Сдаёшься?

— В поход уходишь?
— Да, — ответила Таня и подняла голову.
Глеб сидел на высоком стогу сена. За плечами его было очень голубое небо. Сено под солнцем и волосы Глеба были одинакового цвета. Он свесил со стога вниз загорелые ноги в белых кедах и болтал ими.
— А я вот в поход не иду, — сказал Глеб. — Меня мама не отпускает, она говорит: у меня плохие гланды.
Полный рюкзак упал из рук Тани на сено, разбросанное вокруг стога, банки, котелок, кружка покатились по сену. Глеб спрыгнул с высокого стога так легко, что даже руками не уперся в землю. Он быстро и красиво сложил Танины вещи: вниз положил одеяло, внутрь его консервные банки, хлеб завернул в непромокаемую бумагу, соль тоже и вместе со спичками положил их в наружный карман рюкзака; он достал из кармана свой перочинный ножик и тоже положил его в наружный карман. Потом он помог Тане надеть на спину рюкзак — рюкзак оказался легким и удобным, — прицепил к ремню котелок и сказал:
— Вы вернетесь в субботу. Я буду встречать тебя, Таня.
Когда Таня прибежала в спальню, там уже никого не было, кроме Нади. Надя сидела на застеленной белым покрывалом кровати и улыбалась. Нога у Нади была завязана чистым бинтом ниже колена. Губы у нее были накрашены ярко, под цвет ленты. Красные губы очень шли Наде. Таня остановилась — никто из детдомовских еще не красил губы.
— Какая ты красивая, Надя, — сказала Таня, потому что хотела что-нибудь ей сказать.
— Все уже вышли за калитку, а я в поход не иду, меня Огниха освободила, я ногу растянула, — и Надя покачала своей забинтованной ногой. — Нужны мне эти походы…
Таня переоделась в походный костюм и, махнув рукой Наде, побежала за калитку. Позвякивали котелки, ребята гуськом выстроились на шоссе. Вдоль строя ребят ходила Берта Бруновна и говорила всем одно и то же:
— Ноги, ноги аккуратнее обувайте, главное в походе — ноги.
«Вставай-вставай» — прохрипел за забором горн Зорина, и сейчас это значило, что поход начался.
Ребята пошли. Вдоль забора бежали малыши и махали панамками. За забором стояли Андрей Петрович и Огниха. Может быть, к забору подошел Глеб. Может быть, к забору подошла Надя. Может быть, они все улыбались и махали им вслед руками. Таня больше не оборачивалась — сейчас самое главное было пойти в поход и вернуться как можно быстрее. Котелок, прицепленный к ее рюкзаку Глебом, бился о железные застежки и весело позвякивал. Хорошо идти быстро вместе со всеми по новым, незнакомым дорогам. Хорошо лежать вместе со всеми в траве на поляне, залитой солнцем, положив усталые ноги на рюкзак, хорошо есть вместе со всеми пахнущую дымом кашу с мясом, хорошо вместе со всеми ночевать в деревне на сеновале — хорошо быть вместе со всеми, когда кто-то один ждет тебя обратно..
На третий день, вечером, Таня сидела с девочками возле маленького костра перед шалашом, который они сделали с Люсей. Девочки молчали и смотрели на гладкую воду озера. В темной воде отражались звезды, тоненькая, как выеденная арбузная корка, луна, сосны, шалаши и костры. От этого озеро было красивым и таинственным. От костра лица девочек сделались розовыми, а глаза — большими и блестящими. У большого костра сидела Синица с мальчиками. Мальчики варили в ведре уху из наловленной рыбы. Из ведра шел горячий рыбный пар. Мальчики громко пели песню про Гитлера: «Мы для этой гадины отыщем перекладину», — и эхо разносилось по темному озеру.
— Таня, а чем кончилась сказка про русалочку? Убила русалочка принца? — спросила Люся.
— Да, да, Цветкова, ты нам не досказала, — заговорили девочки.
— Когда молодые ушли, — сказала Таня, — то русалочка, оставшись одна на палубе, опять увидела своих сестер. «Убей принца и вернись к нам, — запели они, протягивая нож, — спеши! Видишь, в небе показалась алая заря!» — «Хорошо», — сказала русалочка и взяла нож.
Люся громко вздохнула и длинной палкой пошевелила ветки в костре. От этого вверх от костра полетел к темному небу целый сноп маленьких искр.
— …и нож дрогнул в руках русалочки. Но промелькнуло еще мгновение, и она бросила нож в волны, которые покраснели, точно обагренные кровью, в том месте, где он упал. Еще раз посмотрела она на принца, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело ее расплывается пеной. И она превратилась в дочь воздуха, и принц и принцесса никогда и нигде не могли ее найти.
 
— А что такое «никогда и нигде»? — спросила Аллочка.
— Нигде и никогда — это нигде и никогда, — ответила Римма.
— И все? — спросила Аллочка.
— И все, — сказала Римма.
— Я не верю, — сказала Аллочка.
— Как хочешь, можешь не верить, но это так и есть, — сказала Римма.
— Глупая сказка, — сказала Валя Козлова, — ну при чем тут волосы бабушки?
— Бабушка очень любила русалочку, — сказала Люся.
— И поэтому должна была стать лысой? Это же несправедливо, — сказала Валя.
Девочки молчали и расширенными темными глазами смотрели в огонь. Их лица от огня были очень красивыми.
— А знаете, почему Огнев не пошел в поход, — тихо сказала Валя. — Из-за Надьки. А знаете почему?
— Почему, почему? — зашептали девочки.
— А у нее груди большие, — сказала Валя.
— Да ну тебя, Козлова, — сказала Римма. — Пошли спать, а то опять черт знает до чего договоримся.
Девочки одна за другой поднялись и пошли к своим шалашам. Мальчики заливали большой костер водой. Таня и Люся долго сидели у тлеющего костра и смотрели на неподвижную воду озера.
На следующее утро на берега озера упал холодный туман, такой густой, что протянутых рук не было видно, а к обеду пошел сильный дождь. К вечеру начали протекать шалаши, потом намокли рюкзаки, и мокрые ветки шипели и не загорались. Объявили сбор, доели остатки сухого пайка, который тоже стал мокрым; побросали в лесу размокшие хлеб и крупу, сложили рюкзаки и двинулись к ближайшей деревне. Ночевали в деревенской школе, в пустом классе. Там было сухо и чисто. И когда проснулись, то увидели, что кто-то написал на школьной доске мелом: «Огнев + Цветкова = Любовь». Люся побежала к доске и стерла надпись своей новой крепдешиновой косынкой. После завтрака, который состоял из жидкого чая с кусочком сахара, вышли на шоссе, и Синица стала «голосовать» грузовикам. Третий грузовик остановился. Кузов был открыт, и дождь хлестал со всех сторон и тек по голой спине. Было очень холодно, но все смеялись и пели туристские пионерские песни, а Таня пела громче других. Хорошо мокнуть под дождем вместе со всеми, когда тот один, который ждет тебя, уже близко.
К вечеру показался низкий зеленый забор территории детского дома. Таня первая спрыгнула с грузовика. Люся скинула к ней на землю ее мокрый рюкзак. Возле калитки никого не было. Калитка жалобно скрипнула, словно мяукнул котенок. Не было Глеба ни у дачи номер один, ни у дачи номер два, ни на спортивной площадке, ни у колодца. Везде шел дождь, и нигде не было никого.
Таня пошла в спальню, насухо вытерлась полотенцем, переоделась в сухое, сделала два реверанса Надиной пустой кровати и один тур фигурного вальса в узком проходе — раз-два-три, раз-два-три, — стараясь не подпрыгивать, а скользить, как учила ее Тамара. Танцевать одной было легко и весело — скоро, скоро будет прощальный костер, она пригласит Глеба на дамский танец, — хотя кто кого пригласит, не так уж важно для настоящих друзей. Таня накинула плащ и побежала сдавать походные вещи в кладовую.
На поляне, где Глеб обещал встречать ее из похода, она остановилась. Стог сена увезли, и по поляне была разбросана темная мокрая солома. Она увидела Глеба только возле столовой, когда шла на ужин. Он шел, обняв за плечи Фролова, и что-то шептал ему на ухо. Фролов закрывал глаза и повизгивал, как поросенок. Таня нарочно обогнала их, чтобы Глеб ее увидел. Ее выпрямленная спина болела от напряженного ожидания, что Глеб, ее друг, который обещал ее ждать из похода, тихо ее окликнет. Но ее громко окликнул Фролов.
— Цветкова! — заорал он. — А ты девушка?
Что-то недосказанное, стыдное послышалось Тане в простом как будто вопросе Фролова. Она бы ни за что не остановилась, и прошла бы, конечно, дальше, и не стала бы ничего отвечать Фролову, если бы рядом с ним не было Глеба. Но рядом с Фроловым был Глеб, которого Таня не видела почти неделю. И Таня остановилась и обернулась. Они тоже остановились и ждали ее ответа.