Тири было неспокойно. Андрей не спал в их постели три дня. Торрек был всюду: сражался с ордой на стене, подгонял мастеров, навещал израненных воинов, подбадривал испуганных женщин и лишь изредка мог найти несколько крамов, чтобы повидаться с женой. За время осады он сильно исхудал, черты лица заострились, стали грубее, а мешки под глазами раздулись, точно полнились слезами и горем. Тири очень скучала, а ещё она очень боялась. Снять напряжение помогали молитвы. Каждое утро девицы начиналось в келье жреца, там же для юной госпожи оканчивались все вечера.
Словом, стерпеть разлуку сил больше не было. Тири собрала корзинку с припасами и, не смотря на строгий запрет, отправилась к Андрею на стену. Она ловко проскользнула внутренний двор, сторожевые псы игриво лащились, тащились следом, принюхиваясь к корзинке с едой. Деревянная лестница под хрупкой девицей даже не скрипнула, а стражники, завидев госпожу, становились на караул, вытягивались струной, задирая подбородки к небесам.