Распутин наш (СИ)

Увы, блестящая репутация Радко Дмитриева оказалась перечеркнута Горлицким прорывом в мае 1915 года, случившемся на участке его армии. С этого прорыва началось «великое русское отступление», закончившееся лишь к осени и приведшее к потере Польши, Галиции, Литвы и южной части Курляндии.
Командарм предупреждал об опасной концентрации сил противника. Сразу три армии – одна немецкая, генерала Макензена, переброшенная с Западного фронта, и две австро-венгерских не спеша охватывали войска Радко Дмитриева с флангов, сосредотачивая полторы сотни тяжёлых орудий против его двенадцати. Генерал звонил во все колокола о снарядном голоде и нехватке стрелковых боеприпасов. Безрезультатно.
Деникин в книге «Пути русского офицера» позже напишет, что Радко Дмитриев предлагал отвести армию из оперативного мешка. Но Ставка требовала: ни шагу назад! Один из крупнейших эмигрантских историков Первой мировой войны Антон Керсновский главными виновниками избиения наших войск весной и летом 1915 года считал Верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича и главкома Юго-Западного фронта Н.И. Иванова. «Радко Дмитриев, схватившийся с тремя неприятельскими армиями, был брошен на произвол судьбы, не получая никаких указаний и никакой поддержки. Вместо Верховного главнокомандующего был фонограф с раз навсегда напетой пластинкой «ни шагу назад!», а вместо главнокомандующего фронтом – почтовый ящик. Никогда ещё ни один командующий армией не был в более критическом положении». Его же сделали стрелочником. Ну а кого ещё? Не великого же князя!
Отрешённый от командования, генерал уехал поправить здоровье, но отдых получился очень краткосрочным. Меньше, чем через две недели, в июне 1915-го Радко Дмитриев снова оказался на войне, а через год вступил в командование 12й армией Северного фронта. Эта армия занимала крайний правый стратегический фланг русского расположения, упирающийся в Балтийское море у Рижского залива, прикрывая Ригу и Петроград. Именно ей было поручено провести под Новый, 1917 год стремительное наступление против группы армий Heeresgruppe Eichhorn, названной так по фамилии генерал-фельдмаршала Германа Эмиля Готфрида фон Эйххорна, прошедшего победным маршем от Пруссии до Риги. Непосредственно с войсками болгарского русского генерала соприкалась 8я армия кайзера под командованием Гюнтера фон Кирбаха, а за его спиной маячила “непобедимая железная” десятая…
Для генерала Радко Дмитриева предстоящее наступление было редкой возможностью реабилитироваться, и он собирался использовать свой шанс на сто процентов, поэтому с нескрываемым энтузиазмом воспринял предложение Непенина встретиться и договориться о совместных действиях.
Адмирал появился в штабе в непривычном сопровождении. Генерала Вандама, бывшего начальника штаба 23й ревельской пехотной дивизии, недавно откомандированного в Главное управление Генерального штаба, командарм знал, второго – в новеньком, с иголочки, мундире военного врача в чине коллежского асессора, видел впервые. Что-то в его облике генералу было знакомо. То ли горящие угольками глаза, то ли упрямо поджатые губы… Времени играть в догадайки не было, и командующий незамедлительно перешёл к делу, широким жестом показав разложенную на столе карту:
– Вот извольте – моё хозяйство! Подбиваю последние итоги. Практически всё готово, осталось согласовать мелочи…
Непенин молча кивнул, лишь скользнув по карте взглядом и не собираясь углубляться в её изучение, а оба сопровождающих заинтересованно склонились над ней, увлеченно разглядывая условные обозначения ломаной фронтовой линии.
– Простите, Ваше высокопревосходительство, – неожиданно подал голос коллежский асессор, – разрешите небольшие уточнения?
– Да, конечно, – снисходительно улыбнулся командарм, – будет любопытно узнать, что вам из Петрограда видно лучше, чем мне отсюда?
– На вашей карте отсутствуют позиции тяжёлых немецких орудий, – синий карандаш запорхал над картой, покрывая тылы германских войск зловещими условными значками, – всего триста единиц, в основном 15 cm schwere Feldhaubitze – 150 мм тяжёлая полевая гаубица 1913 года. Кроме того, где-то в районе местечка Граббе притаилась батарея монстров langer 21 cm Mörser – 210 мм удлинённая мортира…
 
Радко Дмитриев обратил внимание, как правильно на немецком языке произносит термины докладчик. “Какой маскарад!” – подумал он, глядя на докторские знаки различия “коллежского асессора”.
– Вот в этих местах, непосредственно перед германскими позициями устроены засеки. Сваленный лес густо переплетён колючей проволокой. Артиллерией проходы в таких баррикадах не проделаешь. Обратите внимание, как хитро сделаны завалы – в форме сужающегося бутылочного горлышка, упирающегося в блокгаузы с узким сектором обстрела, но мощным деревянно-земляным перекрытием – три наката брёвен толщиной не менее тридцати сантиметров каждое, то есть двенадцать дюймов.
“Та-а-а-к! Для “доктора” метрическая система привычнее, чем дюймовая. Всё интереснее и интереснее,” – подумал генерал.
– Немцы обосновали оборону на демонстрации первой, слабой, так называемой uhrposition – сторожевой линии, подверженной артиллерийскому огню, и всего в полуверсте, – увлеченно продолжал "врач" заполнять карту условными военно-полевыми значками, – построили фланкирующие пулеметно-артиллерийские блокгаузы, соединенные деревянно-насыпными брустверами.
“Ну и какой он доктор? – фыркнул про себя Радко Дмитриев, – да у него эполеты академии Генштаба прорежутся через любой партикулярный наряд!”
– Ключевые участки обороны, так называемые швер-пункты, снабжены убежищами повышенной надёжности, – рассказывая, докладчик будто смотрел внутрь себя, словно читая книгу или вспоминая увиденное. – Гарнизон, укрытый в ротных фортификационных укреплениях, легко сможет вынести артналёт. Только большие калибры – восемь дюймов и выше, способны разрушить такие цитадели прямыми попаданиями. Главный калибр нашей тяжелой полевой артиллерии в шесть дюймов их только поцарапает…
Закончив с живописью, “коллежский асессор” поднял глаза на генерала, и Радко Дмитриев с удивлением увидел в них плохо скрытую досаду. Так смотрят, когда хотят, но не могут сказать всё, что думают.
– Продолжайте…, – запнулся командарм.
– Называйте меня Георгий Ефимович, – торопливо представился он, опережая раскрывшего рот Непенина, а затем неожиданно улыбнулся, – а если неофициально, то просто Жорж…
– Всенепременно, – улыбкой на улыбку ответил генерал, – итак?
– Обратите внимание на то, как стрелы ваших атакующих батальонов упираются аккурат в шверпункты и стоящие за ними батареи тяжелых гаубиц. Такое впечатление, что их строили, зная, как будет развиваться атака…
– В этом как раз не вижу никакой мистики, – вздохнул Вандам, – это единственно-возможные проходы среди болот и бурелома. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы угадать направление движения соперника в этом лабиринте.
– Я про это тоже хотел сказать, – кивнул Георгий Ефимович, – весь атакуемый фронт, от Тирельских болот до Митавского шоссе, представляет из себя лесистую полосу, разделенную топями и песчаными дюнами. Поэтому попытка ввести в дело кавалерию на любом из указанных направлений заранее обречена на провал. Конную массу не представляется возможным использовать по бездорожью из-за столь сложного ландшафта. К сожалению, кавалерия зимой может двигаться вне дорог только при малом снеге и благоприятной почве…
Генерал Вандам согласно кивнул. Командарм нахмурился. Докладчик еще раз обвел карандашом укрепленные районы второй линии немецкой обороны.
– Из-за отсутствия достаточного количества орудий крупных калибров мы не имеем оснований рассчитывать на возможность разрушения артиллерийским огнем хотя бы половины узлов сопротивления при фронте атаки в тридцать вёрст. Можно надеяться лишь на воспрепятствование активности за пределами этих укреплений. Иначе говоря, надлежит беспокоящим огнём держать гарнизоны противника в убежищах, не давать возможности подкрепляться резервами извне и накапливаться для контратак. Но для сохранения боеспособности армии вам надо отказаться от лобового штурма шверпунктов.