Мангазейский подьячий (СИ)

— Да… там.
Тетя задумчиво посмотрела на меня, но, к счастью, других подробностей выяснять не стала. Уф.
— Тогда с чем я тебе должна помочь?
Я набрал воздуха в грудь… и выдохнул. У меня была заготовлена длинная речь с описанием моего затруднения… но я ее забыл. Напрочь.
— Сейчас… Погоди…
Собрался… Собрался… Разобрался.
— Сейчас…
Тетя с интересом смотрела на меня и совершенно не помогала. А мне, между прочим, было трудно!
Так. Попытка номер три.
— Тетя, понимаешь… Вот есть девушки. Четыре. Аглашка, Настя, Клава, Аглашка и Дита.
Я озадаченно посмотрел на сжатый кулак. Как у меня пять получилось? Аглашка, Настя, Клава и Дита. Четыре же, ну! Мистика.
— Четыре, в общем. И они все — очень хорошие. И меня они любят. Все. Четыре. И я их люблю. Всех. Четырех. Вот.
Я посмотрел на тетю. Щеки горели. У меня, конечно, не у тети Анфии же! Ей-то что, смотрит на меня, улы… хотя нет, не улыбается. Просто смотрит, хорошим таким взглядом. Теплым. Я даже немного успокоился. Чуть-чуть.
— Я люблю их, всех четверых, но ведь не может же быть так, чтобы четверых сразу любить, верно? Значит, одну я люблю, а остальных просто… не знаю что. Просто нравятся? Нет, я же их определенно люблю. Но при этом всех одинаково. Но ведь такого же не может быть.
— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе разобраться с твоими чувствами?
— Да.
Да, мне стыдно, мне очень стыдно, но, елки-палки, мне ведь рано или поздно придется выбирать! А я не могу! Они все хорошие! А гарем я не хочу! Здесь, на Руси, это не модно!
Тетя немного подумала, почесала кончик носа.
— Викеша, — спросила она, — а у тебя правда были женщины?
Я говорил, что у меня горели щеки? Так это было так, легкое потепление. А сейчас начались австралийское пожары.
Ладно, я вам признаюсь. Вы, конечно, не поняли, но я… у меня… ни разу… В общем, у меня не было девушек. Вообще. Ни разу. А те две, о которых я говорил… Ну, они были… С одной мы даже встречались… в десятом классе. А со второй… ну… типа дружили на первом курсе. Но так уж получилось, что дальше поцелуев дело не заходило. Ни с одной. Вот. Признался.
Тетя Анфия посмотрела на меня своим добрым и понимающим взглядом.
— Знаешь, Викеша, ты на самом деле не любишь этих девочек… Стой-постой, — она прижала пальчик мне к губам — помолчи, послушай свою тетушку. Ты просто сейчас в таком возрасте, когда каждая красивая девушка вызывает у юноши вполне определенные чувства. Но как правильно к ней подойти — ты еще не знаешь. Это не твоя вина, многие мужчины этого и до конца жизни не узнают. Поэтому смотришь на эту девушку издалека, боясь приблизиться. И если она каким-то образом позволяет тебе приблизиться к себе, не отталкивая и давая понять, что ты ее привлекаешь — то ты, не в голове, а в глубине души, начинаешь считать, что ты ей небезразличен и проникаешься неким чувством благодарности. Вот эту смесь, смесь вожделения и благодарности, ты и путаешь с любовью. А потом, когда вы столько прошли вместе, защищали друг друга, узнали многое друг о друге — ваши чувства только окрепли. Но еще не стали любовью.
Тетя Анфия снова задумчиво почесала кончик носа.
— Один мудрец говорил… Говорил, что каждый человек состоит из души, тела и разума. Когда твое тело влечет к телу другого человека — это вожделение. Когда твой разум влечет к разуму другого человека — это уважение. Когда твою душу влечет к душе другого человека — это дружба.
Я задумался. Эти древние мудрости — они всегда непонятные от слова «вообще»…
— А любовь где?
— А слияние этих трех влечений и есть любовь.
Ага… Кажется, начинаю понимать…
— То есть, если я хочу человека… в смысле — девушку, уважаю ее и дружу с ней — это любовь?
— Необязательно.
Перестал понимать.
— Если вожделение, уважение и дружба не слились вместе — любви не будет, — пояснила тетя.
Теперь понял. Понял, что любовь и логика — слова, которые вместе не употребляются. Видели ролик «Сурок орет в горах»? Как я его понимаю, этого сурка… Как же мне, блин, разобраться во всем этом вот? Выбрать одну? А остальные?
 
— Они ведь все меня любят…
Тетя взъерошила мои волосы:
— Викеша, Викешенька… А ты думаешь, что у девочек нет такой же трудности, как и у тебя? Они ведь тоже не знакомы с мужчинами и тоже боятся сделать первый шаг и тоже путают смесь вожделения и благодарности с любовью.
— Так они меня на самом деле не любят?
Как-то обидно для меня получилось.
— Они точно так же, как и ты, не знают этого. А я, Викешенька, тоже не ясновидящая и не могу им в сердце заглянуть. Могу только сказать тебе: дружба — не любовь. Жалость — не любовь. Веселое общение — не любовь. Благодарность — не любовь. Уважение — не любовь.
— А что тогда любовь, что?!
— Любовь — это когда не возникает вопросов, любовь ли это. Если ты задумался над этим — значит, ты не любишь.
Я задумался. Глубоко, мать его задумался! Получается — я ни одну из своих девочек не люблю? Просто дружу с ними, уважаю и, не буду врать сам себе, немного хочу. Или все же люблю? Мне ведь не хочется их расстраивать. Ни одну из них.
Аглашка. Первая девушка, которая обратила на меня внимание здесь, в этом мире. Веселая, озорная, пройдошливая и вредная, как пачка чипсов. Если я выберу другую — она расстроится. Определенно расстроится.
Настя. Вторая девушка. Мы вместе работали, мы вместе ввязались в эту историю, в каком-то смысле из-за меня погибла ее мама… Это, случайно, не та самая жалость, о которой тетя сказала, что это не любовь? Мы дружим, еще со времен Приказа, есливыберу другую… Блин, она тоже расстроится.
Клава. Третья. Ради меня бросила семью, статус княжны и теперь — какая-то приблуда при непойми каком боярине. Выбрать другую — просто предать ее жертву. Вот это — точно жалость. Сам себя подонком будешь чувствовать…
Дита. Четвертая. Бесовка. С ней проще всего — она просто развлекается. И навряд ли ко мне у нее любовь, скорее — та самая благодарность, за подаренное тело, за возможность наслаждаться жизнью. И все равно — она расстроится, если я выберу не ее.
А не выбрать никого — я сам расстроюсь.
Блин!
Я вцепился руками в волосы и замычал:
— Что делать? Что мне делать?
Все проблемы меня, как будущего боярина, кажутся сейчас такими мелкими и незначительными, по сравнению с огромной проблемой — КОГО ВЫБРАТЬ?
— Я знаю, что тебе делать, — тетя обняла меня за плечи, — Тебе нужно лечь поспать. Отдохнуть, может быть — пару дней. Здесь, в этих подземельях нас никто не найдет. А потом, на свежую голову — просто поговорить с девочками. Иди, ложись…
Тетя прижала меня к себе и тихонько шепнула на ухо:
— Но, если ты захочешь, чтобы любящая тетя тебя научила…
Она хихикнула, совершенно по-девчоночьи. Вот… вредная тетка!
Я вышел из ее комнатки и побрел по туннелю к себе, в свой отсек. И остановился у одной из дверей.
За которой кто-то плакал.
  
Глава 40
 
Кто там жил из моей команды, в этой маленькой комнатке, в подземельях рода Осетровских -я не помнил. Но зато я четко помнил одно: это МОЯ команда. И если что-то случилось — то неважно с кем.
Коротко постучав, я открыл дверь.
Аглашка подняла на меня свои заплаканные глаза…
А потом произошло чудо. Без всяких Слов и без всякой магии, одно из тех чудес, на которые способны только женщины.
Быстрые движения руками, раз-раз-раз — слезы стерты — и на меня смотрит безмятежное улыбающееся лицо. Как будто здесь никто и не плакал только что и вообще — счастливее человека и не найдешь. Меня кольнуло неприятная мысль — может, Аглашка уже давно вот так плачет втихую? А я, слепой балбес, этого не замечаю? Может, моя команда вообще — страдает? Может, они хотят тихой спокойной жизни, любви, семьи и верности, мужа и детей, а не вот это вот всё, не вот эти вот приключения со всякими подьячими?
Нет, наверное, все же нет. Я, может, и не самый внимательный мужч… юноша, но я, в конце концов, не самый плохой подьячий. Нас учили, нас хорошо учили и если бы я не замечал ранее признаков вот такого психологического надлома — мой покойный учитель, дьяк Алексей, об меня бы не одну палку изломал… и не две, как было.