Мажор Vs Провинциалка (СИ)
А он еле себя сдерживал. Да, что она возомнила о себе?! Она согласна? Она?! Попытался взять себя в руки, впрочем, удалось так себе, а потому голос прозвучал грубее, чем хотелось.
— А если не все? Если меня не устраивает такой формат разговора?
— Ты о чем? — на миг удивилась, но тут же сузив глаза, возмущено произнесла. — А знаешь, назови мне хотя бы одну причину, почему меня должно волновать, что тебя устраивает, а, что нет? — и издевательски хмыкнула.
— Причину? — он сделал шаг к ней, не отводя своего взгляда. Замолчал.
Наблюдал за калейдоскопом чувств в глазах ее красивых. Грех не признать, мать природа девчонку не обделила. Видел, как сглотнула тяжело. Перевел взгляд на губы ее, а она тут же приоткрыла их. И вновь глаза в глаза.
— Причина есть, — вновь пауза, — но я не уверен, что она тебе понравится.
Она молчала. Богдан же ближе наклонился к ней и, оставляя легкое дыхание на ее губах, очень тихо сказал:
— Нас тянет друг к другу. Ты думаешь обо мне, так же как и я о тебе каждый день, — и, приблизив лицо совсем близко, чуть касаясь ее губ своими, добавил, — и ночь.
27
Как вышла из кафе, я сразу же увидела его машину. Я не знала номеров, не очень разбиралась в автомобильных марках, но была уверена, что это он. А потому, ускорила шаг, переходя на бег. Да, я трусиха. Но вместо того, чтобы объяснить ему нелепую ошибку и, быть может, посмеяться, я решила скрыться. И нет, мой побег никак не связан с тем, что я не хочу афишировать происхождение поцелуя, о котором волею случая поведала Богдану в сообщении. А с тем, что у меня нет никакого желания общаться с Макаровым. Слушать явную ложь в его исполнении и гадать, что он задумал, я не была готова.
И вот сейчас я почему-то стою и разглядываю его темные глаза, неприлично длинные темные ресницы, взлет бровей, лоб, скулы и вновь внимание на глаза. В них ничего кроме напряженной сосредоточенности, кроме блеска ожидания. И его дыхание на губах теплое, манящее. Чертовски манящее.
Я парализована, я совершенно точно парализована. Иначе, почему я не могу найти в себе силы засмеяться ему в лицо на его нелепое предположение, оттолкнуть, развернуться и уйти? Вместо этого я приближаюсь к нему, убирая между нами свободные миллиметры никому ненужного пространства, и прикасаюсь к теплым твердым губам. Он не отвечает, но и не отстраняется. Я замираю на миг. На какую-то долю секунды правильная мысль о катастрофе происходящего посещает мой воспаленный мозг.
А дальше… дальше меня подхватывает что-то необъяснимое. Оно оглушает и, кажется, делает меня невесомой. Я чувствую, как его губы мягко, но вместе с тем требовательно накрывают мои, как язык проникает и начинает ласкать мой. А от этой ласки дыхание обрывается, потом учащается вместе с пульсом, отдаваясь гулом в ушах. А он продолжает вбирать меня, ласкать своими губами мои, усиливать напор. И вот уже его рука легла на мою талию, другая на затылок, не давая отстраниться. Смешно даже. Будто я могла, будто хотела. Какое тут! Если осталась только одна четкая мысль: «Пожалуйста, пусть только не останавливается! Пожалуйста!» Но и она проносится со скоростью молнии, оставляя лишь голые острые ощущения.
— Вкусная, — слышу я где-то вдалеке и прикосновение губ к шее. — Очень вкусная.
И я поплыла. Мне было все равно, что я стою посреди проспекта. Мне все равно, что нас тут могут увидеть знакомые. Я впервые испытываю такое сильное ощущение всего лишь от губ и от дыхания. Впервые мне хочется большего не потому, что так есть у всех подруг, а потому что хочу. Хочу! И пусть это Макаров! Плевать! Макаров. Макаров?
И осознание этого факта внезапно бьет наотмашь по нервам и вырывает из нового для меня мира.
Я резко толкаю Богдана в грудь и делаю шаг назад. Смотрю на него. Мой взгляд хаотично перемещается на витрину, что светит рядом неоновым светом; обратно на Богдана, который рвано вдыхает воздух носом, пытаясь восстановить контроль; на дорогу, по которой туда-сюда снуют машины; на светофор, который загорается красным светом; и вновь возвращаюсь к парню, что стоит передо мной и не сводит с меня тяжелого блестящего взгляда своих дьявольских глаз.
— Жень, — выходит хрипло.
Я вытягиваю руку ладонью вперед, чуть качаю головой из стороны в сторону, призывая его к молчанию. Не хочу ничего слышать! Не хочу слышать его умозаключения! Не хочу слышать его насмешки! Не хочу! Не хочу признавать факт свершившегося! Признавать, что сама… Все это моих рук дело. Просто не хочу!
Обхожу его и, не говоря ни слова, быстрым шагом двигаюсь в сторону общежития.
28
Сидя на диване в гостиной, Богдан бездумно переключал канал за каналом на плазменном телевизоре. Он был не здесь. Он все еще пребывал там, на проспекте, оставленный этой несносной девчонкой. Он не врал — Женя действительно вкусная. Каким дебилом нужно было быть, чтобы когда-то решить, что на вкус она дешевка? Хотя действительно ли он считал так когда-нибудь? Навряд ли.
Откровенно, и сам не ожидал такой быстрой потери контроля над собой. Определенно, ее близость действовала на него, как валерьянка на кота. Окружающая действительность переставала интересовать, оставалось только одно желание — она. И вот, что интересно — для осознания этого факта не требуется ощущение тактильного контакта, достаточно всего лишь дыхания, всего лишь напряженного с поволокой взгляда этих сумасшедших глаз. А они у нее красивые, по-кошачьи красивые.
Стоп! Эй, парень, ты куда поплыл? — одернул сам себя. — Да, глаза красивые. Да, привлекает. Так это ж прекрасно! Было бы вдвойне мерзко и тяжело соблазнять ту, которая отвратительна, как жаба, а тут… ну будем считать приятный бонус в этой небольшой партии.
А то, что партия будет действительно небольшая, Богдан не сомневался. Все они падки на бабки и секс. И, если даже первое Швед не интересует — что маловероятно. То от второго она уж точно не откажется, — хмыкнул про себя. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что нравится он ей. И Макаров сделает все возможное, чтобы она не забыла об этом.
Выключил плазму, отшвырнул пульт и направился в спальню. Через десять минут размышлений писать или не писать Швед, дать время или, быть может, не стоит понижать градус, пришел к выводу, что беречь ее чувства и эмоциональное состояние — это не то, что ему интересно. Его цель другая и забота о Швед Жене уж никак не входит в его планы. А потому, открыл мессенджер, настрочил сообщение и, осознавая, что немедленного ответа ему точно не светит, поставил телефон на зарядку и лег спать.
***Когда я двигалась в сторону общежития, единственным моим желанием было оказаться, как можно скорее в своей кровати. И, как в детстве, залезть под одеяло, чтобы все — все проблемы и неприятности оказались вне моего маленького кокона. Но увидев Зою, что сидела на своей кровати и старательно прокрашивала ноготь на ноге перламутровым лаком, я почувствовала необходимость выговориться. Пусть слушает, пусть знает к чему приводят ее добрые побуждения. Ведь не хотела же я с ним общаться! Как чувствовала, что ни к чему хорошему не приведет! Хотя… В чем она виновата? В чем конкретно ее вина?
— Жень? Что с тобой? Жееееень?
Но я молчала. Стояла прислонившись к двери и молча смотрела на нее.
— На тебе лица нет. Жень? Что случилось? На работе что?
— Нет.
Оттолкнулась от двери, протопала в комнату на ходу стаскивая куртку, небрежно швыряя на стул.
— Не хочешь поговорить?
Но я продолжала молчать. Одно дело самой понимать, что совершила глупость. А другое — дать знать кому-то еще.
— Слушай, а давай-ка чайку налью. Я тут с мятой заварила. Он оказывает успокаивающее…
— Я поцеловала Макарова, — выпалила я.