Мангазейский подьячий (СИ)

А вон та, темная фигурка внизу — это боярыня.
— Викентий, — вздохнула она, — Повеселил старушку — и слезай. Ты же не собираешься там всю жизнь сидеть?
Нет, конечно. Липкое Слово — оно не навечно. Вот сейчас кончится — и свалюсь вниз, как перезрелый фрукт. Нет, можно, конечно, за светильник ухватиться, но, боюсь, тогда мы с ним просто свалимся вместе.
Сейчас, только слабость отката от Быстрого Слова пройдет…
— Ну уж, старушку… — хмыкнул я наконец, вися вниз головой, — Для старушки ты слишком хорошо выглядишь. Уж я-то знаю.
Мое подмигивание Морозова наверняка не рассмотрела, но скрежет ее зубов был слышан даже мне. Он пнула несколько ближайших стрельцов и завизжала:
— Снимите его! Снимите!
Я поползал туда-сюда, чтобы все смотрели вверх, не отвлекаясь — мне-то сверху все происходящее было хорошо видно — стрельцы, как стадо баранов, поперемещалось следом…
И на этом Липкое Слово кончилось.
Быстрое Слово!
Я успел оттолкнуться от потолка, чтобы не приземлиться прямо на головы оранжевых ждунов, плавно пролетел над ними — под Быстрым Словом прыжок выглядел, как плаванье в воде — приземлился на пол, перекатился по полу, встал рядом с амвоном — все же вбитые правила «Нельзя мирянам на амвон» оказались сильны даже в такой момент — развернулся, как актер, завершивший удачный трюк…
Три Слова подряд… Главное, от отката не сдохнуть… а, хотя, у меня же доступ к Источнику…
Стрельцы ощетинились рядом сабель, медленно окружая меня полукругом. Они тоже знают, что на амвон и солею мирянам нельзя.
— Ну что, Викешка, добегался? — послышалось из-за стрелецких спин. Морозова была слишком мала ростом, а подпрыгивать, видимо, посчитала несолидным, — А ну, разойдитесь!
Ну да — зачем прыгать, если можно Повелеть?
— Ну, что? — сказала боярыня, подойдя ко мне, — Что теперь скажешь?
— Всех, кроме нее, — сказал я.
Брови Морозовой взлетели вверх. Она не поняла. А потом поняла. Поняла, что я обращаюсь не к ней.
А потом Мурин, поднявшийся у дальней стены церкви, развел руки.
  
Глава 45
 
В чем основная ошибка боярыни? Забыть о том, что из всех тех, кто сложен рядком у стены, усыплены Повелением далеко не все. Да, есть еще Клава, но она надежно скручена — я, когда на потолке висел, видел этот кокон — и тебе кажется, что мои люди за твоей спиной надежно обезврежены. А ведь там есть еще и священник. Которого твои люди просто вырубили ударом по голове. Причем ударом, рассчитанным на сухонького старика, а не на здоровенного молодого парня. Который то ли вообще не потерял сознание, а просто притворился, то ли очень быстро пришел в себя. И просто дождался удобного момента, чтобы прочитать Мертвое Слово.
А этот момент обеспечил я, бегая по стенам и потолку, как огромный таракан, и отвлекая внимание. Я-то, в отличие от боярыни, момент с Мурином просек. Иначе не кривлялся бы перед стрельцами, а рванул в подземный ход. Не бегство, а тактическое отступление!
Все это я обдумал, неторопливо приближаясь к оцепеневшей Морозовой.
Наверное, я ее точки зрения, выглядит происходящее жутко: только что ты была хозяйкой положения — и тут по обе стороны от тебя твои верные люди вдруг начинают падать на пол, а человек, не имеющий ни одной причины тебя любить — или хотя бы щадить — медленно шагает к тебе, как сама Смерть во плоти.
Со стороны ведь непонятно, что медленно я иду не для того, чтобы создать жуткое впечатление, а просто потому, что чувствую приближение отката — даже нескольких откатов — и с трудом сдерживаюсь от того, чтобы просто не рухнуть на пол.
Подошел и посмотрел на Морозову. Сверху вниз. Надо же, она невысокая…
Боярыня, глядевшая на меня огромными круглыми глазами, в которых плескался страх, медленно подняла руку и потеребила расшитый жемчугом ворот платья:
— Мне… как? Раздеваться?
Раздеваться? О чем это она?
«Ааа…» — пришла в тяжелую голову мысль. Обе наших встречи до этого заканчивались тем, что она оставалась голой и облапанной. Видимо, боярыня с перепугу решила, что и сейчас я с ней проделаю нечто подобное, ну и, чтобы не тянуть с неприятной процедурой…
 
Впрочем, страх в ее глазах начал быстро таять. Боярыня приходила в себя, успевала проанализировать ситуацию и продумать свои действия…
Не успевала.
Сзади за ее спиной бесшумно возник Мурин, как маньяк из фильма, и накинул на нее кожаную петлю.
Боярыня, Мурин… Мой взгляд скользнул дальше — стены с иконами, потолок, паникадило…
А потом пол сильно ударил меня в спину.
* * *
Ангелы смотрели на меня с небес… вы же помните, что «небеса — это название расписного потолка в церкви? Или подумали, что я совсем рехнулся?
Нарисованные ангелы окружали меня полукругом, как на постере к фильму Тарантино или как котики из мема про Наташу: «Викеша, ты лежишь? Вставай, мы там всё благословили. Вообще всё, Викеш, честно».
И рад бы, да не могу. Откат от Липкого Слова надежно прибил меня к полу, так что, ни рукой не двинуть, ни ногой, ни кыш сказать. Только и могу, что голову набок повернуть, чтобы взглянуть, что там за мычание слышится.
Голова была тяжелая, как будто ее до макушки залили ртутью — по крайней мере, ощущение, что в ней что-то плещется, было — да еще до кучи утопили в ней пару урановых ломов. Но я смог ее повернуть! Да! И я нешуточно горжусь этим достижением! А если вам это кажется смешным — сами попробуйте покрутить головой во время отката, а потом говорите!
Так.
Источником мычания была боярыня Морозова. Она лежала на полу, с завязанным ртом, и размахивала ногами, а на ней сидел Мурин, прижав ее руки над головой к полу и срывая с нее… да не одежду срывая, извращенцы, о чем вы только думаете! Он срывал с нее перстни, причем так быстро, как будто в одном из них пряталась бомба с таймером.
Викентий, ты придурок.
Хорошо еще, что твой перформанс выбил боярыню из колеи и она не успела отреагировать. Кроме Слов и Повелений — вот почему Мурин первым делом завязал ей рот — здесь были еще и артефакты. Любой перстень мог оказаться одним из них. И вправду оказаться бомбой.
Тем временем, Мурин грубо перевернул боярыню на живот, связал ей руки за спиной, выдернул из ушей длинные висячие серьги — ну, вынул, конечно, а не прям с мясом — а затем скрутил и ноги в красных расшитых сапожках.
— Викентий Георгиевич!
Я встал. Да, сам. Да на ноги. Пусть они и подкашивались — я стоял. И даже сделал шаг. А потом — еще один.
— Викентий Георгиевич!
Мурин, оставив боярыню, бросился ко мне и подхватил под руки.
— В… перед… — смог выговорить я, после чего мы двинулись к моим девочкам, по-прежнему лежавшим у стены. Без сознания.
* * *
Откат уже прошел, поэтому то, что я упал перед ними на колени — это не слабость. Это мои собственные чувства.
Александр… нет, к нему никаких чувств у меня нет! Но парнишку все же жалко…
Тетя Анфия…
Настя…
Аглашка…
Я осторожно коснулся рукой щеки моей скоморошки. Теплая… Мягкая… Аглашка сопела, как и все остальные, как человек, который просто спит.
Спит и не просыпается.
— М! Мммм!!!
Рядом извивалась Клава, обмотанная веревками, как батон колбасы «Вязанка» и явно этим обстоятельством недовольная. А может, тем, что рот ей заткнули какой-то тряпкой.
Я потянулся к поясу за ножом… а, его ж сразу отняли… Мурин протянул мне свой. Пара взмахов — и Клава свободна.
— А… тьфу… тьфу! Тьфу!!! — она яростно отплевалась, потом вскочила на ноги, явно настроенная мстить и карать… И остановилась. Обвела взглядом церковь, заваленную мертвыми телами. Мда, как-то нехорошо получилось… Навряд ли в церкви можно убивать… или только кровь проливать нельзя? Эти церковные правила — они такие… такие непонятные…
— Они все — мертвые? — Клава, наконец, окончательно отплевалась и сформулировала вопрос.
— Да.
— Жаль. Я б тому, что меня связал… — кровожадно оскалилась моя пухляшка. И тут ойкнула, взглянув на спящих, — Их же будить надо!