Сваха для дракона (СИ)

Эрооло ответил сразу же, до него быстро дошло, что маленькая, хрупкая как птичка, волшебница, представляет серьезную угрозу, и их сражение было до слез красивым и таким же жестоким. Магия Эрооло, которая долгие годы трансформировалась и изменялась, была чистым льдом, но горящая от ярости Марна без компромиссов наседала на него. В воздухе полыхали яркие вспышки огня, зеленые, синие и оранжевые, они оставляли четкие следы, тающие лишь спустя несколько минут. Эрооло отбивался от чужой магии легко и непринужденно, словно взрослый снизошел до того, чтобы порезвиться с ребенком, но ситуация поменялась в одно мгновение.
С громким криком Марна взмахнула рукой, и по земле у ног Эрооло хлестнула огненная плеть, похожая на ту, что когда-то появилась в руках Одхана, когда тот ворвался в мою спальню. Земля мгновенно выгорела, оборачиваясь серым пеплом, но такая мощная атака выпила из Марны значительную часть сил. Эрооло приподнял тонкую рыжую бровь, вопросительно уставившись на обугленную землю у своих ног.
– Неплохо, – проскрипел он, как будто связки не подчинялись ему, – а если попробовать вот так?
Из льдистого пламени, языке которого срывались с ладоней Эрооло, соткался смерч ростом со взрослого человека. Неуверенно покачиваясь на гибком черенке, он с минуту поразмыслил и медленно потянулся к Марне, изгибаясь во все стороны. На лице ведьмы проявилась легкая паника, особенно, когда она увидела, как по сочной зеленой траве распространяется изморозь. Иней дотянулся и до меня, пальцы мгновенно окоченели, но я не могла пошевелиться, подняться на ноги. Встань я сейчас, попаду под перекрестный огонь чужой магии.
Марна встретила ледяной смерч огненной стеной – я видела, как трясутся ее руки от напряжения, по лицу градом катился пот. Несколько раз ее защита ослабевала, и тонкие ледяные щупальца скользили по ладоням, оставляя на память белые следы обмороженной кожи. Помедлив, Марна сделала шаг вперед, сдерживая натиск Эрооло, и тот расхохотался от восторга. Видеть чужие ужимки на знакомом лице было почти жутко: он рычал, искажая классически красивые черты лица Одхана. Кожа, опаленная от волшебного пламени Марны, потрескалась, уголки губ рвались, когда Эрооло хищно усмехнулся, находясь в полнейшем экстазе от того, что хоть кто-то смог ему противостоять.
– Вот, кто бы стал прекрасной женой и матерью для моего потомства, – рыкнул он напоследок, ускользая в сторону от очередного удара Марны. Ледяной вихрь растаял от огня ведьмы, покрылся трещинами и рассыпался на сотню острых и тонких осколков. Они трещали под подошвой сапог, когда Эрооло повернулся вокруг своей оси, и рыжеволосая фигура расстроилась. Марна заметалась, пытаясь найти среди копий настоящего Эрооло, но поздно. Тот уже скрылся с глаз. И только убедившись, что нам ничего не угрожает, Марна метнулась ко мне.
– Увидела, как этот гад к тебе топает, сразу же вернулась, – пояснила она, помогая подняться на ноги. Вновь разболелся укус Кассади, и я понадеялась, что оборотень не ядовит. Мне не хватало только загнуться где-то под кустом в княжеском саду.
– Снорре обещал, что помощь вот-вот придет, – робко произнесла Марна, пряча глаза. Я понимала ее, стопроцентной уверенности в том, что гвардейцы поверят капитану не было и впомине. Но я едва ли слушала ее, глядя за ее спину. Пошатываясь, Лоркан поднимался на ноги из-за огромного осколка обрушившейся стены. Правая сторона его лица была залита кровью, одну руку он неловко прижимал к себе. На меня вновь обрушились фантомные воспоминания: Лоркан, полулежит в кресле, прижимая к себе раненую руку после покушения. Беззащитный, потерявший много крови. Все циклично, подумала я, шагая к нему. На горизонте пылал Геммин, слышались отчаянные крики, и видеть как падет Аралион было невыносимо.
Лоркан встретил меня обескураженным взглядом, в котором плескалась боль. С князем происходило что-то не то: чешуе на лице и руках стало больше, мышцы напрягались в судороге, как будто пытались поднять тяжесть, слишком большую для обыкновенного человека. Лопатки под тонкой тканью ходили ходуном, а челюсти, лихорадочно сжатые, издавали хруст, от которого в животе у меня все сжималось.
 
Я протянула руку, прикасаясь к измученному лицу. В груди все полыхало: боль, любовь и отчаяние. Лоркан, пускай и подчинил себе рубиновое пламя, не мог перебороть свою сущность, принять истинную форму. Человеческий облик был для них не более чем маскировкой, по-настоящему дракон становится свободным, когда взмывает в небо и подставляет кожистые крылья воздушным потокам.
Громкий, почти оглушающий звук накрыл нас с головой. Я присела, поднимая в небо испуганный взгляд и радостно выдохнула: гвардейцы поверили. Пугающий звук оказался хлопаньем кожистых крыльев, и я увидела драконий танец так близко, что на глазах выступили слезы.
Массивные, но изящные, драконы поднялись на крыло, устремляясь к Геммину. Туда, где бесновалась Вейлин, поливая огнем все вокруг, но стоило драконам приблизиться к превратившейся княжне, сразу стало ясно – их помощи не хватит. Она была огромной, рядом с ней гвардейцы казались задиристыми воробьями, которые пытались напасть на орла. Я зажала рот рукой, чтобы не издать крик, когда на моих глазах она отшвырнула в сторону малахитового дракончика. Тот на полном ходу врезался в здание, обрушивая крышу и проваливаясь внутрь. И больше поднялся. Конечно, преимуществом гвардейцев была маневренность, но Вейлин вертела бугристой мордой, зловеще щелкая челюстями. Загнутые когти хватали противников, сжимаясь до хруста, и смотреть на это было так больно, что я не скрывала слез, которые катились по моим щекам.
Лоркан упал на колени, остекленевшими взглядом уставившись на горизонт, где погибал его любимый город. Я даже не могла представить, что он испытывал, глядя на полыхающий Геммин, на каменных рыцарей, что несли хаос и смерть, на белоснежную гриву Асты, которая мелькала среди черных доспехов стражей.
Душераздирающий крик, полный отчаяния и боли, взметнулся ввысь, когда Лоркан упал на развороченные землетрясением каменные плиты. Судорога прошла по его телу, выворачивая под неестественным углом руки и ноги. Кожа слезала пластами, обнажая трепещущую, алую чешую. С хрустом лопнула рубашка на спине, выпуская на свободу яркие, рубиновые крылья.
– Не могу позволить! – выдохнул Лоркан прежде, чем челюсть с хрустом изменила свою форму, обрастая тремя рядами острейших зубов. Сердце билось в груди, как сумасшедшее, когда Лоркан, принявший истинную форму, оттолкнулся когтистыми лапами и поднялся в воздух. Тяжелый хвост с зазубринами плеснул вокруг, кроша гранит как свежее печенье.
Прикрывая глаза от каменной крошки, я смотрела на то, как Лоркан, взмахивая крыльями, приближается к Вейлин. И понимала: последняя битва, которая должна была решить судьбу каждого из нас, уже началась.
  
Глава 32
 
В “Классификации драконьего племени” говорилось, что рубиновый дракон – самый красивый и могущественный из своих сородичей, но я и помыслить не могла, что он по размерам может сравниться с сапфировым. Все же, между ними была существенная разница.
Массивная и тяжелая, Вейлин никак не могла посоревноваться в маневренности или скорости с Лорканом, но у нее было преимущество, которое спасало ее от порывистых атак рубинового брата. Твердая чешуя, покрытая костяными наростами, которую невозможно было повредить ни когтями, ни острыми клыками, сколько не бейся.
Вейлин не позволяла Лоркану приблизиться, отбиваясь от его нападок хлесткими ударами зазубренного хвоста. Запрокинув голову в небо, чувствуя, как из грудной клетки рвется сердце, я наблюдала за битвой драконов с земли. И молилась, всем богам, кого смогла вспомнить: Селофиссар, Вирании и Дракону-Отцу. Умоляла о заступничестве и поддержке, но сама понимала, что в этом бою Лоркан должен одержать победу сам. Самое главное сражение – с самим собой – он уже выиграл.
Драконы не стремились сойтись в прямой схватке, всеми силами старались не допускать ошибок, что позволили бы врагу воспользоваться и нанести решающий удар. Горизонт пламенел от струй пламени, которыми противники обменивались прежде, чем пойти в атаку. Кувыркаясь в воздухе, то сближаясь, то разбегаясь в стороны, Вейлин и Лоркан танцевали смертоносный танец, у которого был только один исход. Один из них должен был умереть, чтобы другой остался жить.