Сдаёшься?

Дмитрий. Я непременно позвоню вам, сразу как узнаю что-нибудь про Коробкова. И еще… вот здесь… у меня в портфеле поместился один экзотический фрукт… в общем, ананас… Я совсем забыл про него… возьмите… Вы ведь сегодня совсем ничего не ели… от фруктов ведь не полнеют…
Флоринская. Это одно из заблуждений. От фруктов еще как полнеют. Нет, нет. Вот этого уже не надо. Никогда не надо. Всего хорошего.
Дмитрий. И вам того же. Оставляю вас под полную ответственность этой плюшевой обезьяны. (Уходит.)
Флоринская (снимает со стены гитару, берет аккорд, начинает задумчиво петь). «Все так не просто все так не просто…» (Задумывается, потом отбрасывает гитару и мчится к двери, распахивает дверь и кричит.) Подождите! Постойте! Э-э, гражданин! Товарищ! Мужчина!
Возвращается запыхавшийся Д м и т р и й. Пауза.
Вы ведь забыли свой очень большой шарф. (Разворачивает обезьяну, отдает ему шарф.) Он нисколько не намок. Пощупайте сами.
Дмитрий (надевает шарф). Большое спасибо… В самом деле… забыл как-то. (Пауза.) Спокойной ночи.
Флоринская. Приятных снов. Звоните. (Закрывает за Д м и т р и е м двери и ходит по комнате с обезьяной, потом, не раздеваясь, ложится на раскладушку. Некоторое время лежит, потом вскакивает, тушит свет и укрывается одеялом. Тихо. Горят окна дома напротив. Ф л о р и н с к а я вскакивает, подбегает к входной двери и резко распахивает ее.) Вы здесь?
Дмитрий. Да.
Флоринская. Это невероятно, но мне показалось, что я слышу, как вы дышите. Почему вы не уходите?
Дмитрий. Я забыл спросить номер вашего телефона. Как же я буду звонить, если что-нибудь узнаю про Коробкова?
Флоринская. Почему же вы не позвонили в квартиру?
Дмитрий. Я почему-то подумал, что после моего ухода вы сразу легли на свою раскладушку, не раздеваясь, и тут же уснули.
Флоринская. Вы что же, собирались простоять под дверью всю ночь?
Дмитрий. А что тут особенного? Завтра же воскресенье. К тому же — это уже совершенно смешно — я забыл спросить ваше имя.
Флоринская (смеется). Ну что ж. Как видно, придется все-таки познакомиться. Алиса. Меня зовут Алиса.
Дмитрий. Красивое у вас имя. И очень редкое. И фамилия у вас красивая и редкая. И ваша бабушка красивая и редкая. И сами вы — редкая и красивая. Только не обижайтесь, пожалуйста. А меня зовут заурядно и некрасиво. Я — Митя. То есть Сидоров. Дмитрий Захарович.
Стоят и смотрят друг на друга.
Флоринская. Знаете, я все-таки соврала вам: мне не двадцать семь лет, мне уже двадцать восемь. (Пауза.) Я заметила — у вас белая пуговица на левом белом манжете пришита черной ниткой. Как вас так угораздило?
Оба тихо смеются. Пауза.
Знаете что? Гоните-ка сюда ваш экзотический фрукт! А то, понимаете, зажали такое богатство в своем портфеле! Мы сейчас взрежем его и слопаем вместе. Никогда не ела ананасов. Как-то не приходилось. Только на сцене. Из папье-маше. Даже если бы у меня и был холодильник, то сегодня он был бы абсолютно пуст — до зарплаты у меня осталось тридцать копеек.
Продолжают стоять и смотреть друг на друга.
Так заходите…
Пауза.
Дмитрий. Неужели?
Флоринская. Неужели?
Становится темно.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава вторая
Следующая суббота. Женская консультация. Перед дверьми кабинета сидят в очереди женщины. Три из них заметно беременны.
Стоит журнальный столик со старыми журналами. Ф л о р и н с к а я останавливается в стороне. Д м и т р и й подходит к женщинам.
Дмитрий. Вы последняя?
Первая (интеллигентная, средних лет, отрываясь от журнала мод). Я. Вообще-то врач сам вызывает.
Дмитрий (садится рядом с ней). Прием уже начался?
Первая. Да уже около часу принимает.
Дмитрий. Там есть кто-нибудь?
 
Первая. Да, только сейчас женщина вошла.
Подходит старая женщина.
Старая. Ты, что ли, крайний сюда будешь?
Дмитрий. Как будто я.
Старая (садится и крестится). Вот и сподобилась, слава те господи. Дожила. Мужики в очередь к генехологам сидят. Родить, что ли, надумал?
Вторая (средних лет, попроще). А что? Может, он вовсе не мужик, а девка. Мужики-то нынче и волосья по пояс носят, и побрякушки всякие, и брюки на них, как и на девках, и на работе они смиренные — перед начальством рта не раскроют, — и дома кроткие. А бабы теперь и на должностях и заработок имеют, они и на работе когда задержатся, а мужики враз и за детьми доглядывают, и картошки наварят, и белье замочут и что другое там по хозяйству. Теперь, вишь, все по-новому. Может, и природа теперь по-новому, может, над которыми уже сжалилась и за все их бабьи качества вполне женскими приспособлениями наградила?
Все смеются.
Старая. Вот оно это им пользительно было… Когда б хошь один из мужиков аборт бы сделал, враз бы другие стали бы к бабам подходить аккуратнее.
Все смеются.
Третья (молодая, очень бойкая, тоже беременная). А ты как это, бабка, про аборты-то вспомнила? Ну и память же у тебя! Ну чего к мужчине пристали? Вон он уже красный весь. Мало ли какая у человека надобность к врачу. Никто же тебя, бабка, к примеру, не опрашивает, зачем ты, в своем почтенном возрасте, с нами в очереди сидишь?
Женщины смеются, старая тоже.
Старая (крестится). Вот охальница, прости меня господи. Меня-то как раз сюда направили, — направлению видишь? У меня уже третью неделю, как энто ухо дюже болит. Так и дергает, так и крутит, так и выворачивает. Спать не могу заснуть. А к дохтору пошла — он на ухо и глядеть не стал — сюды сперва послал. Може, он перепутал — и где энто ухо у меня размещается?
Все женщины смеются, старая тоже.
Третья. А ты бы в будний день, старуха, пришла — ведь времени у тебя теперь поди много, а то все в субботу норовят.
Старая. Да я бы, молодка, хоть и на позапрошлый четверг в середу сюды не пришла, да что делать: уху-то дюже невмоготу!
Женщины смеются.
Старая. Да энто разве очередь? Вон я давеча к уховнику в поликлинике сидела — так вот тама была очередь — во-о-о!
Подходит Ф л о р и н с к а я, садится рядом с Д м и т р и е м.
Дмитрий. Не волнуйся, женщина принимает.
Третья. Ну, нападали на человека, а человек ни при чем, просто сознательный — жену проводить пришел.
Старая. Не жену, видать, а полюбовницу. С женами-то мужики, как с писаной торбой, не носятся. Вон, скажем, она, к примеру, уже цельный час здесь в субботу с пузом тихая сидит — ейный мужик свое дело сделал и гуляет себе за милую душу с девкой али с бутылкой в обнимку. Вот ты нам честно скажи, мил человек: жена она тебе есть али полюбовница?
Дмитрий. Жена.
Третья. Ишь, помощник выискался.
Дмитрий (Флоринской). Я пойду позвоню, ладно?
Флоринская. Иди.
Д м и т р и й уходит.
Старая (смеется). Ишь ведь, страмница! Мужика в краску ввела. У баб-то язычки вострые. Бабы, они самые страмницы и есть. Что в роддоме, что в бане — страму больше всего наслушаешься.
Третья (смеется). А ты что, и родильный дом, бабка, еще помнишь? Ну и память! Тебе ведь, поди, уже под восемьдесят!
Старая (сердито). А хошь бы и под двести восемьдесят! Ты, гляди, не очень-то зубы скаль — видать, скоро и сама ту же песню запоешь.
Вторая (Флоринской). А вы, женщина, не бойтесь, привыкайте теперь сами, без провожатых. Рожать-то все равно самой придется.