Мужская работа (СИ)

И еще я помнил, что у меня есть Юля, что она прекрасна, она лучшая женщина во вселенной, и что я должен сохранять ей верность.
И все равно я хотел Юнессу, мое тело реагировало на ее близость даже сейчас, после контузии и укола. Я хотел держать ее, как тогда Равуда, делать то же самое, что делал с ней он, и чтобы она покорялась мне так же, как покорялась ему, и не для того, чтобы он это видел.
Нет, я не такой!
— Давай я помогу, — она очутилась рядом, когда я начал стаскивать бронезащиту.
Ловкие пальцы дернули застежки, «раковина», защищавшая меня от пуль и осколков, распалась. И тут же напомнили о себе все полученные сегодня ссадины и ушибы, позвоночник решил, что пора и ему подать сигнал тревоги с помощью резкой боли.
Мгновение я не понимал, кто я и где нахожусь.
— Больно? — прохладная ладошка коснулась моего лица.
Я дернул головой, точно отгоняя приставучее насекомое, и Юнесса отступила на шаг, лицо ее исказилось, точно она собралась заплакать.
— Зачем ты это делаешь? — спросил я, опускаясь на коврик — стоять не было сил. — Неужели не понимаешь, каково мне? Ведь хорошо понимаешь, и надо мной издеваешься, сначала рассказываешь, что я тебе нужен, а потом трахаешься с ним у всех на виду… у меня на виду… И что я должен думать? Что ты бессердечная похотливая сука, вот что!
Злость вроде бы загорелась внутри, но сил на нее не хватило, осталась только глухая тоска.
Юнесса смотрела на меня, губы ее дрожали, на щеках блестели дорожки слез. Грудь, на которую я старался не пялиться, вздымалась, руки были крепко сжаты, курчавые волосы клубились темным облаком вокруг головы.
— Я не могла иначе! — воскликнула она. — Этот пальцем деланный красный! Равуда! Заставляет меня! Он…
— Я тебе не верю. Тебе с ним нравится. Тебе нравится издеваться надо мной. Уходи.
Плечи Юнессы обвисли.
— Хорошо. Только забери вот это… это… — она всхлипнула, утерла нос тыльной стороной ладони, как ребенок, а потом извлекла из кармана нечто помятое, черное-белое.
Пингвинчик Сашки!
— Ты… откуда? — спросил я.
— У тебя из кармана выпал. Никто не заметил, а я подобрала… На, возьми.
Игрушка лежала на изящной ладони Юнессы, смотрела на меня пуговками глаз, и в них стоял укор.
— Спа-сибо… — я забрал пингвинчика, стараясь не коснуться ее кожи.
— Это твоей дочери?
— Да.
Я хотел, чтобы она ушла, чтобы я мог честно и просто ненавидеть ее, думать о жене и дочери… И в то же время хотел, чтобы она осталась, никуда не уходила, была рядом, со мной…
От этого двоемыслия меня буквально разрывало напополам.
— У меня тоже могла быть дочь, — сказала Юнесса, глядя куда-то мимо меня, в угол палатки. — Жрецы сказали — девочка. Но я не доносила, доносила. Выкидыш. Вот и все.
Я только заморгал — никогда бы не подумал, что у этой секс-бомбы могло быть такое прошлое; след из покоренных мужиков и разбитых сердец — да, но семья и ребенок — нет, не верю. Хотя понятно теперь, почему она так отреагировала — печалью и завистью — когда узнала о Сашке.
— Ты поэтому и пошла сюда?
— Нет, — Юнесса помотала головой, и слезы, крупные, как горошины, буквально полетели в стороны. — Мужа убили кровные враги… Мне грозила продажа в рабство… Поэтому пришлось… У нас там все просто… — она попыталась улыбнуться, но не смогла. — Поверь, я правда хочу быть с тобой. Но когда я с ним, я подчиняюсь ему. Что он хочет. Вертела я его на пальце! — тут в голосе девушки прозвучала неожиданная злоба. — Поэтому… Докажи, что ты лучше! Что ты сильнее! И тогда я буду с тобой!
Это звучало предельно искренне.
Но такой же искренней она смотрелась и тогда, среди палаток на Ярмарке!
— Понимаю… — протянул я, хотя ничего не понимал на самом деле.
Юнесса опустилась на коврик рядом со мной, ладошка ее скользнула по груди, другая оказалась на затылке, и в следующий момент она уже целовала меня, нежно и страстно. Я мигом забыл об усталости и сырости, о том, что сегодня едва не погиб, что встретил предводителя бриан.
О Юле вспомнил на мгновение… прости, родная, сволочь я кобелиная, и потом я буду страдать из-за этого, но сейчас нет.
 
— Все еще не веришь мне? — спросила девушка, оторвавшись от моих губ.
— Пока нет, — прохрипел я.
Грудь у нее оказалась плотная, а соски отзывчивыми, мигом отвердели под моими пальцами. Я погладил ее живот, шелковистый и подтянутый, и Юнесса ответила мягким мурлыканьем. От этого звука у меня отвердело все, что нужно, ширинка на штанах едва не треснула от напора изнутри.
— Я помогу… — Юнесса делала все быстро и уверенно. — Погладь мои рожки…
— Зачем? — спросил я как идиот, и она посмотрела на меня как на идиота.
На прикосновение к рожкам она замурлыкала снова, прижалась всем дрожащим, раскаленным телом. Мы сделали все сидя, точно пара тантрических йогов, она сверху, я снизу, чувствуя под ягодицами не только коврик и днище палатки, но и сырую, холодную землю.
Хотя та от нашей страсти сейчас наверняка сохла и нагревалась.
Я нащупал у нее на груди царапину, оставленную Равудой, и провел по ней языком, чтобы стереть эту проклятую метку… Юнесса вцепилась мне в спину, сильно, но нежно, задвигалась вверх-вниз, погружая меня в блаженный, пожирающий тело огонь… «Интересно, а дети у нас с ней быть могут?» — подумал я, а потом мне стало так хорошо, что я на какое-то время разучился думать.
— Ну вот, теперь веришь, — сказала она, когда мы просто сидели, обнявшись. — Сделай все, чтобы я была твоей.
  
Глава 14
 
Животное размером с поросенка изловил в лесу Дю-Жхе, зацапал, когда оно высунуло из зарослей любопытную морду. Обошелся он при этом ножом, и притащил добычу в лагерь в сумерках, чтобы никого из начальства рядом не оказалось, никто не подумал запретить или отобрать.
— Вот ботва! — только и сказал я, когда охотник-ферини возник около нашего костра, весь перемазанный кровью и с окровавленной тушей в обнимку, а Макс зашелся в бесконечных «вапще!» и «крутизна!».
Жечь костры нам разрешили после того, как стало ясно — полевые обогреватели не работают, все до одного, хитрый поставщик нажился, поставив брак; а без обогревателей мы померзнем, и войско могучей Гегемонии за пару дней превратится в сопливую, кашляющую толпу.
Так что мы рубили дрова, как ландскнехты средневековья, и кутались в спальник.
— Пожарим, — сказал Дю-Жхе.
— Давай помогу ободрать, — сидевшая рядом со мной Диль начала подниматься, но ферини остановил ее движением руки.
— У нас охотник сам свежует добычу, — сказал он. — Точнее… свежевал. Раньше.
Пока Дю-Жхе обдирал покрытое шерстью нечто с клыками, гребнем вдоль хребта и тупой мордой, я думал над тем, что он имеет в виду — им запретили охотиться? не осталось угодий, где можно это делать? или… или просто некому теперь ходить на охоту?
Краем уха слышал, что ферини недавно воевали с Гегемонией, и кончилось все резней, потоками крови…
— Ты думаешь, это можно есть? Ха-ха! — Макс корчил физиономии, напевал, пытался рассказывать бородатые анекдоты про еду, начиная с истории о Василии Ивановиче, Петьке и бочке соплей в подвале у бабки — короче помогал, как и чем мог. — Как сказал Ленин — рабочий класс должен питаться качественными продуктами! Вапще!
Дю-Жхе не отвечал, он работал — резал мясо на куски, насаживал на шампуры и устанавливал над углями. Шампуры и многочисленные мешочки с приправами, которые пахли сладко и одуряюще, он наверняка добыл на недавней ярмарке, и прихватил с собой, когда нас погнали из линкора.
Углей у нас было много, жар шел славный, и вскоре от мяса потянуло таким запахом, что у меня свело скулы. Горячее приготовить на месте нам не могли, привезти с линкора попытались, но транспортеры со жратвой угодили в засаду, так что последние дни мы питались сухпаями, и какими бы они ни были классными, приелись до невозможности.
— Да благословит Гегемон эту пищу, — сказала Диль, когда Дю-Жхе начал снимать мясо, и мы подождали, когда она прочитает молитву Святым Предкам, от Первого Предка до Вознесенного Отца, папаши нынешнего правителя.