Восхождение язычника (СИ)

Рядом со мной стоит Могута, наблюдая за этим действом во все глаза.
— Смотри, Яромир, мы так же с тобой сможем, и ни одна крепость перед нами не устоит, — он кричит мне прямо в ухо, перекрикивая шум ветра.
А защитники продолжали посылать стрелы, но толку от них все меньше с каждым мгновением. А вокруг родичей крутились и переливались потоки воздуха, которые было заметно и невооруженным взглядом. И я сомневаюсь, что рядом с ними сейчас кто-то смог бы устоять на своих ногах, а не пригнувшись к земле.
Родичи же начали словно наносить удары, и с их рук срывались порывы ветра, несясь в закрытые ворота, которые с каждым ударом сотрясались все сильней. И в какой-то момент удары отца и дяди совпали, стали синхронными. Ворота скрипели и изгибались все больше под порывами ветра, держась каким-то чудом. И вот они уже накренились, готовые сорваться, бах — прилетает очередной мощный порыв ветра. И ворота просто сносит в глубину поселения. И даже если за воротами успели собрать баррикаду, я уверен, что ее разметало, словно пушинку.
Я был удивлен и поражён мощью, которую показали мои родичи, обуздав своим даром стихию ветра. И показав всем, на что они способны.
Ко мне пришло понимание, почему отец не рассказывал о том, как они будут ломать ворота, смазал бы все впечатление.
Теперь я понимаю, к чему мне надо стремиться во владении даром воздуха.
— А-а-а, вперед, — кто-то заорал из толпы, и вся масса людей понеслась вперед. Стадному инстинкту поддался и я, ломанувшись вместе со всеми. Вот только в какой-то момент у меня в голове мелькнули мысли об отце и дяди, и мне пришлось притормозить, а позади меня напирали люди, пытаясь побыстрее очутиться в селении.
Отец и дядя сидели на земле и тяжело дышали, словно загнанные лошади. Их одежду пропитал пот, да и бледноваты они были. Еще бы, я уверен, они сейчас использовали свой дар на полную катушку и опустошили весь свой резерв.
— Как вы? — я обратился к родичам.
— Нормально, — отец пытался продышаться, а дядька только кивнул.
Сила жизни бежит по моим рукам, и прикосновением я прогоняю волну животворящей силы по телам родичей. Им становится легче, бледность проходит, и дыхание возвращается в норму.
— Спасибо, мы отдышимся, — отец переглянулся с Беляем, — и присоединимся, иди давай.
Кивнув родичам, щит наизготовку, и я несусь вперед.
Преодолев проем ворот, я замираю, осматриваясь.
Ворота, снесенные силой отца и дяди, далеко не улетели, а впечатались в какой-то дом, оставив на его месте руины, а то, что находилось перед воротами, разметало ветром в разные стороны.
А по селению тут и там идут бои, кровь льётся рекой и насилие происходит везде.
— А-а-а, galīnsna[1], — на меня несётся какой-то бородач с копьем в руке.
Приняв удар копья на щит, ответным ударом топора я разрубил ему шею. Кровь брызнула из раны, орошая меня. И уже мертвый прусс повалился на землю к моим ногам.
Вот, я и взял в бою первую человеческую жизнь, так просто. Один удар — и он мертв.
Сердце бьётся в груди набатом, гоня по моим венам кровь все быстрей и быстрей. От адреналина в крови меня начинает трясти, выползает зверский оскал, а лицо перекашивает.
— А не хрен было моего братца трогать твари. А-а-а, — из меня вырывается животный крик, и я рвусь вперед, не могу стоять на одном месте.
Один из наших противостоит пруссам, отражая их удары. Как я понял, что он наш? Так я понимаю его, как он ругается сквозь зубы на чем свет стоит, а вот как ругаются пруссы, я совсем не понимаю. Правда, легко ведь определить, кто свой, а кто чужой.
Я сношу одного ударом щита, а во второго летит топор прямо в затылок, и одновременно наш вой всаживает ему топор в плечо. Выдрать острие, разворот корпуса, и мой топор летит в голову поднимающегося прусса, сминая его шлем.
Дальше, дальше я рвусь вперед по одной из сельских улиц, иногда приходя нашим на помощь.
Не понял, а это еще что такое?
Огненная стена перекрывает всю улицу, а перед ней с десяток наших мнутся, не зная, что делать.
Сквозь огонь видно парня, от рук которого исходит пламя, вливаясь в огненную стену.
 
Ни черта себе, вот это встреча, одаренный?
А за спиной одаренного, который держит огненную стену, собирается весьма немаленькая толпа пруссов.
— И что делать? Огонь с размаху не преодолеешь, стена шириной с добрый метр, да и жар от нее идет сильный. Вспыхнешь мгновенно, словно спичка.
Стоящий рядом лучник вскидывает лук, и стрела устремляется в огонь, она вспыхнула в полете, и за стену вылетел оплавленный наконечник.
А народу за стеной становиться все больше, еще пара минут, и если их станет еще больше, а парень опустит стену, они нас сомнут и ударят остальным в тыл, мы кровью умоемся.
Надо срочно что-то делать.
[1] Galīnsna — убийство, умри (прусс)
  
Глава 18
 
Схватив полено, я со всей дури запустил его в огненную стену, без толку. На ту сторону выкатилась только пылающая головешка.
И что же делать, как быть? Мысли заметались в голове. Попробовать залезть на дом и перебраться по крыше, только я один много не навоюю. Отступить к воротам, как вариант. Но это даст им время собраться с силами, а это плохо. Можем кровью умыться.
От близкого огня было жарковато, и пот начинал течь по телу.
— Дай лук? — я обратился к стоящему рядом лучнику, который до этого пустил стрелу.
— А в морду тебе не дать, малой? — отозвался он грубым голосом.
— Если не получится, то дашь. Есть идея, как со всем этим разобраться, но две стрелы еще надо, — я продолжал требовательно тянуть руку.
На его лице отобразилась борьба, видно было, что свое оружие давать незнакомому парню он не хочет, но идей, как преодолеть стену, у него нет.
— Стрелы потом вернешь, и мне плевать, где ты их достанешь, — с мукой на лице он протянул мне лук и дал две стрелы.
В стрелу направляю силу ветра. Так, хватит, деревяшка начала трещать, еще чуть — и взорвётся щепой, бывало уже такое.
Стрелу на тетиву, прицел и выстрел. Она влетает в стену огня, и я перестаю ее чувствовать своим даром. Промах, вот черт. Но хотя бы ее преодолела, уже хорошо, а не сгорела в огне.
А если по-другому? Хм, зачем идти в лоб?
Пяток шагов назад — и снова наполняю стрелу силой ветра.
Лук смотрит в небо. Стреляю навесом. Я чувствую своей силой полет стрелы, я контролирую ее и подправляю движение.
Есть, попадание.
Огонь спадает. Одаренным был мальчишка лет тринадцати, стрела застряла у него в плече и отбросила назад. Он пытается подняться, но не мог и просто отползал в сторону.
А наши уже летят вперед. И понеслась мясорубка.
— Отдай, — и у меня вырывают лук из рук.
Подхватываю щит, в руках топор. Вперед, только вперед.
Я врываюсь в бой.
Удар — и сношу руку какому-то пруссу, который был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам.
Битва пьянит, это не учебный бой и не поединок. События несутся галопом, и я еле успеваю под них подстраиваться.
Нас меньше, чем пруссов. Однако у нас просто дикий напор, они не ожидали, что стена огня упадет, и не были готовы к этому.
Люди не кричат, они рычат и воют словно звери.
Сзади прилетел удар в спину, и меня откидывает на стену дома. Прыжок в сторону. А в место, где я был, вонзается копье.
Вот сука, не заметил. Жив и вроде не ранен, неужто не пробил бронь. Разворот — и ударом топора переламываю копье. А ударом щита бью в голову противнику и ударом топора проламываю череп.
Оглянувшись, готов рваться вперед, но нет, бой на улочке закончен.
Из наших на ногах, готовых продолжать, осталось пятеро. Двое убиты и еще двое воют от боли, зажимая раны. У одного отрублена рука, у другого пробита голова, и он пытается подняться.
— Ну куда ты? — я помог мужичку с пробитой головой сесть и опереться на стену. Из рук рвётся поток силы жизни, и я заживляю его рану.
Шаг в сторону к мужику, зажимающему обрубок руки. Подхватив лежащую на земле отрубленную руку, я приближаюсь к нему. Это будет интересный опыт, я бы даже сказал, эксперимент. Интересно, смогу ли я прирастить отрубленную руку.