Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы
Мама с дедом уже поели, смотрят телевизор в своей комнате, а мне в своей еще и прибраться надо. Утром-то, как гардероб перебирала, решая, какое платье на работу надеть, все так и осталось на диване раскиданным. А комнатка восемь метров, ровно каюта, для которой я шум на работе рассчитывала – повернуться негде, если беспорядок. Наконец, убралась. Подогрела на сковороде остатки макарон, присыпала их тертым сыром. Вымыла посуду: и сковородка, и миска из-под сыра, и терка – все на меня. Тому, кто последним ужинает, всегда приходится гору посуды вымыть. А ведь надо еще и отнести все на общую кухню, и воды на газе согреть. Пока по нашему длиннющему коридору набегаешься: туда-обратно-снова туда, сил даже у меня, молодой, не остается. Смотрю на часы, пора и ко сну отходить. И голова уже не варит, чтобы какие-то формулы смотреть. Закинула учебник в сумку, завтра на работе и разберусь. И еще логарифмическую линейку туда же бросила, и таблицы Брадиса, библию каждого математика той поры.
* * *
На следующее утро, как до рабочего места добралась, сразу за вычисления, только принесенные книжки-принадлежности в ящики стола разложила – обживаю его.
Расчеты завершила до обеда: Привыкла, по-студенчески быстро работать, курсовик спихнуть и забыть!
После обеда понесла начальнику сектора «Жванецкому» выполненное задание. Он вначале не понял, зачем я явилась:
– Что-то непонятно, Галя?
– Вот, закончила расчет. Посмотрите.
Он пробежал цепочки формул и цифр, машинально почесал затылок, испытывая недоумение от быстроты выполнения работы. Так и сказал:
– Не ожидал, что вы так быстро справитесь! Что ж, молодец. Но я прямо не знаю, чем вас сейчас загрузить. Вадим только на той неделе приедет… Ладно, займитесь чем-нибудь, поизучайте старые отчеты. Те, что без «грифа» – в шкафу найдете. А у Николаева попросите для ознакомления и секретные материалы.
Я вернулась в общую комнату, поняв, что дала маху, выполнив задание слишком быстро. Открыла дверцу шкафа, где позади чайника стояли в одинаковом бело-голубом оформлении объемистые журналы несекретных трудов.
Выбрала один, наугад. Скучая, скользила глазами по лиловым буквам, едва заметным на блекло фиолетовом фоне – те самые пресловутые «синьки», над оформлением которых трудился наш Николаев. Веки слипались. Когда перед тобой нет конкретной задачи – изучать что-то про запас бессмысленно. Поборолась со сном с четверть часа, встала и отправилась «в гости» к Марине. Описала ей ситуацию, в какую попала, слишком быстро выполнив задание. Она улыбнулась, утешила, принялась наставлять уму. Говорила скороговоркой, своим звонким голосочком:
– Да, у нас никто никуда не торопится, разве что высокое начальство спешит отчитаться перед высочайшим. Или отдельные работоголики – те на работе свихнутые. Но мы же с тобой не такие?! Здесь про свои вузовские привычки забудь. В институте курсовик или экзамен сдал досрочно – хоть на Луну лети, никто тебя удерживать не станет. А здесь до звонка из-за ограды все равно не вырваться, и в проходной не выпустят, и начальство увольнительную не даст. Так что учись свою жизнь разнообразить: хочешь, вот, журнальчик у меня интересный есть?
Я взяла протянутую ею «Юность» – культовый журнал того времени – и вернулась на свое рабочее место. Положив журнал поверх синюшного отчета, погрузилась в чтение молодежной повести.
В конце дня Николаев, войдя в очередной раз в комнату, сообщил, что меня опять вызывает шеф. Я обрадовалась, что «Жванецкий» придумал для меня новое задание, и поспешила в его кабинет.
На сей раз румянец на щеках начальника показался мне более тусклым, да и все его лицо его как-то вытянулось и уже не выглядело добрым. Я поняла, что ничего хорошего для меня эти метаморфозы не предвещают. Приблизилась к его столу, он не предложил сесть на стул для посетителей. Говорил сухо:
– Мне стало известно, что вы читаете на рабочем месте художественную литературу.
– Журнал, – упавшим голосом поправила я.
– Вы должны понимать, что делать это нельзя.
– Но ведь у меня сейчас нет работы, вы сказали, что когда Вадим вернется…
– Вы инженер. Вы сами должны ставить себе задачи. И, если нет работы в данный момент, я уже говорил вам, повышайте свою квалификацию, читайте отчеты и технические книги.
Позже, встретив Марину в коридоре, спросила, кто бы мог настучать начальнику на меня.
– И ты еще сомневаешься?
– Николаев?
– Галь, ты, будь с ним осторожнее, книжки-журнальчики при нем не читай, и, вообще, держи язык за зубами.
– А что, неужели он… Известны факты?
– Фактов много, только доказательств нет! – Марина тряхнула рыжими прядями. Было непонятно, шутит или говорит всерьез. – Сама со временем разберешься, раз тебе «посчастливилось» с ним в одной комнате оказаться.
До конца дня я раздумывала об услышанном, глядя на одну и ту же страницу технического отчета. Значит, этот сухонький старичок – осведомитель? Хотя, чему тут удивляться: начальнику меня заложил, кто на обед раньше времени уходит – берет на заметку. А поначалу, когда я практику здесь проходила, казался таким доброжелательным. Заводил разговоры о тяготах жизни, делился военными воспоминаниями: застал пареньком конец войны, был авиационным техником. В общем, человек заслуженный! Только один момент в его биографии вызывает настороженность: является парторгом лаборатории, а, значит, фигурой неприкосновенной и еще значит много чего. Хотя негласная слежка за сотрудниками может может быть просто его призванием, и никак не вытекать из общественной должности.
Хотя я допускала, что бывают и честные партийцы, особенно фронтовики, но полагала, что в послевоенном поколении большинство людей вступают в партию ради карьеры. В 70-е годы общество все больше пропитывалось настроениями безверия и нигилизма, а членство в партии срабатывало, как социальный лифт.
В то время в молодежную комсомольскую организацию были вовлечены едва ли не поголовно все школьники. Но дальнейший политический выбор уже происходил в индивидуальном порядке, требовалось определенным образом подстраиваться под систему, доказывать свою лояльность, а для инженерно-технических работников в нашем ЦНИИ существовал даже лимит на вступление в партию.
Трудно сказать, был ли Николаев «штатным стукачом» – допускаю, что он всего лишь ратовал за укрепление дисциплины. Единственное, что настораживало, была его весомая должность, притом, что выполнял он простую техническую работу. Так или иначе – все сторонились Николаева. К багажу взрослой жизни присоединился новый груз: подозрительность. И еще…Во время разговора с Мариной, я почувствовала тошноту, как от вчерашней котлеты. И впервые пронзила догадка: кажется, я беременна.
Повинности и уловки
Постепенно я освоилась в секторе, возглавляемым «Жванецким», не переставая удивляться людям, с которыми меня свела судьба. В студенчестве все были схожи, что ли, а здесь в людях заметнее проявлялись различия. И разброс возраста велик, и семейное положение встречается в трех-пяти вариантах, а не в двух, как у студентов, и набор ситуаций, требующих принятия решения, больше.
Так мне встретился незнакомый ранее типаж – хозяйственной женщины в интерьере работы. Люся была средних лет плохо одетой женщиной и располагалась в закутке смежной комнаты, где стояли стеллажи с аппаратурой. Мне часто приходилось по поручению Вадима проводить эксперименты на спектрометрах и магнитофонах, установленных в той комнате, и я невольно изучила «жилище» Люси.
Прежде всего удивил необъятных размеров двухтумбовый стол, со столешницей, обтянутой дерматином в дубовой раме. Таких старинных столов на всю лабораторию осталось не более десятка, в основном у начальников, хотя у тех в лучшем состоянии. А Люсин стол, обшарпанный и поцарапанный местами, наверно, выкинули из начальственного кабинета, и она его перехватила. Монументальный стол занимал заметную часть комнаты и возвышался островом прямоугольной формы. Сходство с островом усиливалось наличием множества тропических растений на нем: какие-то папоротники, кактусы, лианы. Лишь незначительная часть дерматиновой столешницы, где можно было уместить лишь одну тетрадку, оставалась свободной от цветов. Ящики обеих тумб тоже были забиты всяким домашним скарбом.