Книга пятая. Завистливое смирение (СИ)

— То есть спрячешь свои прелести?
— Н. не хочу…
— Тогда доктор велит в штаб! Саяку тоже! К алкоголю её не подпускать! Теперь, слушаю ваши предложения по делу!
Сказать, что моя бригада озадачилась, не сказать ничего. Нет, с мыслительным процессом у всех было более чем хорошо, просто лежащие перед нами задачи детективного характера настолько выбивались из компетенции всех присутствующих, насколько это было вообще возможно. Из моей, кстати, тоже, именно поэтому я сейчас стоял в начальственной позе полурака, грозно хмуря брови, выпячивая губы и морща лоб. Приблизительно так же делал у нас Григорий Васильич, редкостной дурноты мужик, чьей основной задачей было портить электрикам жизнь, нарезая им задачи вне привычной ротации. Эрудиции у Васильича было приблизительно столько же, как у тапочка, компетенции и того меньше, от чего большую часть вопросов в своей жизни он пытался решать своим единственным оружием — грозным внешним видом и воплями. Был неоднократно бит за это в морду лица, но это было потом, когда мы выкупили блеф. Кстати, не унимался, но так как был дурак дураком, то попался на воровстве кабеля из наших бытовок, был снят на видео смартфоном в момент запихивания в багажник похищенной бюджетной собственности, от чего вылетел с работы со свистом. И запил. Вот такая вот история.
В общем, рожу я сделал по всем заветам.
— Пусть Мач еще пару раз шухер устроит, — высказалась первой великая мудрица, с большим сожалением проводя ладонями по грудной равнине, — Все испугаются и разбегутся. Магамами будет доволен.
Я уныло вздохнул. Ну, что еще от нее ждать? Саяка хочет назад, под «выбор дамы», а он сработает только за пределами Агабахабары.
— Хочешь, чтобы наша дурная слава стала максимально дурной во все времена? — язвительно поинтересовался я у бывшей ведьмы, — Нас же после такого даже в деревенский туалет не пустят!
Такамацури на это только печально вздохнула, роняя голову на стол.
— Давайте просто гулять по местам, где много народу? — пискнула Матильда, — Я буду отвлекать внимание, а вы… опрашивать. Ведь кто-то должен что-то знать? Особенно здесь! Нам просто нужно найти знающих!
На жрицу с укоризной уставились все, даже Виталик. Сразу же понятно, чего ей хочется. Вот сама же душка душкой, добрейшая душа, светлый человек, но вот откуда у неё такая тёмная жажда возбуждать всех подряд, обламывая любые поползновения? И ведь не надоедает, даже сейчас сидит так, чтобы у Кинтаро виды были максимально живописные. Того и гляди, бедного парня сорвет с места, пойдет чебуреками новых певичек прикармливать. Может даже против воли. Впихнет и потащит.
— А может, взглянем на место преступления?
Вопрос вызвал тишину. Полную. У меня даже между ушами всё стихло. Отупение образовалось, всем блондинкам на зависть. Остальные также уставились на недоуменно вращающую головой Тами, имевшую озадаченный вид. Мне захотелось выкинуть рыжую заразу в окно. Вот где она раньше с такой идеей была?!! Так, нужно срочно прекращать собрание!
— Тами, Мимика и Артхуул со мной, Матильда и Саяка в штабе, — начал отдавать я хрипло распоряжения, — Самара… погуляй по улицам, послушай разговоры. О чем-то да должны говорить уже. Кинтаро… у тебя свободное время до завтра. Только все деньги на чебуреки не спусти. 
И тикать. Тикать, тикать и тикать, важно гремя доспехом, с выпрямленной спиной, напялив на голову шлем, дабы скрыть загорающиеся алым цветом уши!
* * *
Мэрия Поллюзы была не просто зданием, а самым настоящим комплексом приземистых каменных строений, спрятавшимся за высоким забором, поверх которого я с удивлением опознал нечто, похожее на колючую проволоку. Пускали внутрь далеко не всякого и далеко не по всякому делу — чиновники предпочитали пройтись ногами до специальной беседки, установленной снаружи у ворот, чем пускать какого ни попадя пройдоху в единственное серьезное место города. Нас внутрь пустили с очень большой неохотой, и то выделив Мимике, опознанной как подозрительный элемент, худого, стройного и очень бдительного куакарабилли, дышавшего ей хоботом в спину. Кошкодевочка ежилась и пыталась от наблюдателя дистанциироваться, а тот, напротив, боролся с собой, чтобы не зажать ей шею хоботом. 
 
Меры безопасности тут действительно были из разряда щедро вспоенной паранойи, но причина подобного была мне Аркхуулом объяснена — ни один серьезный разумный, имеющий дело с Поллюзой, крупных сумм при себе не держал. «Голь на выдумки хитра», как говорится. Банальным «в морду» такую публику как певцов, сиречь гуляк, мошенников, пройдох, безобразников, воров и прощелыг, не испугаешь. Все равно лезут. От того, казначейство Поллюзы заодно играло роль банка и хранилища ценностей, доступ к которому имели лишь мэр и казначей города.
Эти два должностных лица оказались совершенно одинаковыми на вид гномами-близнецами. Невысокие, крепкие, насупленные, с кудрявыми бородами, Дороц и Гласт Зандракорды даже одеты были совершенно одинаково. И орать хриплыми прокуренными голосами о том, что в хранилище, где хранилась уворованная статуя с Сладкозвучного Турнира, я попаду лишь через их хладные трупы, тоже начали одинаково. К моим веским аргументам и уверениям Артхуула Гримгардота братья отнеслись точно также, как любая нормальная женщина относится к не нравящимся ей логическим доводам — принялись орать еще сильнее. Я подождал, пока они немного выдохнутся, а потом привел убойный аргумент еврейским вопросом:
— То есть вы признаетесь в краже или будете препятствовать следствию до появления новых казначея с мэром у Поллюзы?
Бородачи поперхнулись, взглянув на меня дикими глазами. Такой выбор не укладывался в их мироощущение от слова «совсем».
— Что вы себе позволяете?! — неуверенно гаркнул один из них. Какой — вот абсолютно пофиг.
— А кто, по-вашему, будет нести ответственность за порушенную репутацию архимага Бенджоу Магамами? — нехорошо улыбнулся я, — Если Приз хранился у вас, но был украден, то я — ваша единственная надежда не стать новыми тапочками для архимага. Или сапогами. Правда, совсем не уверен в том, что он выходит из академии в плохую погоду. Скорее всего, делает её хорошей. А вот тапочки, это вещь такая. Нужная. Как вы думаете, господа Зандракорд, он предпочтет, чтобы ваши лица были на новой обуви? Или предпочтет, чтобы кожа на обуви была гладкой? Например, со спины или задницы? Впрочем, о чем это я! Тапочек мало не бывает!
Навык «оратора» пискнул, докладывая, что взял 42-ой уровень, а братья приняли томный вид.
— Куакарабилли знают, что мы невиновны! — выдавил один из близнецов, нервно дергая веком, — Они не дадут… сделать… из нас… тапочки!
— Не дадим, — спокойно подтвердил Аркхуул, портя мне игру и малину.
— То есть, куакарабилли готовы поддержать нежелание администрации города расследовать это дело? И взять на себя ответственность? — уточнил я, внутренне дергаясь и потея от неприятных догадок.
— Готовы, — ответил пожилой минотавр с выцветшей почти до молочного цвета кожей, заходя в кабинет, где мы и сидели. При виде него браты-акробаты тут же приободрились, а старик, моргнув глазом с выцветшим и явно нерабочим зрачком, спокойно добавил, — В договоре между Агабахабарой и Поллюзой нет статей, регламентирующих решение подобных вопросов. Мэр имеет полное право не пропускать вас на особо охраняемую территорию, Мач Крайм. А мы, народ куакарабилли, его поддерживаем, как выбранного временного главу этого острова.
Вот те раз. Я медленно посмотрел на приободрившихся гномов, затем на старика, а затем уже перевел взгляд на Аркхуула.
И мне все стало ясно.
— Мы уходим! — решительным голосом объявил я политику партии, утаскивая с собой облегченно задышавшую бардессу. Позади невозмутимо топал Аркхуул.
Интерлюдия
Где-то в карманном измерении, созданном существом невероятной силы, ума и творческих фантазий.
На дереве было тесно. Пусть обе сидящие на нем девушки и весили немного, что вместе, что порознь, но и сам представитель растительности особенной статью не отличался. Ствол был тонкий, гибкий и скользкий, веточки тоненькие… в общем, было неудобно, риск свалиться вниз был весьма велик. Кроме этого, спасающиеся на дереве особы прекрасно понимали, что если упадёт одна, то у второй будут прекрасные шансы на побег до куда более комфортного убежища. Как итог — на дереве шла упорная борьба, выражающаяся в пихании, сопении, взвизгах и проклятиях.