Тревожная весна 1918 (СИ)

— Доказательством моих слов — добавил я — служит гауптвахта, где сидит не один десяток расхлебанных офицеров, в том числе и "степняков", а часть из них ожидает решения суда. Вместе с тем, не могу не высказать вам своего удивления, что вместо того, чтобы своим авторитетом поддержать среди офицеров дисциплину, вы способствуете ее расшатыванию. Перестаньте строить из себя идиота.
На этом наш разговор немедленно прекратился. Ну, чем я вам не профессор международных дел? Само собой разумеется, что после этого, я был причислен к лику заклятых врагов главарей Степного похода, что, откровенно говоря, меня нисколько не огорчало. Ладно, плевать! Наоборот, меня сильно радовало другое. Я видел, что наши решительные действия для поднятия дисциплины, начали давать хорошие результаты: офицеры подтянулись и большинство "степняков", отрезвившись от привитых им идей, стали отличными офицерами, запечатлев своей кровью любовь к Донскому краю.
Но все же я стал подумывать "об отпуске". Не могу же я один на своих плечах все Гражданскую войну вытягивать, пока разные идиоты без забот, без хлопот и без сражений, резвятся не напрягаясь. Почти вся борьба с большевиками на юге лежит сейчас на моих плечах, я зашиваюсь, не знаю покоя ни днем, ни ночью, устал до смерти и почти не сплю.
Надо потихоньку готовится к походу за платиной на Урал. Немцы в частных разговорах у меня обещали ее оторвать с руками, сколько бы я не привез и за огромные деньги. А ехать придется самому. Туда необходимо везти золото, оттуда платину, причем все в тоннах. Если что, то обеспечишь себя на всю жизнь, еще и детям достанется и детям их детей. (Какой-то тупой умник заметил, что слово «если» — одно из самых великих в языке). Никого со стороны я послать не могу, тут и святой соблазнится. Но хотелось бы перед уходом взять Царицын, чтобы было удобно стартовать вверх по Волге, а во-вторых, надо найти еще золото, чтобы пустым не ездить. Так что придется дотерпеть царствование этих идиотов, и познакомится с генералом П. Красновым. А вот после этого мы и определимся, как действовать дальше.
В принципе Царицын я возьму. Надолго едва ли получится, но на день или два, почему бы и нет? Вон те же банды батьки Махно приморский Мариуполь брали целых семь раз. Набежал, пограбил и убежал. А мне нужно нормально отплыть, выбрать себе хороший небольшой, но быстрый пароход, погрузить ценный груз с надежной охраной. На обратном пути будет легче. Можно пристать к берегу, бросить пароход, переложить груз в телеги или во вьюки лошадей и ломануть напрямик. Платины будет в два раза меньше золота, так что будет намного легче. Пусть 0,5 или 1 тн груза — это всего десять- двадцать вьючных лошадей или штук шесть подвод. Высадится южнее Камышина, да на Иловлю, потом на Дон. А местные дегенераты в Новочеркасске пусть пока без меня попрыгают, репу почешут!
Так что я начал потихоньку действовать в заданном направлении. Начал издалека.
Якобы, в связи с общей обстановкой, давно созрел вопрос о создании прочной власти на Дону и в первую очередь необходимость созыва Войскового Круга. Этот вопрос нашим Временным Донским Правительством был детально разработан еще в Заплавах. Будущему Кругу решено было присвоить наименование "Круга Спасения Дона". По этому поводу встрепенувшееся Временное Донское Правительство немедленно обратилось к населению со следующим горячим призывом:
"Граждане. Со времени захвата власти в Донской области большевиками и их управления на принципе диктатуры пролетариата вылившейся в уродливые формы хозяйничанья отдельных лиц — органы управления Войсковой власти в корне были разрушены.
Когда же, трудовое казачество, сознав ложь и предательство большевистской власти, подняло знамя восстания, свергло советскую власть, заняв город Новочеркасск, то оно оказалось без органа центрального управления, могущего бы взять в свои руки планомерное проведение святого дела освобождения Родного Края и восстановления нарушенной деятельности правительственных учреждений.
 
Эта власть и была образована 2-го апреля (старого стиля) из представителей дружин, занявших город Новочеркасск, некоторых общественных деятелей и делегатов ближайших станиц"…
И прочее и прочее. Граждане убеждались что без выборов членов нового областного правительства без приставки "временное", а главное срочного наделения его портфелями и окладами, светлого будущего никак не построить. На закуску, как триумф демократии, предполагались выборы самого Донского Атамана. Да уж, корчиться мне в аду, как пить дать! Классика демократии, о которой очень точно говорил Марк Твен: «Если бы от выборов что-то зависело, то нам бы не позволили в них участвовать». Но тут так считают совсем немногие. Естественно все сразу стали продвигать своих кандидатов, политические дрязги усилились и от меня все временно отстали. Вектор сместился. Желающих взять на себя "тяжелое бремя власти" оказалось — хоть отбавляй.
Самое главное в этом призыве являлось стремление Временного Донского Правительства сохранить, конечно, временно, самостоятельность Донского Края во всех отношениях, не задаваясь целями, выходящими за пределы Дона. Так же думали и представители простой казачьей массы, фактически боровшейся с большевиками.
Во Временном Донском Правительстве они имели подавляющее большинство голосов. Будущая Донская власть, какая бы она ни была, обязана была эти руководящие указания положить в основание своих дальнейших действий и намерений, иначе она не отвечала бы чаяниям казачества. На борьбу с Советской властью казаки восставали только для защиты своих очагов и станиц и потому конечную цель борьбы видели в освобождении от большевиков границ Войска Донского.
Бежать освобождать Москву никто не стремился. Там тоже люди живут. Устраивает их диктатура — прекрасно, так тому и быть. Свою голову другим не приставишь. Всякие разговоры о движении на Москву или для освобождения от большевиков соседних губерний тогда были еще и преждевременны и опасны для дела.
Не способствуя успеху, такие далекие цели давали, однако, благодарную почву для большевистской агитации и могли в корне разрушить начатое дело. Чтобы сдвинуть казачью массу с ее точки зрения и привлечь ее к выполнению общенациональных целей, надо было, прежде всего, дать время перебродить этому чувству, а, кроме того, требовалось к этому деликатному вопросу подойти весьма осторожно, исподволь работая над изменением психологии казачества.
Лица, возглавлявшие казачье освободительное движение и близко стоявшие к казачьей массе, прекрасно знали ее настроение. В соответствии с этим, они вынуждены были держать курс своей политики. Юродивые вожди Добровольческой армии, свободной от территории и народа, наоборот, строго натягивая сову на глобус высоко держали знамя движения на Москву и ее освобождения. Выходило довольно занятно. Но, с их точки зрения необходимо было, чтобы те же лозунги постоянно муссировать и в Войске Донском, что, как я указал, по условиям этого времени, было преждевременно и опасно. Нравиться это Вам — так в чем же дело? Ноги в руки и Москву освобождать! Однако Добровольцев с Дона и бульдозером не вытолкнуть! Вот хорошо бы, чтобы мы Москву освободили и потом им отдали. А они пока у нас в тылу посидят! Идеализм переходящий в идиотизм.
Ни реальные данные о настроении казачьей среды, ни наши горячие доводы об опасных и непоправимых последствиях от этого для дела, — ничто не могло их разубедить. Они упорно продолжали стоять на своем. Вот вынь им Москву и положь! Уже с первых дней соприкосновения Донского и Добровольческого командования, различное понимание и разная оценка положения, создали неблагоприятную почву для установления дружеских взаимоотношений. В дальнейшем, расхождения во взглядах на политику и характер борьбы с большевиками, стали расти. Позднее, все приняло такую острую форму, которая совершенно исключила возможность добрососедского сотрудничества между двумя главными организациями на юге — Доном и Добровольческой армией, преследовавших, в сущности, одну и ту же цель — уничтожение большевизма.