Распутин наш (СИ)
Поручик Грибель не был авантюристом и лихим рубакой, хотя пулям не кланялся и за спинами нижних чинов не прятался. Его интеллигентность и образованность – Николаевское инженерное училище, Александровская юридическая академия, математический склад ума, природный перфекционизм – идеально подходили для штабной работы. Атаман отряда Пунин и начальник штаба Грибель образовали органичный тандем. И если бы не гибель командира…
Пунин погиб, как и полагается удалому офицеру, первым шёл в рейде с группой разведчиков. Обнаружив засаду, рванулся на врага с шашкой наголо… Прямая противоположность Пунина по характеру и харизме, поручик принял командование, но так и не смог, да и не пытался стать неформальным лидером. Он знал, что личный состав, состоящий на три четверти из казаков, постоянно их сравнивает, и сравнение совсем не в его пользу. Есть в отряде более лихие, брызжущие энергией, не лезущие за словом в карман. От потери авторитета до неповиновения – всего один шаг. Поручик чувствовал это каждой своей клеточкой, и в его действиях появилась неуверенность. Вот и сейчас он брёл по ходам сообщений, прикидывая, как объявить рвущимся в бой офицерам отряда о новом задании, озвученном командующим. Вместо лихой разведки боем в преддверии наступления предписано поступить в распоряжение какого-то партикулярного чина и действовать под его началом, вплоть до особого распоряжения. Ох, как досадно!
Поручик остановился и поднял глаза в небо. Он уже забыл, когда видел звёзды. В промозглую прибалтийскую зиму вместо сухого российского снега с небес, не переставая, сыпался мелкий дождь. Только последние дни ударил лёгкий морозец, и зима стала похожа сама на себя. Землю прихватило твердью, снег скрипел под сапогами. Сейчас бы горячего чая с доброй порцией рижского бальзама… Но сначала – неприятный разговор с подчиненными.
Ход сообщения нырнул под ёлочки и закончился. Дальше можно было идти по мягкой хвойной подстилке. Полсотни шагов, и в темноте возник бесформенный бугор, от которого потянуло печным дымком, а ниже уровня земли забрезжил слабый свет, пробивавшийся через щель неплотно прикрытой двери. Пять ступенек вниз, привычный поклон в три погибели перед низкой дверцей. Приятное печное тепло нежно обнимает и гладит по замёрзшим щекам. Первая комната – для телефонов и порученцев. На дощатом столе – переносные аппараты фирмы «Н. К. Гейслеръ и Ко». Рядом, словно их детёныш, полевой телефон русского разведчика. Дневальные возятся у чугунной плиты, ставя чайники, разогревая большую кастрюлю с супом из офицерской кухни. Оторвались от работы, вытянувшись перед командиром по стойке «смирно». "Продолжайте," – кивнул поручик.
За тонкой дощатой перегородкой – штабная комната, она же – офицерское собрание, она же – обиталище командира.
– Все в сборе? – осведомился поручик, скидывая шинель на руки денщику.
Впрочем, можно было и не спрашивать. Пришли даже те, кто должен быть занят по службе. У двери, пожирая начальство глазами, застыл командир первого эскадрона подпоручик Надольский. С ним атаман Пунин познакомился в сентябре 1915 года в Офицерской стрелковой школе. Смышленый юнец, пылкий, романтичный, живо интересующийся военным делом и, подобно его сверстникам, беспрестанно мечтавший о геройских делах и боевых наградах.
Сидя за столом, лениво повернул голову, но даже не привстал командир второго эскадрона Станислав Булак-Балахович, переведённый в отряд корнетом из 2-го Лейб-уланского Курляндского. Хитрый, осторожный, одновременно горячий и храбрый. Идёт на самые опасные дела и почти всегда возвращается с добычей – сведениями о противнике и «языками». Вот кто обладает бесспорной харизмой командира! Но при этом фантастически тщеславен и себялюбив до комичности, как любой родовитый шляхтич. Офицеры в отряде дали ему прозвище «Стаська».
Рядом с ним – младший офицер эскадрона, брат погибшего атамана прапорщик Лев Пунин, третий брат – Александр и Сергей Фёдорович фон дер Лауниц. Все они и есть та самая романтичная военная поросль, мечтающая об атаках в полный рост с шашкой наголо. Как молодые жеребцы, бьют копытом и нервно косят глазом в ожидании звука горна.
Спокоен и невозмутим только офицер-сапер, поручик Илларион Ставский. У него работа такая. Нервные и горячие на этих должностях долго не живут.
Самый большой человек-загадка – подпоручик Николай Зуев, командир конно-горного орудия образца 1909 года. Один из самых юных кавалеров Знака отличия Военного ордена, участник русско-японской войны, о котором слагали песни, посвящали ему стихи, статьи и монографии. Коля Зуев – символ военной пропаганды. В 1906 по Высочайшему повелению был определён на казённый счет в Оренбургский кадетский корпус, а затем – в Михайловское артиллерийское училище. Осенью 1915 года подал прошение поручику Пунину и был зачислен в отряд на должность начальника артиллерийского отделения. Любитель нестандартных решений, жадный до книг и знаний, он и сейчас, не тратя времени даром, читает про малую войну Вильгельма фон Балка…
– Господа, – начал поручик Грибель, пройдя к краю стола и садясь на основательную кустарную табуретку, – я вынужден сообщить вам пренеприятное известие. Наш отряд сегодня в деле не участвует… И завтра тоже. Распоряжением командующего, мы переходим в подчинение Главному Управлению Генштаба. Нашим непосредственным начальником на это время назначен генерал Вандам, но выполнять пока неизвестное мне особое поручение мы будем под непосредственным руководством какого-то доктора в чине коллежского асессора. Простите, больше ничего не ведаю.
– Так это не беда, – раздался мягкий, обволакивающий баритон, – просветим-расскажем, ободрим-подскажем…
Присутствующие вскочили и повернулись на голос. В двери, полностью закрывая собой проём, стоял кряжистый широкоплечий мужик выше среднего роста, со сбитой на затылок “кубанкой” и торчащей из под неё вороной короткой причёской на прямой пробор, кавалерийскими усами под понтийским носом и глазами, отражающими скудный свет “керосинки”, от чего зрачки казались узкими, кошачьими.
– Кстати, пользуясь случаем, – продолжил неожиданный гость, не обращая внимания на некоторое замешательство, вызванное своим появлением, – хотел бы высказать предложение об улучшении караульно-постовой службы. В данную минуту весь офицерский состав блиндажа можно считать условно уничтоженным.
– Прошу прощения, чем обязаны? – первым подал голос поручик Грибель.
Реплики посыпались одна за другой, будто в бочонке с бродящим вином выбило затычку.
– Какого чёрта?
– Не соблаговолите ли объясниться, что вы тут делаете?
– Кто Вас пустил?
– Где, черт вас побери, дневальные?
– Условно нейтрализованы, – лучезарно улыбаясь, сообщил пришелец, не реагируя на негатив, плещущийся среди офицеров, застигнутых врасплох его внезапным посещением. – Но не беспокойтесь, со здоровьем у них всё в порядке, рот вместо кляпа заткнул мятными пряниками. Сейчас прожуют и подадут голос.
Словно в ответ на его слова, из первой комнаты послышалось кряхтение и мычание.
– Скажите, любезнейший, – подпустив яда в голос, проворковал Булак-Балахович, делая первый, крадущийся шаг к вошедшему, – а вам не говорили, что в приличное общество не пристало являться без представления?
– Прошу покорнейше простить, – улыбнулся гость, – но мне казалось, что фронтовая обстановка делает некоторые скидки на досужие формальности и требования этикета.
– Ах сударь, какой вы, однако, непонятливый.
Корнет почти вплотную подошёл к гостю, и присутствующие офицеры, зная его шебутной, скандальный характер, ждали весёлой и поучительной развязки с принуждением новичка к мысли, что все места альфа-самцов заняты. Конечно же, офицеры догадались, что это и есть тот самый доктор, успели заочно возненавидеть его и жаждали хотя бы моральной сатисфакции после известия о вынужденном прозябании вне боевой работы. Появление на офицерском собрании без приглашения – прекрасный повод сделать это под вывеской обучения хорошим манерам.