Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы
Но вернусь к метаморфозам в жизни остальных сотрудников. Те специалисты, что поначалу сотрудничали с кооперативами по разовым договорам, вскоре уволились из ЦНИИ и устроились в новые коммерческие структуры уже на постоянной основе. И одним из первых шагнул в новую жизнь любимец женщин Стасов, ведь несмотря на повышенную любовь к женскому полу, программистом он был крепким. Он и другие инженеры иногда захаживали иногда в институт уже в качестве контрагентов и бывшие коллеги забрасывали их вопросами. Они умалчивали о своих доходах, зато, становясь вербовщиками, расписывали выгоды «левой» подработки в их структурах. Наши специалисты, имеющие опыт работы на различных ЭВМ, оказались востребованы, особенно те из них, кто занимались «системой», а не прикладными задачами. К тому же институт перед всеми финансовыми передрягами успел закупить несколько персональных компьютеров IBM-PC, на тот момент бывших новинками в парке машин.
И уже наступала эра «пользователей» компьютерами. Пользователи компьютеров – почти как пользователи телевизоров, им нужны простые кнопки и краткие правила, и не важно, что там внутри. Наши специалисты подрабатывали, составляя для «пользователей» компьютерные игры, тесты медицинской диагностики. Требовались и программы-драйверы для связи компьютеров с принтерами и прочими периферийными устройствами, внедрялось автоматизированное управление базами данных для складов, аптек, транспортных предприятий. Все эти высокотехнологичные продукты разрабатывались и в стенах ЦНИИ, притом, в рабочее время.
Кроме компьютерщиков могли получить заказ на стороне и научные работники других специализаций: исследователи вибраций, разработчики звукоизолирующих покрытий. Они адаптировали технологические решения, полученные для судовых конструкций, в гражданские отрасли: в домостроение, на транспорт. Здесь тоже начала складываться рыночная ниша. Но сам институт, как организация, оказался не конкурентоспособен для таких заказов ввиду больших накладных расходов. Новые ЦНТТМ, как юркие моторные лодки, были гораздо маневреннее и «съедали меньше бензина».
Чуть позже, когда в вузах отменили обязательное распределение, приток молодых специалистов в ЦНИИ затормозился. За смешные деньги оставались работать лишь сотрудники старшего поколения, частью из-за научного энтузиазма, частью из-за своей невостребованности на вновь образовавшемся рынке труда.
Новые реалии вокруг меня
Мне исполнилось в год прихода к власти Горбачева сорок лет, и запомнилось, в связи с этим, безалкогольное торжество в лаборатории. Указ об ограничении продажи крепких напитков и запрете употреблять их в рабочих коллективах вышел как раз в месяц моего юбилея – в мае.
Сорокалетние, занимая пограничное положение между молодежью и пожилыми, еще имели достаточно энергии и тоже стремились урвать «халтурку» на стороне, но меня обошел стороной всеобщий ажиотаж зарабатывания денег, потому что я уже была заражена вирусом писательства. Я только-только приоткрыла для себя дверку в литературу. Ровно за год до своего сорокалетия я начала посещать литобъединение при заводе «Электросила» – сокращенно, ЛИТО.
Помню, как я волновалась, рассказывая новым товарищам о себе! С какой дрожью в голосе читала свой рассказ перед незнакомой аудиторией. Я не знала там ни одного человека, ведь пришла сама незванной, услышав о работе ЛИТО по радио.
Участники литобъединения собирались в редакции заводской многотиражки. Прозаиков среди нас были единицы, большинство составляли поэты. Руководителем являлась тоже поэтесса. Однако у нее имелся и богатый редакторский опыт, поскольку она работала на тот момент и в редакции журнала ленинградского «Звезда», так что могла квалифицированно оценить и прозу. И умела, как и стихи, безжалостно разнести в пух и прах любой прозаический опус учеников.
А год спустя я представила на суд своих товарищей по ЛИТО первую повесть «Ошибка? 99» – ту самую, о молодых ученых, помянутую выше при рассказе об овощебазе. Строгая наставница дала моей работе высокую оценку, похвалила и способности автора. Хотела даже выдвинуть меня на какую-то конференцию молодых авторов, однако, узнав, что мне уже сравнялось сорок, беспомощно развела руками. Выяснилось, что молодыми считаются авторы до тридцати пяти лет. Я поняла, что могу рассчитывать только на скромные публикации в многотиражках или городских газетах. Позже я стала посещать другое ЛИТО – юмористической прозы, совершенствуясь в еще перспективном для меня жанре. И теперь на работе, когда мои коллеги лихорадочно выполняли подряды по сторонним договорам, я, закатив глаза к небу – мой стол был развернут так, что я сидела лицом к окну – сочиняла новые рассказики.
Однако и моя инженерная карьера бежала по накатанным рельсам. Я, будучи прикладным программистом, работала теперь под началом авторитетного ученого – он был не только кабинетным профессором, а много времени уделял натурным исследованиям звука, выходя на морские испытания. Поэтому назову его здесь Практиком.
В свою очередь я и сама курировала группу работников, рангом ниже. Наша группа под руководством Практика постоянно ездила в командировки на заводы, чаще всего на Север. К тому времени мои дети уже подросли, и я оставляла их на мужа и бабушку.
Женщины участвовали в измерения шума только на «стоянке», на лодках, пришвартованных к причальной стенке завода. Помню, как трудно было спускаться по слегка опрокинутому на меня трапу, слабые женские руки едва удерживали вес собственного тела. Однако я сама устанавливала измерительные датчики на переборках и шпангоутах, ползая на четвереньках между по днищу между прочным и легким корпусом. Там, на строящихся объектах, проверялась правильность наших гипотез и расчетов.
А другие сотрудники в то же время – из ребят помоложе и покрепче – бороздили на подлодках толщи океана, наряду с экипажем преодолевая все тяготы такого похода. В те же годы появилось и научно-исследовательское надводное судно «Академик А.Н. Крылов» – на нем проводились исследования в теплых морях. Если учесть, что работающим в ЦНИИ сотрудникам запрещалось из-за режима секретности выезжать на отдых даже в Болгарию или другие страны соцлагеря, то можно понять, как завидовали счастливцам, попавшим на исследовательское судно – ведь оно заходило даже в порты капстран.
Утешением для «невыездных» коллег впоследствии становились заморские товары, привезенные нашими путешественниками из-за бугра. Одни получали в подарок мелкие сувениры, другие – уже за деньги – приобретали у вернувшихся модные джинсы. И все с нескрываемым интересом листали каталоги буржуйских товаров, неведомые у нас – это добро нашим мореходам доставалось бесплатно.
Импортной одеждой торговали и оборотистые сотрудники, никуда не выезжавшие, чаще всего женщины. У кого-то родственники работали в торговле, кто-то привозил вещи из советской еще Прибалтики, где легкая промышленность всегда была на высоте. За глаза их осуждали, как спекулянтов, наживающихся на разнице между магазинными фиксированными ценами и реальными, но, если товар нравился – кофточки, свитерочки, красивое дамское белье – то его охотно покупали. Тесноватый женский туалет часто служил примерочной для покупательниц. Там было относительно чисто, хотя вид удручающе казенный: окрашенные зеленой краской стены, местами с отвалившейся штукатуркой; подтекающие краны, оставляющие желтизну на фаянсовой раковине; огрызок едкого хозяйственного мыла и ужасающее серое полотенце. Вафельное полотенце висело на стене, на деревянной рейке, и было зашито кольцом – за рабочий день десятки рук проворачивали это кольцо, вытираясь об одни и те же участки. А однажды я застала с поличным «чистюлю», которая, приподняв колено, вытирала о ручное полотенце и свои сапоги.
До настоящей перестройки в сознании и тогда, и сейчас, нам еще далеко – «Разруха не в клозетах, а в головах», говорил персонаж романа Булгакова. И все же гражданская активность сотрудников в конце 80-х заметно выросла. И даже я, прежде отбрыкиваясь от любых общественных дел, кроме работы в стенгазете, вдруг оказалась втянута в самый водоворот общественной жизни.