Восхождение язычника (СИ)

— Чего? Ты что, соплежуй? — взревел мужик. — Совсем вас наставники распоясали, так со старшими разговаривать, так я поучу!
Лук уже давно был в моих руках. Раз, и тетива на нем, два, и стрела наложена. Эх, жаль, мало стрел осталось.
— Ты кто такой, чтобы меня учить? Я с тобой из одного котла не хлебал и возле одного костра не спал, так и в бою с тобой не был. Ты кто такой, что удумал нас учить и говорить о том, кто кого распоясал? — меня несло. — А вот Тишило был, был он с нами в бою и спас друга своего, грудью прикрыл своей. И он здесь, как и мы, прошел испытание, он на наших плечах его прошел.
— Да как ты разговаривать так посмел, ерохвост[4], на кой вы его притащили?
— Там и его бросить надо было, товарища, на поживу зверью? Словами я разговариваю, как прошедший испытание, я и все, здесь находящиеся. Мужи мы.
К мужику, который пинал труп Тишило, подошел другой, старше и солиднее. С бородой, заплетенной в косу, и с боевым топором за поясом. На мой взгляд, он был старше сорока, может, и по более. Он положил руку, успокаивая мужика, который весь покраснел и готов был вот-вот сорваться в мою сторону, дабы призвать к ответу за слова, которые он посчитал оскорблением.
— Охолоните оба, ишь, распетушились. А ты убери лук, не след оружие на своих поднимать.
— Свои? — в моем голосе так и звучала ирония.
— Рядом с вами лежит мертвый Тишило, он свой. Он жизнью свою отдал, пожертвовал ею в бою, он не увидит свет солнца, он не возьмет в руки своего первенца, он не пойдет с нами в бой больше. Те, кто рядом со мной, — я обвел рукой парней, — те несли его на плечах. Они свои. Ты не пинаешь мертвого и не оскорбляешь, ты свой, а он какой свой? Чем ему Тишило помешал-то, за что он его так?
Над берегом плыло молчание. Почти весь народ находился рядом и слышал мои слова. Они думали. А ты, дядя, выкручивайся теперь, как хочешь, явно за мужиком слава пойдет о поругании мертвых, недобрая слава, не знаю уж, кто он тебе.
— Так и хоронити, а вы что, начали животы набивать, ишь какие, — ответил он.
Спорить сейчас, наверно, лишнее, только испорчу о себе впечатление. Так что я лишь молча кивнул и снял с лука тетиву, а после все-таки ответил:
— Займемся.
Мужчина развернул своего товарища, а после и сам развернулся пошел к ладьям. Спустя пару шагов повернулся вновь к нам и заговорил:
— Молодец! А ты чьих будешь? А то уж больно лико знакомо.
— Яромир я, свободный муж, сын Велерада, внук Деяна и правнук Рознега.
— О как! Знаком с твоим прадедом. Да и деда знавал: ох и лютый был Деян в бою, да и в жизни, за то и погиб, — отвернувшись и придерживая за плечо своего товарища, отправился к ладьям.
Тяжко вздохнув, обвел взглядом ребят, которые собрались подле меня. Многие выбрасывали камни, которые до этого подняли.
— Ох и выдерет меня тятя[5], — грустно пробормотал рядом стоящий Гостивит.
— Ага, выдерет, — таким же тоном добавил Дален.
И после их слов я понял, что они правы. И меня Велерад тоже выдерет за такое действо. Вновь грустно вздохнул, что ж, бывает.
— Ну что, обряд для Тишило готовить будем, — пересилив себя и отогнав мысли о будущем наказании, обратился к ребятам.
И понеслась подготовка. Сбор дров для костра и камней, дабы обложить и сделать подобие лодии, в которой будем сжигать тело Тишило.
В процессе подготовки погребального костра явились наставники, ведя пару ребят, которые не были расторопны и попали к ним под руку.
Валуй сразу начал выяснять, что произошло, и после услышанного, разглядывая гоблина, под нашими весьма недружелюбными взглядами согласился, что Тишило прошел испытание и достоин почестей. Для нас это было важно.
Вечер, солнце садится за горизонт.
Тишило покоится на большой куче дров, с меня высотой, и это все обложено камнями в форме лодии. Дрова пропитаны маслом, чтобы быстрее разгорелись. Долго думали с ребятами, кому доверить поджечь: Далену которого спас Тишило, или его другу Крою. Решили, что пусть все-таки будет Крой. Столько лет дружили, и один друг проводит другого.
 
Крой выхватывает факел из костра. Шаг, еще шаг и подносит к дровам, разжигая, а после и бросает. Огонь постепенно разгорается, и вот — почти до небес. Тишина.
Кто-то из ребят начинает плач[6], воинский плач, и его подхватывают все стоящие на берегу балтийского моря.
Через пару дней у нас будет посвящение богу и принятие его благословения. Надеюсь хоть там, все спокойно пройдет.
[1] Гадкий, вонючий.
[2] Оно же балтийское, оно же свебское (немецкое название) восточное море (шведское название).
[3] Балиха — каша из ячневой муки которую едят с поджаренным салом или вяленным мясом.
[4] Задира, спорщик.
[5] Папа, отец, батя.
[6] Плач — определенная форма песни. Самым известным плачем, на данный момент это плач Ярославны.
  
Глава 8
 
Возле града именуемого Устка, в священной роще, где и расположилось капище бога Триглава, собралась огромная толпа людей в праздничных нарядах с вышитыми на них различными символами, выделялась только кучка молодых ребят. Одежка на них была поизносившаяся, и вид они имели усталый, вот только стояли, гордо выпячивая грудь, и каждый из них улыбался и был доволен собой.
Стоя поодаль от основной толпы, я наблюдал, как на привязи ведут быка. Животина мерно шагала за человеком. Домашнюю и тихую буренку этот зверь напоминал слабо, под его кожей бугрились и переваливались огромные мышцы.
Быка подвели к моему прадеду, волхву Триглава, и веревку пропустили между ног зверя, склоняя голову перед человеком.
В руках родича сверкнул длинный и острый нож; удар куда-то за голову быка — и острие входит в его тело на всю длину.
— Му-у-у, — раздалось над поляной, и у зверя сначала подогнулись передние ноги, а после и задние.
Помощник, который вел быка, толкает его в правый бок, и животное заваливается на левый.
После волхв наклоняется, достает крепко засевший нож. Вновь удар, вскрывающий артерию животного. Его кровь хлещет в заботливо подставленную огромную золотую чашу и наполняет ее.
Жрец Триглава поднял чашу и зычным, совсем не старческим голосом произнес:
— Жертва принесена, бог ее принял.
— А-а-а-а, уа-а-а, — над рощей понеслись радостные голоса.
Из толпы вышли семеро мужиков и подхватили быка, вынося его из рощи. Вечером после завершения обряда будет праздник, на котором бычка и поджарят: не каждый день более сотни мальчишек становятся мужами, есть что отпраздновать.
А сейчас все лишние покинут рощу и капище бога. Остались только мы и помощники волхва, а также сам волхв. Посвящение перед богом весьма личное и интимное дело, лишних не должно быть.
Нас здесь больше сотни, и, если на каждого будут тратить по пять или десять минут, день обещает быть долгим, очень долгим.
После того как все разошлись, мы, собрались напротив храма. Само капище было на возвышенности и было окружено высокой оградой. И представляло из себя, строение с небольшой башней. Перед храмом была небольшая площадка, к которой вели две тропинки с разных сторон. На площадке и разместился мой прадед, волхв Триглава, возле большого алтарного камня.
— Поднимайтесь по одному, — объявил он.
Все мялись и оглядывались, у меня уже мелькнула мысль пойти первым. Но незнакомый парень собравшись с духом, шагнул вперед. Вот он рядом с моим родичем, который дает ему испить из небольшой серебряной чаши, а после что-то говорит, и парень идет в капище. Спустя десяток минут он возвращается, и следующий из нас шагает вперед. Так и потянулось томительное ожидание.
Спустя час всем стоять надоело, и все принялись рассаживаться на траве. Те, кто прошел испытание, уходили в сторонку ближе к деревьям и о чем-то шептались.
Неожиданно, глаза начали слипаться, меня потянуло в сон.
— Яр, яр, — меня начали дергать за плечо.